Вожак первым отворачивается от пропасти и осматривает склон, по которому придётся идти дальше. Осталось совсем немного, ещё до того, как сядет солнце, они должны успеть подняться на перевал. Положив руку на шею своего коня, он чувствует мелкую дрожь уставшего животного. Он отвязывает от седла мешок с вещами, скатанное походное одеяло и тяжелую булаву. Бросает всё это вниз:

– Оставьте лишнее, без чего можем обойтись.

Воины подчиняются приказу, вниз катятся по снежному склону сброшенные вещи и сумки.

***

Искандер карабкается по снежному склону. Он ещё в самом низу. Его руки обмотаны тряпками, ноги дрожат от напряжения. Он идёт по следам, оставленным недавно прошедшими тут убийцами. Притаившись за торчащим из снега большим камнем, он осторожно выглядывает – далеко впереди, почти у самого перевала, он видит поднимающихся змейкой всадников. Искандер слышит какой-то звук, осматривается. Неподалеку от него, уткнувшись телом в кусок скалы, лежит человек с развороченной грудной клеткой. Искандер узнаёт его. Это один из тех выживших после обвала воинов, видимо, сорвался вниз. От него тянется вниз кровавый след, дальше лежат остатки плоти, от которой поднимается пар – плоти, бывшей когда-то его конем.

Искандер подходит ближе – он видит, как изо рта умирающего вырывается лёгкий пар, он ещё жив, лицо его залито кровью. Искандер снимает с его пояса большой, инкрустированный серебряными насечками кинжал в ножнах, вытащив лезвие, рассматривает его. Потом вешает себе на пояс. Он замечает, что умирающий смотрит на него.

Убить его? Даже подростку понятно, что покалеченный мужчина – уже не жилец. С переломанными руками и ногами, с развороченной грудной клеткой и сломанной спиной, он уже никогда не встанет на ноги и не сможет сделать ни одного движения. К чему его убивать? Облегчить страдание? Этого достойны только настоящие воины, а не убийцы, уничтожившие его родителей, родных и близких людей.

Искандер отворачивается, уходит обратно, к тропе.

***

Вместе с птицами, кружащими в вышине, мы вновь над площадью перед дворцом Эмира. Ритм барабанных ударов ускоряется. К нему уже присоединились бубны, карнаи, флейты, дутары и другие инструменты. Девушки танцуют всё быстрее. Зрители в толпе восторженно переговариваются. Мы видим улыбающегося Ткача, это пожилой мужчина со слезящимися глазами.

– Хороший урожай будет в этом году, ишь, как пляшут…

Ему задает вопрос стоящий рядом Кожевник. Его ладони в краске, которая въелась так, что уже ничем не отмыть. На одежде дыры и следы от кислот.

– Скажите, уважаемый Самир-ака, кто эта небесная Пери, танцующая, как огонь?

Мы слышим смех Пекаря, услыхавшего вопрос Кожевника.

– Это же Гульнора, дочь кузнеца Джафара, бестолочь! А никакая не Пери!

– И много ты видел Пери?

– Да уж повидал…

– Где, на своей мельнице?

– А хоть бы и там, тебе-то что?

– Оно и видно! Наверное, мука тебе в глаза попала, вот и видишь всякое…

В разговор вступает Гончар, усто-Саид, худой, одни кости и жилы, человек с добрым лицом и печальными глазами:

– Всё так, уважаемый усто-Саид, всё так… Теперь будем гадать, кому же повезет с молодой женой, – задумчиво качает головой Горшечник.

– Старому? – смеётся Кожевник, – да он мой ровесник, уважаемые, а я ещё очень даже ничего. А если учесть, что Джафар до сих пор с легкостью разламывает руками подковы, то я бы не стал говорить это ему в лицо.

– Это он те подковы ломает, что нам из Хиндустана везут. У них там железо, говорят, мягкое, – уточняет Гончар.

– Ну-ну, уважаемый, скажи это Джафару, а мы посмотрим, – смеётся Кожевник. – Десятки лет кувалдой махать – это тебе не пиалушку слепить.

– Пиалушку, значит?!

Между ними завязывается перепалка, но наше внимание уже уносит нас дальше, всё выше и выше, раскрывая перед нами картину, которую обычно наблюдают имеющие крылья птицы и таящие в себе слёзы облака…

***

Пятеро воинов подъезжают к подвесному мосту, переброшенному через горную реку. Сама нитка реки далеко внизу. Спешившись, воины ведут за собой фыркающих от страха коней и один за другим переходят шатающийся мост. В конце моста, на той стороне, небольшая свободная площадка, за ней баррикада из старых телег, камней, стволов деревьев и всякого хлама. Она перекрывает уходящую вверх дорогу.

Из-за баррикады выглядывают несколько человек с копьями и луками. Один из защитников, пожилой, но ещё крепкий мужчина с одной рукой, видимо, Старший, поднимается во весь рост. Говорит твёрдо:

– Вы не пройдёте. Возвращайтесь назад, пока живы.

Вожак выжидает, пока последний из его воинов не перейдёт середину качающегося моста, потом спрашивает:

– Почему вы нас не пускаете?

– Мы знаем, что вы сделали с жителями деревни внизу. Мы будем защищать наше село до последнего человека.

– Вы, это кто? Однорукий старик, несколько пастухов и женщин? Не смеши меня, калека.

– Да, у меня только одна рука, но я двадцать пять лет был мечником в отряде бессмертных у Безумного Сулеймана и ещё не разучился сносить головы. Хочешь проверить, Пёс?

– Нам нужен только Ходжа Насреддин. Это приказ Эмира. Отдайте его, и мы уйдем! Иначе смерть.

– Ещё шаг, и мы подожжём мост!

Вожак поднимает саблю, кричит своим воинам:

– Вперёд!..

Из-за баррикады в наступающих воинов летят горящие стрелы и факелы. Мост, заранее пропитанный маслом, вспыхивает. Воины с трудом удерживают на доступном им пятачке кричащих лошадей. Вожак, оставив коня, взбирается на баррикаду, за ним ещё двое. Последний из оставшихся на мосту воинов, так и не перейдя мост, получает стрелу в глаз и падает вниз. Это Саид, талантливый и непревзойдённый копейщик, умеющий прорубать своим оружием коридоры в толпе врагов…

Горящий мост с треском лопающихся тросов обрушивается, отступать больше некуда. Оставшиеся в живых воины пробиваются к вершине баррикады. Их остается всего четверо.

***

Танец «двенадцати месяцев» становится ещё динамичнее, зрители неосознанно, подчиняясь музыке и ритму, проникающему в кровь, притоптывают в такт, бьют в ладоши.

В оцеплении толпы, приоткрыв рот, заворожённо стоит молодой юноша в новенькой, нелепо сидящей на нем форме городского стражника. Это Фарход, третий, самый младший сын старшины Алима из маленького кишлака, расположенного возле самых гор, у реки Кара-орчи, что к югу от Города. Ему восемнадцать лет. Его руки, сжимающие копьё, побелели. Не мигая, он следит за девушкой в красном платье. У неё в руках букет разноцветных роз. Танцуя, девушка разбрасывает цветы в зрителей, и один из цветков, тёмно-красная роза, попадает прямо в руки Фархода.

Ничто не ново под луной. Так и в истории юного стражника для нас с вами нет ничего оригинального. Всего месяц назад он приехал в этот Город и передал Равшану, начальнику стражи Эмира, письмо. Письмо было от его отца, старого Алима, в юности воевавшего вместе с Равшаном в одном отряде и любившего одновременно с ним одну девушку, Фатиму, которая, в конце концов, почему-то выбрала неулыбчивого Алима, хотя поначалу была благосклонна именно к нему, пылкому и отважному Равшану.

Можно бесконечно долго мучить себя вопросами, пытаясь понять логику красивой женщины, но даже сами женщины порой не могут понять своих решений.

А объяснялось это тем, что в очередном походе Равшан во время взятия вражеской крепости был убит. Заколот саблями окруживших его врагов на глазах у своих не успевших к нему на помощь товарищей, и Алим, вернувшись в родные края, принес эту горестную весть Фатиме. Он не знал, что уже после окончания битвы, глубокой ночью, из-под кучи окровавленных трупов выбрался пришедший в себя Равшан. Фатима горевала несколько дней, отказывалась принимать пищу и не выходила их дома. На удивление односельчан и вопреки предсказаниям некоторых женщин, по прошествии недели она не стала накладывать на себя руки и, закончив свой траур, согласилась провести остаток жизни с Алимом.