Полковник Брэндон заверил горничную, что она не потеряет место, и отправил помогать остальным. Говорил он мягко, но в голосе слышался едва сдерживаемый гнев, а взоры, которые метал он на незваного гостя, казалось, способны были испепелить на месте.

Уиллоуби молча стоял перед ним, взъерошенный и растрепанный: видно было, что примчался сюда второпях.Он уже открыл рот, чтобы заговорить — но в этот миг полковник с размаху отвесил ему тяжелую пощечину, и Уиллоуби полетел на пол. Полковник поднял его, схватив за шиворот, и поволок к дверям, желая, как видно, пинком сбросить с крыльца.

— Марианна… — с трудом пробормотал Уиллоуби; щека у него быстро распухала, и рот был полон крови. — Она… с ней все благополучно?

— Благополучие моей жены — не ваше дело! — прорычал полковник. — Если немедленно не уберетесь отсюда, поклявшись никогда более не возвращаться — я завершу то, что начал, когда послал вам вызов!

— Мне нужно знать! — отчаянно взмолился Уиллоуби. — Знать, все ли в порядке с ней… и с ребенком! Умоляю вас! Готов на колени встать перед вами! Я испробовал все, возможное и невозможное, чтобы получить о ней хоть слово! Даже нанял деревенского мальчишку, чтобы он сообщал мне все, что узнает. Умоляю вас, Брэндон! Просто скажите, что с ней все хорошо!

Как ни ненавидел полковник Брэндон этого человека, принесшего столько зла дорогим ему женщинам, униженные мольбы Уиллоуби вызвали в нем тень жалости.

— Все было хорошо, — сурово ответил он, — пока она не услышала, что вы здесь. Один звук вашего имени делает ее больной. Это все, что я могу вам сказать; иного ответа вы не получите. Чем дольше вы остаетесь здесь, тем большей опасности подвергаете и ее, и ребенка, грядущего в мир. Вы знаете, что я шутить не люблю — и угрозу свою высказал вполне серьезно. Убирайтесь.

— Но, когда худшее останется позади, неужели вы не сообщите мне об исходе? Хотя бы самой короткой запиской! Неужто у вас совсем нет ко мне жалости? Мне нужно знать, что она жива!

— Давно прошло время, когда вы имели право интересоваться ее судьбой. Все узнаете тогда же, когда и весь свет — не раньше.

— А… а ребенок?

— Ребенок мой.

Смятение отразилось на лице Уиллоуби; на миг полковнику показалось, что от изумления он лишился дара речи. Наконец, овладев собой, он с трудом заговорил:

— Но вы… неужели вы решились… признать…?

— Уиллоуби, — процедил полковник сквозь стиснутые зубы, — быть может, вы не в состоянии понять, как можно заботиться о чужом потомстве — например, о юных сиротах, которых вы так легко соблазняете и бросаете ради собственного удовольствия. Но мои устремления не столь низменны. Я с радостью приму этого ребенка и выращу как собственного сына или дочь, несмотря на прискорбные обстоятельства его зачатия. Весь мир узнает, что этот ребенок мой, репутация Марианны останется незапятнанной — а вы, пока живы, не будете иметь никакого касательства ни к этому ребенку, ни к нам!

Ждать ответа полковник не стал: мощной рукой он вытолкнул Уиллоуби на крыльцо и захлопнул дверь перед его носом.

Рассеянно потирая саднящие костяшки пальцев, полковник вернулся в спальню. Однако на пороге остановился, как вкопанный: его поразила царящая в комнате неестественная тишина. На одно страшное мгновение невыразимый ужас охватил полковника: дыхание его пресеклось, сердце забилось где-то в горле, руки и ноги словно налились свинцом. Он не мог перешагнуть порог, не мог даже подать голос. Но в следующий миг из спальни донесся слабый звук, вроде кошачьего мяуканья, а следом за ним тихий и нежный женский смех.

— Полковник! — воскликнула Элинор, появившись на пороге с охапкой испачканных полотенец в руках, — не бойтесь за нее! Входите и познакомьтесь со своей дочерью!

Полковник, пройдя мимо повитухи, без колебаний подошел к постели со смятыми, замаранными кровью простынями. Беспорядок и грязь прошедших родов не смущали его: он смотрел только на Марианну, лишь иногда переводя взгляд на крошечный сверток у нее на руках. Марианна была бледна, но не болезненной бледностью, и неотрывно смотрела на ребенка: на лице ее, с чуть приоткрытым ртом и огромными сияющими глазами, читалось безмерное благоговение перед чудом новой жизни.

— А где же полковник? — проговорила она вполголоса, обращаясь то ли к ребенку, то ли к себе самой. — Где мой муж?

— Я здесь, любовь моя! — хотел ответить полковник; но что-то перехватило ему горло, и вместо громкого голоса из уст вылетел лишь благоговейный шепот.

Марианна подняла на него глаза, полные слез, но слез счастливых. Как видно, Уиллоуби был полностью забыт.

— Я знала, что ты здесь, — ответила она. — Подойди же, милый, возьми меня за руку. Мне легче, когда ты рядом. Вот так… и скажи мне, что все будет хорошо. Что мы с тобой будем ее любить, что она никогда не узнает горя!

Полковник взглянул в круглое розовое личико дочери Марианны — своей дочери. Долго смотрел, удивляясь нежности ее кожи, и миниатюрности черт, и безмятежному младенческому спокойствию. При мысли, что на эту крошечную девочку, так доверчиво уснувшую на материнской груди, может обрушиться какая-нибудь беда, сердце его сжалось; крепче сжав руку жены, он мысленно поклялся, что никогда этому не бывать, что он убережет их обеих от любого несчастья, какое может выпасть на их долю!

— Никогда! — повторил он. — Все, что в человеческих силах, сделаю я, чтобы отвратить от нее любую беду. Клянусь тебе, я всегда буду заботиться о вас обеих! Наша Мэри ни в чем не будет нуждаться.

— Мэри! — повторила Марианна.

Полковник все еще сжимал ее руку, так что, желая приласкать малютку, она склонилась и потерлась носом об ее крошечный носик. Малютка снова «мяукнула», на этот раз громче, быть может, недовольная тем, что ее разбудили.

— Похоже на Марианну, верно? — лукаво улыбнулась мать. А потом добавила, обращаясь к дочери: — Мисс Минни Брэндон, слышала, что сказал папа? Он обо всем позаботится. Ты родилась в любви, милая, и мы никогда не устанем тебя любить!

========== Эпилог ==========

Никто вокруг — кроме, быть может, самих полковника и Марианны — не был готов к тому, что за малюткой Мэри в семействе Брэндонов последуют, одна за другой, еще три дочери!

Разумеется, в просторном особняке хватило бы места для целого маленького народца, а на счетах полковника — состояния, достаточного, чтобы обеспечить приданым и десять дочерей. Соседи — из тех, кто не отличался деликатностью — поговаривали: мол, ничего удивительного, что полковник и его молодая жена не оставляют усилий, стремясь произвести на свет наследника! Но, так или иначе, четыре девочки подряд, как и то, что все они благополучно пережили опасный младенческий возраст — это было дело редкое, почти неслыханное.

Супруги растили всех четырех с гордостью и бесконечной любовью. Прошлые несчастья Дэшвудов были памятны Марианне, а по ее рассказам и полковнику; так что он хорошо понимал, как важно позаботиться, чтобы в случае его смерти ни одна из дочерей ни в чем не нуждалась.

Впрочем, заговаривая об этом, он неизменно прибавлял, что не собирается умирать раньше срока и намерен лично подыскать для каждой из дочек хорошего мужа.

— Буду смотреть не на богатство или знатность, а прежде всего на характер и поведение, — говорил он жене как-то вечером, когда они, устроившись в креслах, наблюдали за игрой детей. Младшую малютку Марианна держала на коленях.

Взглянув на мужа, Марианна заметила, что он необычно серьезен, даже мрачен, хотя все вокруг было тихим и безмятежным. Даже девочки, между которыми, как это в обычае у детей, нередко случались бурные ссоры, сегодня играли мирно, во всем помогая или, по крайней мере, не мешая друг другу.

Эллен строила кукольный город, возводя башни и стены из деревянных кубиков. Малышка Сара, прильнув к теплому мохнатому боку Герцога, стучала одним кубиком о другой и смеялась. Мэри, старшая, некоторое время наблюдала за архитектурными упражнениями Эллен и тоном знатока подавала ей советы, а затем отошла в сторону и принялась возводить собственный замок самых причудливых очертаний.