Теплая ладонь легла ей на спину — красноречивый знак того, что Элинор не спит.

— Дорогая моя, ты уверена, что не больна?

Промокнув салфеткой уголок рта, Марианна твердо ответила:

— Элинор, со мной все хорошо. Или будет хорошо утром. Должно быть, жаркое, что подавали за ужином, было несвежим.

— Марианна, мы с тобой ели одно и то же, но только твой ужин оказался в ночном горшке!

— Ты всегда была крепче и здоровее меня. Спи спокойно. Уверяю тебя, со мной все хорошо, — солгала Марианна.

Элинор недоверчиво вздохнула, однако снова легла под одеяло и свернулась клубочком, стараясь согреться в опустевшей постели.

Марианна понимала, что с ее стороны эгоистично не возвращаться в постель, где мерзнет под тонким одеялом сестра; однако сейчас близость любого другого человека была для нее невыносима. Кошмарный сон вновь взбаламутил нестерпимую боль и горечь — чувства, с которыми Марианна предпочитала оставаться наедине.

Пожалуй, ей было бы легче, проявись в нем с самого начала равнодушие или жестокость. Проще было бы его ненавидеть — и проще бранить себя за то, что не распознала его истинную суть, не обратила внимания на признаки, обличающие негодяя. Но он был безупречен. Красноречивый, внимательный — и такой обаятельный! Даже сейчас трудно было осознать, что Уиллоуби, расточавший ей комплименты, взиравший на нее с таким обожанием — тот же Уиллоуби, что в день, когда Марианна ожидала от него предложения руки и сердца, силой увлек ее в постель. Быть может, таковы все мужчины: бездушные обманщики, они лишь притворяются достойными и любящими, чтобы добиться своего? Но нет, этому Марианна поверить не могла. Пусть доверие ее к мужчинам навеки поколеблено — все же она знала, что Эдвард совсем не такой. И полковник Брэндон тоже…

Теперь — увы, слишком поздно! — она мечтала быть такой, как Элинор. Разумной, решительной, не позволяющей чувствам брать верх над разумом.

Что ж, хотя бы в одном Марианна поступит как сестра: решительно положит конец терзающим ее сомнениям и подозрениям. Если произошло самое худшее — по крайней мере, об этом она будет знать наверняка.

Понимая, что больше не сможет уснуть, Марианна потихоньку поднялась и начала готовиться к утренней прогулке. Еще раз достала из сумки и перечитала желтую карточку с нацарапанным на ней адресом — хоть уже и выучила этот адрес наизусть. Заплела волосы в косу и заколола на затылке, на манер девицы из простонародья. Поношенный черный плащ она приготовила еще с вечера — повесила на дверцу гардероба, чтобы с утра не привлекать внимания шумом, открывая шкаф и разыскивая себе верхнюю одежду.

Она собиралась уйти попозже, ближе к рассвету: однако минуты текли невыносимо медленно, тишина в комнате давила на измученные нервы, и Марианна поняла, что не сможет ждать до рассвета. Нестерпимая тревога снедала ее и требовала покончить с этим как можно быстрее.

Она ясно ощущала себя погибшей, потерянной женщиной, когда выскальзывала из дома под покровом тьмы, надеясь, что случайный блик света или шорох не выдаст ее намерения. Идти предстояло не слишком далеко. Ни миссис Дженнингс, ни кто-либо из ее подруг ни за что не отправились бы в эту часть города по доброй воле; однако разыскать нужный адрес оказалось не сложнее, чем его избегать. Темнота и узкие грязные улочки не пугали Марианну; боялась она лишь одного — быть узнанной.

Она молилась о том, чтобы Элинор не проснулась слишком рано и не подняла на ноги весь дом, вообразив, быть может, что Марианна из какого-то романтического каприза решила сбежать из дома. Нет, покидать сестру и пускаться в одинокие скитания Марианна была пока не готова. Возможно — если в конце пути прозвучит тот ответ, которого она страшится — она задумается о том, когда и как исчезнуть, чтобы не навлечь позор на родных. Но не сейчас.

Сейчас она слишком устала, слишком измучена и телом, и душой. Сейчас, пробираясь по темным закоулкам трущобных лондонских кварталов, Марианна страшилась не тех опасностей, что могли подстерегать ее по дороге, а лишь той ужасной истины, что, скорее всего, ждала в конце пути.

========== Глава 2 ==========

В это утро Элинор проснулась от звуков пера, торопливо царапающего по бумаге. Быть может, сонно подумала она, сестра снова пишет Уиллоуби. Марианна сидела за столом, в простом будничном платье без лент и украшений — весьма необычный для нее наряд: обычно младшая мисс Дэшвуд уделяла своим туалетам большое внимание и даже в самые тихие утренние часы старалась одеваться понаряднее. Но еще больше удивил Элинор поношенный черный плащ, висящий на ручке гардероба, как будто Марианна недавно его сняла.

— Ты куда-то выходила? — спросила Элинор.

— Прогуляться, — прозвучал краткий ответ.

— В такой ранний час?

Ответом ей стало лишь царапанье пера по бумаге.

— Милая, может быть, ты мне объяснишь…

— Пожалуйста, Элинор! Не сейчас! Скоро я все тебе расскажу, но сейчас мне нужно побыть наедине со своими мыслями. Если я попытаюсь заговорить об этом прежде, чем буду готова… — Перо ее на мгновение застыло. — Нет! Скоро, скоро ты все узнаешь — но теперь не дави на меня!

— Что ж, будь по-твоему, — пробормотала Элинор. — Ты спустишься к завтраку?

— Хочу попросить, чтобы ты извинилась за меня перед миссис Дженнингс. Скажи, что я не совсем здорова.

— Может быть, распорядиться, чтобы тебе подали завтрак наверх?

— Спасибо, но нет. Сейчас я не смогу съесть ни крошки.

Завтрак прошел тихо и непривычно угрюмо, несмотря даже на присутствие за столом миссис Дженнингс. Добрая леди начала было, по своему обыкновению, поддразнивать Элинор и над ней подшучивать — но ни стыдливо опущенных глаз, ни яркого румянца, на который были так щедры Марианна или девицы Стил, от нее не добилась; так что пришлось ей удовольствоваться беседой о неудачной погоде, из-за которой все лондонские любители охоты нынче покинули свет и отправились травить зайцев в полях. Сказать по совести, прекращение потока шуток Элинор только обрадовало — однако не радовала зримая перемена в настроении всего дома, особенно тихого и мрачного теперь, когда сестры Стил переехали к Фанни, чтобы остаться у нее до конца своего пребывания в Лондоне.

Было около середины дня, и Элинор составляла письмо к матери, когда в гостиную вошла Марианна, бледная, как смерть.

— Элинор… — начала она, но оборвала себя, заметив на столе перед сестрой недописанное письмо, а в руке у нее перо с быстро сохнущими чернилами. — А, ты занята? Что ж, это может подождать.

— Нет-нет, Марианна, останься! Я всего лишь пишу маме. А ты выглядишь совсем больной. Иди сюда, присядь. Сейчас я прикажу принести тебе чаю.

Она хотела позвонить, но Марианна удержала ее руку.

— Спасибо, не надо. Я не стану пить чай. Не могу. Я…

Охваченная волнением, Марианна глубоко вздохнула и поднесла дрожащую руку ко лбу. Она уже готова была заговорить, как вдруг внизу послышался отчетливый стук в дверь.

— Кто-то пришел! — испуганно вскрикнула Марианна.

— Должно быть, это к соседям.

— Нет, стучали в нашу дверь! Боже, что, если это Уиллоуби? — При этой мысли Марианна задрожала как лист, и Элинор с удивлением поняла, что мысль о встрече с Уиллоуби не прельщает сестру, а пугает.

За дверью послышались шаги; они приближались. Вскочив со своего места, Марианна обвела гостиную отчаянным взглядом, словно ища пути к бегству; однако из этой комнаты наружу вел лишь один выход.

— Я не могу сейчас с ним встречаться! — вскричала Марианна и бросилась к дверям с такой поспешностью, что едва не наткнулась на полковника Брэндона, в это мгновение входящего в гостиную.

Марианна замерла, прижав руки к груди; щеки ее заалели.

— Полковник?! Простите, я не ожидала… Вы должны меня извинить, я… мне нехорошо! — Пробормотав это, она бросилась к себе в спальню.

Элинор приветствовала полковника с куда большим самообладанием и учтивостью.

— Прошу вас, полковник Брэндон, простите Марианну. Она сегодня неважно себя чувствует.