Прежде чем ответить мужу, Марианна запечатлела легкий, как перышко, поцелуй на нежной щечке малютки Нэн. Она не уставала любоваться младшей дочерью, когда та спала. На ее взгляд, все дочери были прехорошенькими, но Нэнси первой пошла в отца: уже в младенчестве в лице ее чувствовалось что-то резкое, орлиное, и Марианне не терпелось узнать, как преобразятся благородные черты полковника Брэндона на девичьем лице. Глаза у Нэнси тоже были не такие, как у других девочек: уже сейчас во взгляде ощущалась серьезность и глубина, которую, как надеялась Марианна, ее младшая дочь сумеет сохранить и много лет спустя.
Теперь Марианна не могла представить себе лучшего способа проводить вечера, чем вот так, наслаждаясь близостью мужа и детей. Модные романы, полные кипучих и неестественных страстей, давно ей наскучили, и даже за сборники стихов она бралась лишь изредка. Прекраснее любой поэзии казался ей размеренный голос мужа, читающего девочкам сказку или терпеливо отвечающего на бесконечные детские вопросы о том, как устроен мир. Сейчас, обводя взором обитателей этой уютной детской, Марианна ощущала себя не просто счастливой: она как будто превратилась в само воплощение счастья.
Муж ее, однако, все еще хмурился.
— Милый мой, что это вдруг ты так посерьезнел? — с улыбкой спросила она.
— Я думаю об их будущем, — ответил он, не отрывая глаз от резвящихся детей. — Думаю о том, что ни одному негодяю не позволю играть их чувствами или разбить им сердце.
Улыбка Марианны померкла, однако она спросила, стараясь сохранять шутливый тон:
— Минни всего шесть, а Нэнни нет еще и месяца, а ты уже беспокоишься об их будущих мужьях?
— Не хочу откладывать приготовления до тех пор, пока нас не застанут врасплох.
Не без труда поднявшись, Марианна положила спящую дочурку мужу на колени: она надеялась, что это его развлечет. Полковник нежно склонился над дочерью; однако лишь когда Марианна, наклонившись, поцеловала его в щеку, он поднял глаза, и озабоченное лицо его вновь озарилось улыбкой.
— Ты сравниваешь их будущее с моим прошлым, — заметила она, — однако забываешь: у наших дочерей есть нечто чрезвычайно важное — то, чего я была лишена.
— Богатое приданое?
Марианна постаралась сдержать смех, чтобы не разбудить малютку Нэнси.
— Нет, любовь моя! У них есть отец — их опора и поддержка, тот, кто сможет укротить здравым смыслом их романтические порывы и вовремя остеречь от беды.
— Выходит, мне предстоит укрощать четырех строптивых девиц? — проворчал полковник с притворным недовольством. Да и можно ли быть недовольным, когда на коленях у тебя лежит самое хрупкое и прекрасное существо на свете?
— Только любовью, — ответила Марианна, ласково проводя рукою по его лбу, чтобы изгнать оттуда последние тревожные морщины. — Ты будешь самым добрым, самым чудесным отцом!
— Ну нет, я не собираюсь их баловать! — возразил полковник, пожалуй, чересчур поспешно.
— И не надо. Все мы знаем, что такое избалованный ребенок!
Марианна имела в виду своего кузена Гарри Дэшвуда, отпрыска Джона и Фанни; что же до полковника — он, быть может, при этих словах вспомнил о несчастной Элизе, много лет назад погубившей и честь свою, и жизнь.
— Но у нас так и нет сыновей, — вздохнула Марианна. — И, если все-таки родится мальчик — боюсь, мы не будем знать, как его воспитывать.
Полковник поднял голову и нежно улыбнулся жене.
— Мне вполне хватит и дочерей. Особенно если они вырастут такими же красавицами, как их мать!
— Лучше пожелай, чтобы характером они пошли не в маму — иначе, чего доброго, никто их замуж не возьмет!
Полковник открыл было рот, готовый возразить, что характер Марианны преисполнен всяческих достоинств, и для дочерей, если они ни в чем не будут уступать матери, в целом свете не найдется достойных женихов… но в этот миг Сара, наскучив стучать кубиками, испустила пронзительный вопль, Эллен от испуга уронила кубик на свежепостроенную башню и произвела в своем городе значительные разрушения, Мэри над ней засмеялась, Эллен заревела… и только Герцог лениво поднял голову, повел носом и, убедившись, что маленьким хозяйкам ничто не угрожает, продолжил философское созерцание собственных передних лап.
***
Полковник Брэндон и Марианна уже смирились с мыслью, что прямого наследника у них не будет, и заботились лишь о том, как достойно обеспечить каждую из дочерей. Однако, когда Нэнси было пять лет и восемь месяцев, появился на свет ее брат. Окрестили его Питером, однако все вокруг — и родные, и друзья семьи, и даже сестры и отец с матерью — скоро начали звать его «Брэндоном-младшим», словно для того, чтобы отличить от отца и в то же время подчеркнуть его преемство отцу. Так и вышло, что Питера Брэндона почти никто и никогда не звал по имени.
Брак Эдварда и Элинор оказался не столь плодоносен, хоть и не по их вине. Сперва они произвели на свет мальчика, продолжив таким образом род Феррарсов, три года спустя — девочку; и на этом, как видно, Господь решил, что с них достаточно.
Пожалуй, Элинор была этому только рада: она ничего не имела против экономии, но ясно понимала, что большому семейству в их коттедже попросту не поместиться. В тщетных размышлениях о том, как бы перестроить дом или найти более просторное жилье, она провела больше бессонных ночей, чем хотелось бы, так что известие, что после дочери детей у нее более не будет, встретила с облегчением. Что касается Эдварда — он, как обычно, был всем доволен.
Одним словом, все шло так, как должно, хоть время от времени Марианну и беспокоили страхи, связанные с происхождением старшей дочери. Порой она страшилась, что прелестное личико Мэри, ее бледность и большие карие глаза слишком напоминают Уиллоуби, что кто-нибудь непременно подметит это сходство и о нем заговорит; в другой раз –что Минни ощутит между собой и сестрами некое необъяснимое различие, и это разобьет ей сердце. Полковник Брэндон не знал, чем успокоить жену, пока не подросла Эллен, и не стало очевидно, что и она обладательница такой же белоснежной кожи и карих глаз; а следом за ней подросла и Сара — и в ее внешности тоже преобладали черты, унаследованные явно не от отца.
Итак, опасность ощутить себя чужачкой в семействе Брэндонов Мэри не грозила. Однако надо сказать, что девочка росла замечательной красавицей, даже превосходила внешностью своих сестер; и порой в каких-то ее движениях, чертах, повороте головы Марианна ясно узнавала ее родного отца — отца, о котором, как надеялась она, Мэри никогда не узнает.
Уиллоуби их больше не тревожил. Если он и пытался что-то разузнать стороной о своей дочери, ни полковник, ни Марианна об этом не знали: быть может, это свидетельствовало о том, что полковник надежно защитил свою семью, быть может, о том, что Уиллоуби с годами поумнел и смирился. Поначалу Марианну мучала неизвестность — она не знала, не появится ли Уиллоуби снова в ее жизни; но год за годом шли спокойно, и страхи ее утихли.
Все дети обожали тетушку Маргарет: она уже выросла настолько, что могла заменять Марианну или гувернантку, однако еще не стала настолько взрослой, чтобы забыть любимые детские игры и развлечения.
Однако Мэри Брэндон переросла детские забавы едва ли не раньше своей тетушки. С ранних лет больше игр интересовали ее беседы о самых разных предметах: она жадно читала книги из отцовской библиотеки, рано начала интересоваться хозяйством, ведением дома и содержанием поместья. Как старшая, она начала считать себя ответственной за всю семью. Когда за тетушкой Маргарет принялся ухаживать мистер Ричард Эббот, именно Мэри ревниво следила за ним, отмечая все его промахи — но она же и больше всех радовалась и хлопотала, готовясь к свадьбе, когда мистер Эббот показал себя достойным офицером и джентльменом. Примечательнее же всего, что суждения Мэри отличались серьезностью, трезвостью и неожиданной зрелостью, хоть ей и было в это время всего шесть лет.
Полковник не уставал восхищаться дочерью. К тому времени, как Мэри сравнялось одиннадцать, он уверился, что будущий муж ее должен быть не просто безупречен во всех отношениях — он должен быть, по меньшей мере, титулованной особой!
