— Ах! — воскликнула она, когда он торопливо последовал ее совету. — Только осторожнее, прошу тебя, любовь моя! В последнее время они что-то очень чувствительны.
Свою задачу полковник принял с чрезвычайной серьезностью — и сделал все для того, чтобы Марианна не испытывала боли или неудобства, но и больше не мерзла. Вскоре он нашел такой способ обращения с ее грудью, что доставлял им обоим наибольшее наслаждение — и дальше уже ничего не страшился и ни о чем не жалел.
Мысль — нет, знание — что Марианна желает этого, что она желает его, дарила почти невыносимое блаженство. Наконец вся сладость, весь восторг, все счастливое изумление этой ночи разрешилось в порыве наивысшего наслаждения; но и в этот миг, едва владея собой, полковник сжал ладонями бедра Марианны и придерживал ее, опасаясь слишком сильно прижать к себе или каким-то неловким движением навредить ей или ребенку.
Насытив свою страсть, он хотел доставить такое же наслаждение и ей, но она, весело рассмеявшись, отстранила его руку.
— На мой счет не беспокойся. Я свое сегодня уже получила!
— Ты уверена? — спросил он, с сожалением глядя, как она поправляет ночную сорочку, снова прикрывая плечи и иные, еще более привлекательные части тела.
— Я… ты в этот момент не очень внимательно смотрел, — порозовев, пояснила она.
Полковник Брэндон не сводил с нее взгляда и думал, что никогда еще не видел Марианну такой прекрасной, как в этот миг — раскрасневшуюся, со счастливым блеском в глазах, с растрепанными волосами и в измятой сорочке, ясно свидетельствующей о том, чем они только что занимались вдвоем.
Полковник встал и принес из ванной комнаты полотенца, чтобы муж и жена привели себя в порядок, прежде чем лечь в постель. Потом они легли — по всегдашней привычке, на разных сторонах кровати.
Некоторое время полковник лежал неподвижно; блаженное оцепенение охватило его, он уже готов был заснуть, однако к блаженству примешивалась нотка разочарования. Он не понимал, почему они снова спят по отдельности, как чужие люди. Хотелось бы ему заключить Марианну в объятия и прижать к себе, чтобы она уснула у него на плече! Но, если бы она сама хотела того же — разве не придвинулась бы к нему первой? Трудно вообразить, что жена его, несколько минут назад столь смелая в любовных ласках, теперь станет робеть и стесняться простого знака близости! Но с другой стороны, в чем можно быть уверенным, когда речь идет о чувствах Марианны?
Свеча догорела, и на спальню опустилась тьма, а полковник все не мог сомкнуть глаз. Несколько раз почти готов был тронуть жену за плечо и спросить, спит ли она, но не осмеливался.
Вдруг это странное, напряженное молчание было прервано неожиданным звуком — чем-то вроде очень тихого всхлипа. Затаив дыхание, через несколько секунд полковник понял, что происходит. Он услышал, как неровно дышит жена на другой половине кровати, ощутил, как она вздрагивает, стараясь сдержать слезы.
— Марианна! — тихо позвал он во тьме.
Голос мужа, кажется, расстроил ее еще сильнее; теперь она сотрясалась всем телом и отчетливо всхлипывала, уже не в силах подавить рыдания.
— Марианна, любовь моя! — проговорил полковник и протянул руку, чтобы успокаивающим (как он надеялся) жестом коснуться ее плеча. Он постарался дотронуться до той части тела, что была прикрыта сорочкой, на случай, если его прикосновение окажется Марианне неприятно.
Она повернулась в постели — но не для того, чтобы оттолкнуть его руку или отодвинуться, как он страшился; нет, она бросилась к нему в объятия.
— Я думала, ты заснул, как бывало раньше, — дрожащим от слез голосом объяснила она. — Было так тихо, и… и мне вдруг стало так одиноко! После того, что только что произошло между нами, я не хотела спать так далеко от тебя. Мне казалось, теперь, когда мы действительно стали мужем и женой, все должно быть иначе! Но все осталось, как прежде, и…
Он не успел назвать ее глупышкой и заверить, что сам, лишившись ее близости, испытывал то же самое — она продолжала:
— Моя душа так полна сейчас, что, кажется, я не смогу уснуть! Ум мой играет со мной дурную шутку: меня одолевают самые пустые печали и опасения.
— Так расскажи мне о своих опасениях, и я их прогоню, — попросил полковник, нежно гладя ее по волосам.
Она съежилась под одеялом, словно стыдясь тех мыслей, что пришли ей на ум.
— Хоть я и говорю себе, что не стоит об этом думать — но так больно знать, что я… что ты был не… — Тут голос ее стал еще тише, и полковнику — хоть он и лежал неподвижно, не издавая ни звука — пришлось прислушаться, чтобы различить ее слова: — Что я беременна, и ребенок не твой, и тебе не досталась в жены чистая, честная девушка, у которой ты был бы первым!
Полковник испустил медленный вздох; ему требовалось время, чтобы подобрать верные слова для ответа.
— Марианна, — сказал он наконец, — когда я решил жениться на тебе, твоя история была мне известна. За все эти месяцы, живя с тобою и все лучше тебя узнавая, ни разу я не пожалел о своем решении — напротив, счастье мое росло день ото дня. Тебя, Марианна, и твоего ребенка я предпочту любой девице, сколь угодно чистой и невинной. Ты должна это знать. Не хочу, чтобы ты долее оставалась в заблуждении. Всякий раз, когда я не решаюсь тебя обнять — это происходит лишь из страха, что я люблю и всегда буду любить тебя более, чем ты меня, и из нежелания тебе навязываться. Я готов скорее томиться и страдать вечно, чем доставить тебе хоть малейшее неудобство или неловкость. И я говорю себе, что должен подождать. Подождать, пока ты подашь мне знак, пока сама скажешь о своих желаниях, сама попросишь, чтобы я тебя обнял, поцеловал и так далее; и после всего этого я ожидаю нового знака — знака, что не сделался тебе противен.
— Что же мы делаем? — пробормотала Марианна, уткнувшись ему в плечо; в голосе ее звучала нешуточная боль. — Сколько ненужных мучений причинили мы и себе, и друг другу, сдерживая свои истинные чувства! Верно, в начале нашего знакомства я дала тебе множество причин сомневаться в том, что когда-нибудь смогу ответить на твою любовь. Но теперь я люблю тебя, дорогой мой муж, люблю всем сердцем и душой! Неужели ты мне не веришь?
— Я… быть может, со временем я научусь справляться с сомнениями. Но тебе придется быть со мной терпеливой, как я старался быть терпеливым с тобой.
— Хорошо, — прошептала она, с умиротворенным вздохом расслабляясь в его объятиях. — Постараюсь не забыть, что ты передо мной робеешь. И всегда говорить вслух, что ты можешь меня обнять, можешь поцеловать, можешь нежно погладить по голове — вот как сейчас, можешь что-нибудь прошептать мне на ухо. А после всего этого обязательно буду говорить, что я счастлива.
Полковник Брэндон крепче обнял жену и закрыл глаза. Сон уже начал одолевать его, но последний вопрос не давал ему покоя:
— Милая, тебе так удобно?
Марианна только зевнула и потянулась всем телом; как видно, эта ночь совершенно истощила ее силы.
— Тогда спи спокойно, — прошептал он, целуя ее в лоб.
Вместо ответа она лишь сжала его руку, обвитую вокруг ее талии — и так, крепко держась за мужа, погрузилась в сон.
Комментарий к Глава 18
Мне тоже интересно, откуда Марианна все это узнала. :) Наверное, из долгих откровенных бесед с замужней Элинор, вряд ли были еще какие-то варианты. :)
========== Глава 19 ==========
Остаток весны прошел для полковника и Марианны в тишине и покое: ничто не нарушало их безмятежного счастья. Хоть медовый месяц их начался куда позже, чем у большинства новобрачных, оба вовсе не ощущали, что им чего-то недостает — разве только, быть может, стремились особенной нежностью и бурными ласками возместить промедление. Полковник был все так же внимателен к жене, но теперь забота его была окрашена особой радостью — радостью взаимной любви, свободной от сомнений и тревог. Все кругом замечали, что он словно помолодел, что походка его стала легче, лицо веселее, и что ему удивительно идет быть женатым. В обращении его появилась добродушная шутливость, прежде невиданная, и друзья полковника с радостью отмечали эту перемену. Не ускользало от наблюдателей их семейного союза и то, что Марианна, составив счастье полковника, сделалась счастлива и сама. Сдержанной и молчаливой, как Элинор, она никогда не стала бы и в семейной жизни; но ее искренность и горячность, готовность говорить все, что придет на ум, и без обиняков высказывать свои мысли, неизменно радовали полковника — а его серьезность и спокойное здравомыслие успокаивали ее и помогали не отрываться от земли.
