При этой мысли Марианна ощутила укол в сердце. Гнетущее, неведомое прежде чувство охватило ее: ревность к неизвестной женщине, письма от которой заняли целый ящик стола — и, должно быть, остаются полковнику дороги, если он хранит их и по сей день. Марианна развернула одно письмо, торопливо пробежала его глазами — и сразу споткнулась на подписи. «Миссис Брэндон». Ей казалось, полковник никогда не был женат! Но затем ей вспомнилась отрывочная история, рассказанная миссис Дженнингс: в юности, мол, полковник любил некую Элизу Уильямс, но ее выдали за его старшего брата, а младшего Брэндона отослали в армию, от греха подальше. Выходит, и став чужой женой, эта Элиза сохранила память о своей первой любви: она переписывалась с полковником — или, по крайней мере, писала ему, а эти письма каким-то образом попадали ему в руки, хоть на них и не видно было почтовых штемпелей. Быть может, она писала эти письма, но не отправляла их из страха перед неодобрением мужа. Быть может, боялась того, какие злосчастные чувства может разжечь в ней ответное письмо. Но, так или иначе, в конце концов письма ее оказались здесь, у полковника в столе — и теперь Марианна страстно желала узнать историю полковника Брэндона и Элизы целиком.

Однако несколько минут спустя она опомнилась, и ей стало совестно. Все это было давным-давно! И не глупо ли ревновать к женщине, давно умершей, да еще и при столь трагических обстоятельствах? Не желая больше копаться в чужих письмах, Марианна убрала их на место, покинула библиотеку и вновь принялась бродить по дому.

В желтой комнате она остановилась у окна, рассеянно проведя рукой по шторе, словно бы желая проверить, нет ли на ней пыли — хоть и прекрасно знала, что появления пыли усердные слуги не допустят — и в этот миг увидела вдалеке, на аллее, мчащегося к дому всадника на черном жеребце. Всадник был едва виден, но она сразу уверилась, что этот плащ, эта шляпа могут принадлежать только полковнику. Не сомневаясь, что это ее муж возвращается домой с победой, Марианна бросилась в холл — да так стремительно, что по дороге едва не сбила с ног пару попавшихся навстречу горничных.

Вихрем слетела она вниз по лестнице, остановилась на миг, чтобы перевести дух, затем пересекла холл и, раскрасневшаяся от волнения и бега, торопливым шагом подошла к дверям. Здесь дворецкий уже распахнул дверь и пропускал внутрь своего хозяина.

Ощупывая его тревожным взглядом — нет ли на нем ран? — Марианна поспешила ему навстречу. Однако на полдороге нечто неожиданное остановило ее: внезапная боль, сопряженная с движением, исходящим из глубины чрева, словно нечто ударило ее изнутри.

Полковник, в трех шагах от нее, увидел, как Марианна вдруг побледнела и, громко ахнув, схватилась за живот. Он бросился к ней — и подхватил за секунду до того, как ноги ее подкосились, и все вокруг погрузилось во тьму.

Очнулась Марианна не сразу. Какое-то время она провела в полузабытьи, изнемогая от слабости и тошноты, словно в первые недели своей беременности, то пробуждаясь, то снова погружаясь в тяжелый сон.

Ее мучали кошмары — живое отражение тех страшных мыслей о схватке и смертельных ранах, что преследовали ее все утро. Она металась на постели, словно в лихорадке, порой слабым голосом звала полковника — и даже в забытьи ощущала, как он кладет руку ей на лоб, чувствовала его мягкий, успокаивающий голос, от которого и среди кошмаров становилось легче.

Наконец Марианна открыла глаза — и увидела, что полковник, в расстегнутом сюртуке и развязанном шейном платке, сидит у ее постели. Усталость и тревога наложили печать на его лицо; сейчас он выглядел старше и мрачнее обыкновенного. Но во всем прочем, кажется, был невредим — и какое же облегчение это принесло Марианне!

— Полковник Брэндон! — еле слышно позвала она.

Он мгновенно повернулся на стуле, сжал ее хрупкую руку в своей. Черты его омрачала тревога.

— Вы не ранены? — спросила Марианна, почти желая, чтобы он закатал рукава и показал, что на нем нет ранений.

— Нет, — с легким удивлением ответил он. — Цел и невредим. А вот Уиллоуби… — здесь он на миг умолк и отвел взгляд.

— Вы его убили? — спросила она — и полковник, кажется, еще более удивился тому, как спокойно был задан этот вопрос.

— Нет. Пострадала только его гордость, да на время вышла из строя правая рука. Жаль, что я не мог сделать большего, не рискуя…

— Своей жизнью, знаю, — закончила она. — Я рада¸ что вы не стали рисковать собой. И рада, что теперь ему есть о чем подумать.

Полковник, как видно, не в силах найти слова, молча погладил ее большим пальцем по ладони — и от этого скромного прикосновения Марианна почувствовала себя счастливой.

— Я… — начал полковник, прочистив горло, — я послал за доктором. Он предположил, что вы беременны.

При мысли, что ее беременность для кого-то может быть всего лишь «предположением», Марианна слабо улыбнулась.

— Но точно он не знает?

— Он мог бы сказать точно, если бы осмотрел вас полностью. Но я не позволил этого, пока вы были без чувств и не могли дать на это согласие.

— А-а… — понимающе протянула Марианна, вспомнив болезненный и унизительный осмотр у лондонской повитухи. Теперь настала ее очередь отвести взгляд. — Думаю, можно вызвать его еще раз, если… если вы хотите это подтвердить, — проговорила она, не поднимая глаз на мужа. — Я готова признать свое дитя.

Полковник молча кивнул, погруженный в глубокую задумчивость.

— Спасибо, — благодарно прошептала Марианна, утомленная разговором и готовая снова заснуть. На этот раз, надеялась она, сон освежит ее.

Он взглянул на нее с немым вопросом, словно не мог понять, за что она его благодарит.

— За то, что защитили мою честь, хотя я этого и не заслужила, — объяснила Марианна. — И за то, что вернулись ко мне живым и здоровым. Спасибо вам, полковник.

Он тяжело сглотнул, затем, протянув руку, убрал с ее лба разметавшиеся кудри и легко поцеловал в лоб.

— Пошлю за надежной повитухой. Я тоже готов признать наше дитя.

На последних словах голос его дрогнул, а Марианна вскинула на него взгляд, гадая, не ослышалась ли. Глаза ее наполнились слезами.

— Вы ведь согласитесь дать ему мое имя? — спросил он.

— О… — едва вымолвила Марианна. — Я даже не мечтала… неужели вы…?

— Да, я готов признать этого ребенка, будь то мальчик или девочка, своим.

— Но что, если потом у вас появятся свои дети? — спросила Марианна. — Вы не возненавидите его за то, что в нем течет не ваша кровь?

— Одна надежда на то, что у нас с вами когда-нибудь будут дети, изгонит из моего сердца любые недобрые чувства, милая моя Марианна, — отвечал полковник с таким глубоким и нежным чувством, что по щекам ее потекли слезы.

Марианна хотела бы спросить его о тех письмах, найденных в столе, и выслушать уверения, что ныне он любит ее так же страстно и преданно, как когда-то любил Элизу, и заверить, что не ревнует, и признаться, что и сама она, кажется, уже начинает его любить… многое хотела бы сказать Марианна, но нежность и благодарность, переполнявшие ее сердце, не оставили места для слов. Она просто вцепилась в руку полковника, словно боялась его отпускать — хоть он вовсе не собирался уходить — и плакала счастливыми слезами, пока не погрузилась в сон.

========== Глава 12 ==========

Вскоре после того, как о беременности Марианны были извещены письмами близкие родственники — в число коих, Бог весть как, попала и миссис Дженнингс, что предвещало скорое распространение этой новости по всей Англии — эта добрейшая, но порой несколько утомительная леди приступила к полковнику с просьбами и уговорами, упрашивая немедля, пока «ваша милая женушка» еще в силах выходить в свет, устроить прием для родных и друзей, предоставив им возможность, как принято в свете, поздравить молодую пару.

И полковник, и «милая женушка» сочли это вполне уместным. В самом деле, куда удобнее собрать всех друзей разом у себя дома, чем разъезжать по окрестностям, отдавая им визиты — тем более, что долгие часы в дороге могут быть сейчас для Марианны утомительны и даже вредны.