— Прежде чем сказать это всем, я хотел поговорить с тобой. Я хочу уйти.

— Уйти? Куда? — недоуменно посмотрел на него Олег.

— В Маринтию, вместе с теми мужами, что пришли сюда с Нарией.

— Но почему? — воевода чувствовал, как они отдаляются друг от друга, но чтобы вот так, уйти одному, в чужую страну…

— Я устал, а самое главное, я потерял смысл жизни. Не перебивай меня, дай все объяснить. — остановил он собравшегося было возразить Олега. — Помнишь, сколько мы говорили об этом в той, нашей прошлой жизни? Когда мы попали сюда, мне казалось, что все изменилось. Казалось, вот он, смысл. Мы нужны, мы помогаем, нас ждут.

— А разве не так?

— Нет. Поначалу я тоже думал так, думал, что мы несем добро. Но ты оглянись назад. Позади нас только трупы и кровь. На самом деле мы забыли, что такое добро.

— Подожди, Макс, не руби с плеча. Я согласен, этот поход не делает нам чести. Это было крупной ошибкой, и мы получили сполна. Но разве когда мы разбили ваглов с канцами, или шурусов с оранцами, мы не принесли мир и покой в разоренные земли? Даже в земли самих оранцев? Или когда уничтожили Вепря, разве это было не во имя добра? Или разоблачение заговора в Белогоче?

— Добро путем зла? Сколько людей загублено! Окунувшись в язычество, мы совсем забыли про Бога, настоящего Бога!

— Настоящего Бога? — растягивая слова переспросил Олег, его хмурое лицо приняло землистый оттенок. — «Если тебя ударили по правой щеке, подставь левую»? А ты вспомни нашу первую встречу с шурусами, тогда, ночью, когда мы только здесь появились. Не поднял бы ты тогда на них руку, принял бы мученическую смерть, помогло бы это варданам? Или вразумило бы шурусов? Нет! И не я заставлял их убивать женщин и детей, они сами избрали свой путь. Поэтому мне и ближе языческий Корс. Он не призывает меня к насилию, но и не останавливает моего меча, если он стоит за правду.

— Это не правда, это самообман. Просто ты всегда тяготел к язычеству, и тебе меня не понять. Я забыл Бога и вот расплата за это. Я остался один и никому не нужен, и пользы от меня никакой нет. Я должен вернуться к Нему и поэтому я ухожу.

— Но ведь бог маринтийцев ни Иисус?

— Тем не менее, он гораздо ближе к нему, чем Корс, и там я смогу найти близких себе по духу.

Олег задумчиво погладил нагретый солнцем камень, ощущая ладонью каждую извилину, каждую впадину.

— Ты совершенно не убедил меня, но это твой выбор, и я не вправе удерживать тебя. Мне жаль, конечно, что так получается, и я надеюсь, что ты вернешься, возможно, в тебе говорит просто боль утраты. Но я хотел бы предупредить тебя, что разговор с ребятами будет тяжелым.

— Я знаю.

Олег не ошибся. Ошеломленные услышанным, парни встретили решение Макса в штыки.

— Ты уходишь, покидаешь дружину, а как же твоя клятва? — со злостью спросил Андрей.

— Я ее не нарушил. В землю арожичей мы вернулись и возвратили ее. Что до клятвы верности князю, я ей был верен до конца. С его гибелью она закончилась.

— Но мы живы!

— Я не отказываюсь от сказанных слов, но я и не обещал, что буду следовать за вами по пятам.

В конечном итоге ни к чему существенному пререкания не привели. На другой день Макс ушел. Прощание было сдержанным и тоскливым, оставив в сердцах друзей еще одну кровоточащую рану.

Олег болезненно переживал уход Макса, и не он один. Парни ходили мрачные и злые, цепляясь к каждому сказанному слову и готовые взорваться по пустяку. Не выдержав всеобщего настроения, Олег решил больше не откладывать поездку на скалистую родину Рогвода и выступать незамедлительно. Олана молча встретила решение мужа, не проронив ни слова, но Олег без труда прочитал в ее глазах горькую обиду. С тяжелым камнем в душе покидал он Танагирь, оставляя княжну в своей светлице. Это была их первая размолвка. Вечером две сотни светлогорских дружинников, ведомые Олегом выступили в путь. Только Потак с девушками отказались присоединиться к ним, оставшись в городе.

Ночь в лесу наступает гораздо быстрее, чем в поле, поэтому, облюбовав первую приглянувшуюся поляну, отряд расположился лагерем. На другой день Олег не стал спешить с подъемом, дав людям хорошенько выспаться. Торопиться особо было некуда, а среди дружинников было много раненных, в городе остались лишь те, кто был не в состоянии сидеть в седле. Правда сам воевода проклинал про себя вынужденную задержку, была бы его воля, он гнал бы без остановки. Он просто боялся оставаться один на один с тишиной и своими мыслями. Воевода и в эту ночь так и не смог сомкнуть глаз. Слишком много произошло за последние дни. Гибель обоих князей и друзей, уход Макса, вдруг неожиданно возникшая сложность во взаимоотношениях с Оланой. Хотя может не такая уж и неожиданная, ведь они почти совсем не знали друг друга, а тут еще весь этот кошмар. А вдобавок ко всему он сам запутался в себе. В душе потемки и сплошные противоречия, и что с ними делать Олег ума не мог приложить. Поэтому он так и проклинал эту задержку, в которой впоследствии будет благодарен.

Отряд шел все утро, сделав лишь небольшой привал, и к обеду достиг Хори, спокойной реки, отделяющей Наварию сначала от Танагории, а затем от Ролании, и впадающей в Холодное море, омывающее ханкаские берега. Танагорский дружинник застал их как раз тогда, когда они готовились к переправе. Олег узнал этого шустрого парня из десятка Ждана, и его сердце замерло от предчувствия беды.

— Что случилось?! — спросил он, как только подвели к нему гонца.

— Беда. В граде неразбериха, вельможи князя выбирают, Мирада на стол прочат.

— Какого Мирада к чертям, если стол за княжной Оланой, то есть за княгиней теперь уже?!

— Не все вельможи так считают. Княгиня в доме жреца укрылась, с ней полсотни добрых воев будет, да ваш больший воевода. Остальные гридни мечутся по граду, не знают, чью сторону принять. Вот меня Ждан и прислал, говорит, что Олана сама никогда этого не сделает.

«Это в ее характере. — согласился про себя Олег. — Впрочем, я бы тоже не стал никого звать. Только я-то воин, а она… Но княжеству и нужен сильный правитель, а не безвольная кукла».

— Поворачиваем обратно! — крикнул воевода, обернувшись к своим. — Княгиня с Потаком в беде, на выручку идем!

Дружина летела во весь опор, благо дорога была уже знакома, и даже наступившая ночь не смогла сбить их с пути. На рассвете отряд был уже под стенами Танагиря. С несущих стражу дружинников сон сняло как рукой, они растерянно столпились у бойниц, не зная, как поступить.

— Что встали?! Отворяй ворота!

— Подождите немного, разрешения спросить надо.

— Чего!!! — взревел воевода. — А ну отворяй, пока я не снес их к чертовой матери!! Или вы забыли, что в граде наш воевода и раненые? Войны захотели?!!

Стражники, многократно наслышанные о суровом нраве Олега, испуганно заспешили вниз и распахнули ворота, не забыв посторониться с дороги. Светлогорцы вихрем ворвались в город. Уже почти перед самым домом жреца путь им перегородил большой отряд танагорцев.

— Не спеши, воевода. — выехал вперед сотник большой дружины Турах. — Поговорить надо.

— О чем? Или может, мечи скрестить хочешь? — Олег подъехал ближе, держа руку на рукояти меча, глаза его горели решимостью пройти любой ценой.

— Этого я хотел бы меньше всего. — неохотно ответил сотник. — Мы не враги вам, но и вы не вмешивайтесь не в свои дела.

— Не в свои?! Мы воины Корса, а его правда за Оланой. Именно с ней сейчас его жрец Мирояр, а не с этим старым мошенником Мирадом. Это вы слепо верите ему, как щенята. Хотите сражаться? Давайте! И поглядим, на чьей стороне будет помощь Корса.

Олег намеренно бил на заступничество Корса и стоящую за ним правду. И это возымело свое действие. Среди танагорцев послышались перешептывания и споры, дружинники один за другим стали переходить на сторону светлогорцев. Турах хмуро молчал, понурив голову. Наконец он сдался.

— Твоя взяла. Только я не хочу проливать кровь в моем граде.

— И я не хочу, и надеюсь, что не придется. А если бы вы сразу думали своими головами, а не чужими, то об этом и разговора бы не велось. — и Олег тронул коня, увлекая за собой остальных.