Проглядело ситуацию начальство, а сейчас затыкают дыры простыми солдатами, не обеспечив их толком нормальным вооружением, – так, во всяком случае, следовало из рассказов раненых. Чего уж говорить о более серьёзных делах, если не смогли обеспечить самым элементарным ни фронт, ни санитарные поезда?

От всего этого чувства безысходности хотелось выть и бежать сломя голову куда подальше. Убежать было невозможно: за штрафниками хорошо присматривали вооружённые сопровождающие в хорошо знакомой всем форме. Такие шутить не будут, им проще отправить тебя на свидание с богом, чем отчитываться перед вышестоящим начальством. А винтовки в пирамидах были без патронов, да и кто выдаст патроны штрафникам до прибытия на передовую? С другой стороны, в его снах и памяти постоянно были те, кого он любил: его жена Рая и маленькая Берточка, которую ему нравилось подкидывать кверху, возвращаясь с работы, и слушать, как она заливается звонким смехом. Он бы и сейчас с удовольствием послушал наяву этот смех, погладил Раю по округлившемуся животику и вместе с ними присел ужинать. Но мечты прерывались грубыми окриками сержантов и старшины, старавшимися загрузить штрафников чем угодно, но от восхода и до заката, чтобы, умаявшись вусмерть, те ни о чём другом и думать не могли, кроме как доползти до своих лежанок.

Три ряда голых женщин в страхе стояли перед ворвавшимися в барак женщинами в одежде и с повязками, во главе которых была крепкая, среднего роста шатенка с лёгкой проседью. В руках у всех них были деревянные дубинки, их взгляды и то, как они отдавали команды, не оставляли сомнений в том, что дубинки они пустят в дело даже не раздумывая. Больше того, то, как они похлопывали ими по ладоням, явно говорило само за себя: обращаться с дубинками они умеют. Уже несколько женщин, замешкавшихся при построении, испытали их действие на себе и теперь стояли, молча глотая слёзы боли и унижения, но больше всего боясь пошевелиться, чтобы опять не обратить на себя внимание.

Все замерли, и шатенка начала говорить медленно и негромко. В бараке установилась зловещая тишина, стоящие в шеренгах и дрожащие от страха женщины боялись пропустить хоть одно слово.

– Я старший надзиратель, – на чистом русском языке произнесла шатенка. – Для вас меня зовут фрау старший надзиратель. Добавлю, что моя фамилия Рихтер, что в переводе с немецкого обозначает «судья». Скоро вы поймёте, почему бог выбрал для меня именно эту фамилию. И мои девочки быстро вам объяснят, что я для вас не просто судья, а даже больше, чем сам Господь Бог. С этого момента я решаю, кто из вас будет жить ещё несколько дней, а кто уже завтра вылетит дымом из трубы. Сегодня вам повезло, и вас оставили здесь ещё на день, может быть, на два. Скоро вы все здесь сдохнете, это я вам обещаю. Послушные умрут быстро и не больно. А упрямые жидовские сучки будут молить меня о смерти.

При этих словах, чтобы продемонстрировать всю серьёзность своих намерений, она с размаху ударила дубинкой по голове стоящую перед ней женщину. Та мешком свалилась на пол и распласталась, не подавая признаков жизни. Фрау старший надзиратель брезгливо вытерла окровавленную дубинку об куртку одной из своих помощниц. Та даже и не подумала отодвинуться или хотя бы глянуть на то место на одежде, которое окрасилось красно-бурым цветом. Глаза её продолжали непрестанно шнырять по рядам выстроенных женщин в поисках новой жертвы. Кровь на куртке её вообще не заботила. Возрази она хоть взглядом – и немедленно встала бы в строй с остальными жертвами. Только демонстрируя беспрекословное подчинение своей жуткой начальнице и могла она выжить, принеся вместо себя в жертву любое количество обречённых. На них уже была печать смерти, и ничто их не могло спасти от неё, максимум дать ещё сколько-то единичных дней, полных страшного существования. Было ли оно лучше смерти, несущей вечный покой и избавляющей от необходимости трястись от страха и всё равно попасть в её цепкие лапы, но только изрядно намучавшись?

– Все посмотрели на неё!

Фрау надзиратель протянула свою дубинку в сторону распластавшейся женщины.

– А теперь достаточно! Смотреть вперёд! Если кто-то хотя бы не вовремя моргнёт, то отведает моей дубинки. Вы будете беспрекословно выполнять все наши требования. За то, что вам подарили ещё один день, придётся отработать. Сейчас вас распределят по рабочим местам. По пути следования к рабочим местам не разговаривать, по сторонам не смотреть, из строя не выходить. До команды об окончании работы не присаживаться и не отлынивать. За любое нарушение в первый раз получите хорошую взбучку, во второй – пролетите над лагерем серым дымом. Говорить только тогда, когда к вам обратятся. Всё, выводите их.

Помощницы с повязками начали расталкивать женщин, сортируя их по своему усмотрению. Их абсолютно не волновало, что среди тех есть беременные и им трудно выполнять тяжёлую работу. Также им было абсолютно наплевать на то, что сортируемые ими женщины стоят абсолютно голыми. Они быстро и чётко разделили пленниц на несколько групп и повели их по лагерю. Несколько женщин чем-то не угодили и моментально получили удары дубинками. Все шли молча, боясь хоть чем-то прогневать надзирательниц. Колонны вели быстрым шагом, и Рая почувствовала, что ей не хватает воздуха, и один раз она чуть было не присела, задохнувшись, но идущая рядом с ней женщина поддержала её под руку, и Рая смогла продолжить шагать в строю.

Вскоре женщинам раздали мётлы и совки, и они начали уборку территории. Где-то за бараками играл духовой оркестр. Рая слышала знакомые вальсы, но было абсолютно непонятно, для чего нужна музыка. Неужели кто-то здесь собирался танцевать? Никто ничего им не объяснял, они просто не были людьми для окружающих. Они даже не были номерами. Наколи им на руки номера, и они почувствовали бы, что у них есть ещё какой-то шанс зацепиться за эту жизнь. А сейчас они были никем, за их смерти даже не нужно было отчитываться. Надзирательницы ходили между ними, и не было никакой возможности выпрямить спину хотя бы на мгновение. Теперь Рая поняла, почему всем было наплевать, даже мужчинам, когда их вели к бараку абсолютно голыми. Их нагота никого не интересовала, каждый старался просто выжить, прожить ещё один день, занимаясь рабским трудом под присмотром надзирателей, которых кроме как цепными псами и назвать иначе нельзя было. Рая обратила внимание, что у некоторых женщин по ногам течёт кровь. Природные процессы происходили в организме даже на краю жизни и смерти. Ни одна из женщин не осмелилась прервать работу, чтобы что-то сделать с этой кровью. Да и что они могли сделать, не имея ничего под рукой, униженные и напуганные. Одна из беременных охнула, схватилась за живот и осела. Видно было, что у неё начались схватки. Подбежавшие к ней надзирательницы просто забили её дубинками и велели двум женщинам убрать тело. Они с трудом поволокли его вдоль дорожки, ни на секунду не останавливаясь. Раю бил нервный озноб, она чувствовала, как толкается её плод, и понимала, что и ей скоро придётся разродиться, и от этой мысли становилось жутко.

Кое-как женщины дотянули до сигнала, объявляющего об окончании рабочего дня. Их отвели в барак, еды никакой не дали, но надзирательницы вручили нескольким женщинам вёдра, и они вернулись в барак с водой. Кружек не было, и измученные женщины бережно, чтобы не опрокинуть, наклоняли вёдра и аккуратно пили воду. Страшно хотелось есть, а ещё хотелось согреться и заснуть. Вечерами уже тянуло лёгкой прохладой, а расположившись на голых нарах, согреться они не могли.

Рая попробовала было вытянуться на досках, но не смогла даже распрямить поясницу. Легла на бок, скрючилась, чтобы чуть согреться, и попыталась заснуть. Она то проваливалась в сон, то возвращалась в действительность, вздрагивая от страха. Всю ночь её преследовали страшные картины. Она переворачивала убитого Валеру, думая, что он её муж, а он внезапно открывал глаза, жутко улыбался, растягивая в улыбке синие губы и тянул к ней руки, чтобы обнять. Рая просыпалась с жутким сердцебиением, ребёнок внутри неё тоже был неспокоен и нещадно толкался. Она бормотала ему Берточкину колыбельную, и он затихал, словно бы знал и понимал слова на идише. А может быть, просто чувствуя, что ещё под надёжной защитой, он успокаивался и готовил силы для своего главного боя – появления на свет.