Наконец очень медленно он пошел дальше – носком сапога он с силой нажимал на землю, прежде чем сделать следующий шаг – не хватало еще провалиться в змеиную нору. Зигербар, в приступе паники, побежал прямо, чем заслужил посмертное проклятие, ведь это значит, что где то впереди, как раз на их пути, место, кишащее злобными змеями, которые его переваривают, и его нужно обходить, причем обходить далеко. Мог бы и подальше в сторону убежать, хоть увёл бы змей – сделал бы доброе дело напоследок.

Дальше шли долго и медленно, постоянно останавливаясь, осматриваясь, замирая на месте. Первым из травы вышел Альфонсо, долго отряхивал штаны от налипшего репейника, вытаскивал из головы неизвестно как туда попавшие травинки, затем, на трясущихся от напряжения и страха ногах вылез Цукердрог , в изнеможении рухнул на землю.

Чего это ты уселся, как на пикнике? – удивленно спросил Альфонсо.

– Ты что, не видел, что случилось с Зигербаром? Его на куски порвали! Боже, как он кричал…

Ну да, орал как оглашенный. Мог бы сдохнуть тихо, а то его, наверное на Стене услышали.

Цукердрог остолбенел. Он поднялся на ноги-медленно, постепенно меняясь в лице, трясущимися руками пытаясь нащупать рукоять меча.

–Тварь!! – вдруг заорал он, – это ты, ты нас сюда завёл!!! Ты хочешь меня убить, скотина…

Дальше он матерился, время от времени задыхаясь, переходя на рык, двинулся было на Альфонсо с кулаками, так и не достав оружие, передумал, облокотился на дерево (к счастью, не липкое), пытаясь отдышаться. Альфонсо наблюдал за истерикой молча, внешне спокойно, но руку держал на рукояти кинжала, а то мало ли что.

– Пошли, – времени мало сказал он – после того, как стало тихо.

– Пошёл к черту!

Цукердрог резко повернулся спиной, двинулся вглубь леса не оглядываясь. Шёл он твёрдо и быстро, безжалостно и злобно растаптывая сухие ветки.

– Стой!! – закричал Альфонсо, и резко отпрыгнув в сторону упал на землю, предварительно рефлекторно посмотрев, куда падает. Раздался резкий щелчок, над головой, свист рассекаемого воздуха, прямо перед лицом в земле заиграли фонтанчики, брызнув в лицо Альфонсо грязью.

– Повезло, не повезло, – подумал он про себя вставая; Цукердрог лежал на спине с широко открытыми глазами, и со стороны казалось, что он был жив, но несколько шипов в черепе и пять штук в боку не оставили ему шансов. Молодой, дерзкий, здоровый воин шел в лес покорять диких животных и страшных демонов, сражаться, не боясь боли и смерти.

– Поздравляю, – это Альфонсо сказал вслух, – тебя убил шиповник.

Двадцать лет и три года рос Алеццо, почитая Создателя своего. На двадцать четвертый год снизошел на него дух Агафенона Великого, услыхал он глас с небес:

– Ты рожден, чтобы исполнить великую миссию, Алеццо дэ Эгента. Встань на путь Истинный, борись со злом и несправедливостью людской, будь первым мессией на Земле, чтобы создать орден могущественный, Орден Света и одолеть чудищ Сарамоновых.

И услышал Алеццо глас Создателя, и сказал батюшке с матушкой:

– Ой вы гой еси батюшка с матушкой. Был мне слышен глас Создателя нашего, зовет он меня в путь – дороженьку, ума набраться, зло людское поискоренить. Благословите же меня, родители любимые, на путь дороженьку долгую, судьбу опасную, да Богу угодную.

И благословили его батюшка с матушкой, и взял он посох осиновый, да узелок фланелевый, да отправился по Свету, ума набираться, чудовищ Сарамоновых искоренять…

Сказ о жизни великого Алеццо дэ Эгента,

святого – основателя Ордена света

Часть 1 стих 2

Для простых жителей, родившихся и выросших за Стеной, напичканных высокопарными, полными духовного бреда словами священников, лес был исчадием ада, королевством бога смерти Сарамона и его слуг – демонов. Полуразложившиеся мертвецы, призраки неуспокоенных, заблудших душ, черти, ведьмы, оборотни – все они находили себе пристанище среди деревьев и кустарников, устраивали шабаши, воровали людей, варили в котлах, ну или ели живьем, если было лень разводить костер. Тех, кто переходил за черту, между лесом и нормальным миром, считали продавшими душу Сарамону, и этих «счастливчиков» ожидал спасительный огонь. Иногда, правда, спасительный огонь ожидал и тех, кто вознамерился посадить у себя в саду не то дерево, или лечил травами болезни, изготавливал настойки, пил, и поил других, или просто по каким то причинам был похож на ведьму. Когти Сарамона старались проникнуть за Стену, сквозь стойкую оборону из священников, попов, верующих, сквозь их молитвы, самоотречение, духовную целостность, взращивая в сердцах неверных еретиков зерна сомнений и сатанизма.

Таких людей очищали огнем.

Впрочем, всегда находились люди, которые плевали на бога и дьявола и использовали силу леса в своих целях. Лесные травы и ягоды спасали от многих болезней, равно как и калечили или убивали, звериные шкуры были лучше всякой брони, если удавалось уговорить зверя подарить её. Были люди, которые не боялись леса, собирали его дары, продавали в городе, рискуя быть схваченными стражей и умереть в страшных муках. Таких людей называли “ходоками”-многие люди в них не верили, про них рассказывали легенды – тихо, ибо одно упоминание про них было преступлением против бога, а бог преступлений против себя не прощал.

Альфонсо открыл глаза, и стал смотреть в небо, внимательно прислушиваясь к гулу в своей голове. Звуки, удивительно похожие на гром молнии, стучали внутри черепа, сотрясая бедный больной мозг, заставляя его пульсировать. Нельзя долго лежать в лесу на открытом месте – неподвижное мясо в лесу надолго не залеживается, но этот гул Альфонсо знал – каждое движение будет болезненным, поэтому долго собирался с духом, прежде, чем пошевелился. Часто – часто дышал. Медленно, периодически болезненно морщась, он нащупал кусок сухой ветки, сунул себе в зубы, сомкнул посильнее -до ломоты в челюстях, обреченно посмотрел на небо-синее, бездонное море воздуха, с размазанными китами-облаками, безмятежными странниками, которым земные страсти ни почем. Собравшись с духом, Альфонсо резко вскочил на ноги и быстро огляделся, ища безопасную опору – не напороться бы на липкое дерево или не наступить в чертополох. Боль взорвалась жуткими стуками в ушах, оглушающим звоном; ощущения были такие, что мозг разорвался на куски, и каждый этот кусок рвут когтями сотни маленьких звериных лап. Мгновенно потемнело в глазах, ноги словно лишились костей, но Альфонсо знал: если он сейчас упадет, то уже не встанет. Очень быстро считал он до миллиона, мыча как дефективная корова с палкой во рту, прислушивался к ошалевшему сердцу, держась дрожащими пальцами за шершавую кору мятой сосны. С трудом передвинув ноги, пока они слушаются, следующим болезненным рывком Альфонсо вплотную приблизился к сосне, ставшей ему на эти вечно длящиеся секунды родной, обнял ее, как можно крепче и начал дергаться, словно в конвульсиях. Сверху что то капнуло, и это показалось ему ударом кувалды по голове. Начал раздражать громкий, назойливый хруст, и понадобилось много времени, чтобы понять, что это хрустит что – то у него во рту, то ли ветка, то ли зубы. Внезапно начали нагреваться щеки – через несколько секунд они полыхали жарким пламенем, Альфонсо даже показалось, что запахло шашлыками; он прижался щекой к холодной, нежной, как терка для овощей, коре дерева, и впервые за все время почувствовал хоть какое то облегчение.

– Надо бежать, – подумал он про себя, когда миллион кончился – если сердце не разорвется, то надо бежать.

Даже думать было больно. Тем более, думать о том, чтобы пошевелиться, но выбора не было: тьма сгущалась над деревьями, и так эгоистичными по части распределения света. В темных провалах между стволами начали мелькать неясные тени, тихий шепот множества голосов становился все ближе и ближе, охватывал кольцом, приближаясь. Альфонсо резко оторвался от дерева и, не обращая внимания на новый приступ острейшей боли, пошел вперед. Поначалу выходило плохо – ноги почему то решили разойтись в разные стороны, а тяжелое тело понесло налево. Руки, болтаясь, как плети, мешали сосредоточиться на ходьбе, стукая по заднице каждый раз, как Альфонсо пытался идти туда, куда хотел. В ступни и ладони кололи маленькие раскаленные иглы, прожигая мышцы до самой кости, и каждый шаг стал пыткой, ставящей под сомнение саму необходимость в ходьбе, да и жизни в целом, но потом, вдруг, резко полегчало. Альфонсо увидел глаза. Два красных, горящих пятна мелькнули между деревьями, в мозг стали врезаться шорохи длинных когтей, царапающих корку земли. Где –то в темноте, сквозь колючие кусты, ядовитый плющ, не снижая скорости, не таясь и не прячась ломилось большое, тяжелое животное, и Альфонсо прекрасно знал, что это волк. Он мгновенно забыл про боль и самоубийственные мысли – теперь он хотел жить так, как никогда раньше. Теперь тело бил в конвульсиях жуткий страх, растущий из самых глубин болезненно корчащейся души, леденил кожу, заставлял сердце разрываться от бешеного стука, а ноги – бежать, хотя Альфонсо прекрасно понимал – бежать бессмысленно. Нет в лесу зверя страшнее волка: шкуру его не пробивали даже созревшие шипы шиповника, хотя шипы шиповника пробивали стальные латы не очень хорошего качества. Своими десятисантиметровыми когтями волк легко срезали деревце одним ударом, если его диаметр не превышал девяти сантиметров, а бегал он очень быстро не из-за развитых мышц или длинных ног, а из за нехитрой траектории движения: если любой зверь, в том числе и человек, вынужден был петлять по лесу, огибая ядовитые растения, норы подземных червей или липкие деревья, то волк просто бежал напролом вперед, нередко принося с собой на шкуре куски коры или челюсти от почившего в бозе червя на ноге.