Парламентер был тем, кто едва не сломал во имя этой системы себя. Один раз Ре был случайным свидетелем их с Георгием препирательства, где Маршал едва не вывернул тому руку. Спор был, кажется, о действенности террора. Зам настаивал на том, что физическое насилие уступает насилию психологическому, Георгий же скупо и кратко отвечал тому, что ничего не уступит старому доброму молотку, которым загоняют под ногти гвозди. В какой-то момент Маршал бросил какую-то резкую реплику, на что Зама перемкнуло. А Георгий будто этого и ждал…

Если говорить откровенно, то до момента, когда тот резко сменил пряник на кнут в отношении к Ре, Ре казалось, что человека страшнее Зама во всем EBS найти просто невозможно. На него не действовали никакие правила, по указке начальства тот спокойно занимался рукоприкладством, он часто выбивал из людей показания, данные и вообще всю нужную информацию, но о том, как именно он ее из них доставал, не знал никто. Однажды Ре стал свидетелем того, как тот беседовал в камере с каким-то человеком (сказать, что бизнес компании был полностью легальным, значит безбожно наврать), который, вероятно то ли не погасил задолженность, то ли попытался как-то уйти от ответственности за участие в одном из южных дел. Ре помнил этот конфликт.

Он помнил, как перед зданием остановился Фольксваген Зама и тот на глазах у всех буквально ногой вытолкнул из машины вусмерть перепуганного бизнесмена в сером костюме, а затем протащил того через главный вход вниз, где и устроил допрос, за которым внимательно наблюдал Георгий.

«Слушай, я от тебя устал, ты будешь говорить или как?» — изображение было не очень ясным, но было видно, что Парламентер сел на край стола и сложил на груди руки.

В ответ ему что-то пробормотали.

«Беспредел? — он усмехнулся. — Пока я не начал допрос, говорить о беспределе — провоцировать меня оправдать твои ожидания и учинить такую жесть, сука, что, если выживешь, будешь пускать слюни в желтых стенах!»

«Вы не п…»

В этот момент Зам резко схватил того за грудки, тихо что-то прорычав ему в лицо, и буквально швырнул обратно на место так, что должник чуть не слетел со стула.

Ре поежился от воспоминаний. Именно такого Зама он всегда боялся. Если бы он не видел его допросов, если бы он не знал, как тот может быть жесток, то возможно его отношение ограничилось бы лишь раздражением. Однако раздражение, смешиваясь со страхом, становилось той самой ненавистью, когда он был готов уже не прятаться и скрываться, а пойти в своеобразное наступление и вывести уже из себя самого Зама.

Один раз он попытался это сделать. Прикинув, какие именно вещи его бесят, он буквально выплюнул ему в лицо язвительные слова. Зам лишь ухмыльнулся, покачав головой и поцокав языком, и тихо, но так многозначительно ответил:

«Плохая собачка.»

А теперь этот же Зам спокойно, зная, что он придет, оставляет свою спину незащищенной. А если бы Ре не поверил? А если бы он верил, что это очередная подстава, попытка прогнуть его под себя? Заставить доверять, а затем поступить так же, как Маршал: довести до психического расстройства?

Ре удивился, поймав себя на мысли о доверии. Он ему доверяет?

Парень снова окинул взглядом чужую спину. Черная майка делала плечи визуально шире, под темной тканью перекатывались мышцы. Порох явно был сам себе на уме. Спокойненько слушал музыку, сидя спиной к двери. А если бы у Ре был нож? Нож и жажда мести за испорченные несколько лет жизни. Что тогда?..

Юноша сдавленно выдохнул, закусив губу, и медленно прошел в комнату. Он знал, что подходить к человеку военной выправки со спины опасно, но, решив попытать судьбу, он положил ладони на чужие плечи.

К его голове снизу со словами «снесу лицо» моментально приставили дуло, однако пистолет сразу же опустили, когда увидели, на кого именно он направлен.

Поднявшись на ноги, Порох молча отстранился, в его глазах было удивление.

Ре недоуменно осмотрелся.

— Ты пришёл, — Парламентер сказал это странным тоном.

И юношу вдруг осенило: он его отпустил. И Ре это понял в тот самый момент, когда Порох вышел из квартиры Рея и Фокса, находившейся на этаж ниже. Ре мог спокойно идти на все четыре стороны, но почему-то в голову ему не пришло и мысли уйти.

Он потупил взгляд:

— А если я просто боюсь, но знаю, что ты сможешь меня защитить? — проворчал он, тяжело вздыхая.

— Ты-то можешь бояться, но унижаться и просить помощи?

Ре вздрогнул от этих слов.

— Я знаю тебя от и до. Ты настолько горд, что ради свободы к черту разъебенил сервер. А куда бы тебе было идти? Некуда. Но ты был готов уйти, лишь бы эта хрень в твоей руке не переводила в нули и единицы все, что ты делаешь, даже если скрывать тебе было нечего, даже если твоя гребаная совесть была чиста. Ты был готов ради свободы на все. Почему ты пришел сейчас? — Порох подошел к Ре вплотную так, что парень ощутил чужое тепло. Дыхание Парламентера касалось его лица. От мужчины снова пахло алкоголем. Видимо нервы не выдержали напряжения. — Скажи, Ре… или будет лучше звать тебя Оно-Ре? (французские корни, да? Так у нас вообще хоть иногда зовут?) Ты когда-нибудь убивал людей?

Вопрос поставил юношу в тупик. Он удивленно смотрел в чужие буквально впившиеся в него глаза, совершенно не понимая, какие эмоции от этого испытывает. Ре едва заметно покачал головой, пытаясь понять, к чему клонит Парламентер.

— А если бы пришлось? Убил бы?

Ре молчал.

— А за свободу?

Парень вздрогнул, когда в его здоровую руку вложили пистолет.

— Я теперь не отпущу тебя никогда, — Порох поднял чужую руку с зажатым в ней перезаряженным пистолетом и направил дуло себе в лоб. — Как бы тебе ни хотелось уйти, я всегда буду держать тебя при себе. Потому что ты мой, понял?

Ре попытался отдернуть руку, но ее опасно сжали.

— Если покопаться в архивах, узнаешь, что меня уже несколько лет ищут за убийство. Вернее, они не знают, что это я, но, если указать им на меня, то сразу же опознают, — Порох прикрыл глаза. — На юге мы устраивали резню. Когда вернулся, я убил капитана нашей роты. Сначала долго-до-олго над ним издевался, а затем просто прикончил выстрелом в голову. И потом убивал. Раньше — тоже было. Эти руки в крови, как минимум, по локоть. Давай так: ставлю твою свободу против своей жизни, ладно? Ты можешь выстрелить в голову и убить или выстрелить по коленям и обездвижить и сдать ментам, получить бабки и свалить к чертям собачьим из этой страны или хотя бы из города. Он оставит тебя в покое, он тебя не найдет, Ре. Ты будешь свободен, поверь. Тебе незачем меня жалеть, я умер много лет назад. Ты прав, если останешься здесь, он придет. Даже если не останешься, придет. Но я никуда не уйду. Это мой брат, Ре. Каким бы он ни был… — Порох отпустил руку Ре и поднял ладони, делая шаг назад. Он приоткрыл глаза, в его взгляде читалась болезненная решимость. — Я бы убил его, но не смогу. Можешь считать меня слабаком, но… — Парламентер поджал губы. — я скорее позволю ему убить себя. Он лучше, намного лучше меня. Поэтому тебе стоит сделать то, что я сказал, и бежать к чертовой бабке подальше от этого ада. Ты не тот, кто должен тут быть, это не твоя игра.

Ре оторопело смотрел на этого человека, так спокойно говорящего такие страшные, безумные вещи. Он понимал, какой выбор на него взваливают.

А если заставит?..

— Или… нет, дай пистолет мне, у меня есть другая идея. Я не хочу, чтобы ты марал свои руки. Я забываюсь, прости…

— Что с тобой не так?! — Ре медленно разжал пальцы, и пистолет с глухим звуком упал на ковер. Порох отвел взгляд. — Я не стану этого делать, и тем более — не станешь этого делать ты, — от перенесенного стресса юношу мелко трясло. Он попытался успокоиться, сделав тяжелый вдох, но, не выдержав, беззвучно разрыдался пряча лицо в ладонях. — Ты сделал все неправильно. Неправильно… теперь я еще больше к тебе привязан. Это был чертов нечестный ход, — Ре неожиданно изо всех сил пихнул Парламентера в грудь ладонями так, что тот сел на кровать, затем парень забрался на чужие колени, валя того на спину, нависая сверху. — Я всегда знал, что ты сволочь…