Деревья уныло опустили свои пышные зеленые головы. Солнце затерялось за хмурыми грузными тучами и лишь изредка выглядывало, чтобы бросить один единственный взгляд на землю, отразиться в стылой глади словно замедлившей свой ток реки и снова обиженно скрыться, будто бы отворачиваясь от нас.

Несмотря на наступивший полдень, широкая дорога была пуста. Стоило городской брусчатке остаться позади, как суетливую, похожую на гомонящий пчелиный рой, первую летнюю ярмарку сменило собой многозначительное молчание пригородной деревни. Ее в свою очередь сменили редкие, разбросанные по зеленым полям и холмам дома-одиночки, а, когда и они скрылись вдали, перед нами уже расстилались бесконечные, еще не тронутые всеразрушающей рукой человека, поля.

Далеко впереди виднелась мутно-синеющая от тумана кромка леса, а еще дальше — таинственные манящие своим величественным станом горы. Одному Богу было известно, сколько дней и ночей мы потратим, чтобы добраться хотя бы до этих величавых гигантов, — что уж говорить о южных границах.

— Ты сегодня как-то подозрительно молчалив. Даже на тебя не похоже.

Я рассеяно оглянулся, будто мой спутник выдернул меня из неглубокого сна.

Робин ехал немного позади и, широко зевая, потягивался в седле, поднимая к небу худые бледные ладони.

— Не спал ночью, — я придержал свою лошадь и тронулся, лишь когда мы с ним поравнялись.

— Думал?

— Вроде того.

— Ты это, друг мой, брось, — парень снова с хрустом потянулся. Вот уж кто точно спал этой ночью без задних ног. Лошадь под ним недовольно всхрапнула, но продолжила ровный ход. — Неча тут мыслительную деятельность разводить, когда твои мечты наконец начали сбываться. Сам же говорил, как хочешь маршальскую перевязь получить и пошугать уродов этих от наших границ. А они в последнее время совсем обнаглели.

Я вяло ухмыльнулся, вглядываясь в лицо своего друга. Робин был смуглым, темноволосым и курчавым и напоминал мне барашка.

— Мечты мечтами, а уезжать из дома всегда печально.

— Печальнее всю жизнь перебирать бумажки.

— Так там тоже бумажки будут.

— Так там зоть и бумажки, но хотя бы с каким-то будущем. Сестрица твоя, вон, коронуется на днях, Первого Маршала тобой сменять, чтоб ты в столице оставался, несподручно, да и мало кому такая преемственность по вкусу придется.

— Да не нужна мне такая преемственность — доверие людей подрывает. Наш Первый Маршал хорош, а мое место оно уже не здесь.

— Доверие? — Робин чуть склонился в мою сторону, его тонкие губы растянулись в ухмылке, а на щеках появились ямочки. — Это да, важная штука. Полностью согласен, просто не могу уже смотреть на твою кислую рожу.

— Ну так и не смотри, — я отмахнулся. Мы не виделись уже больше года, и не мог не признаться себе в том, что мне очень не хватало этого его дружелюбного панибратства.

— Давай рассказывай, что тебя так сильно беспокоит.

Я слабо улыбнулся, коротко пожав плечами, но не ответил. Снова перевел взгляд на дорогу, думая над ответом. Наш путь лежал по извилистому маршруту, так как прямые пути за многие века заросли уже таким плотными и дикими лесами, что туда не то что с лошадью — взрослый человек на своих двоих и то не всегда пролезет. Хотел кто-то недавно прорубить по Огниву прямой маршрут, но суеверный народ стал сопротивляться, а предложившего вырубку министра, куда-то сослали — с тех пор о нем никто и не слышал.

— Думаю, еще не время.

— И когда, по-твоему, будет время? — Робин замялся, видимо поняв, что сболтнул чего-то лишнего. — Ну и ладно. Как созреет — расскажешь, а пока донимать не стану, — он улыбнулся, в его карих глазах блеснул выглянувший между облаков солнечный свет.

Мы уже подъезжали к ломаной, извиыающейся змеей тропке, уходящей глубоко в лес. Она делала крюк и огибала далекие горы с правой стороны.

Лес был уже многие годы пустынен и дик — в нем никогда на моей памяти не водилось никаких хищных зверей: лишь насекомые и мелкие зверьки вроде мышей, белок и ежиков. Огниво пожирало путников само. Не клыками и когтями, но трясинами и непролазным мраком, будто кто-то или что-то утягивало людей во тьму.

Сворачивать с приметной дороги, рассекающей лес на неравные части, было опасно — в дремучей чаще заплутать можно было, едва сойдя с тропы. Бывало такое, что караваны купцов не могли разминуться, кто-то отступал за деревья, уступая другому дорогу, и попросту исчезал. Правда, никто не знает были ли то сказки для детей или реальные истории, но испытывать судьбу желающих особо не находилось. После нескольких таинственных исчезновений путешественники решили занимать себя менее опасными местами и проходили по Огниву с большой осторожностью и даже страхом или огибали, увеличивая свой маршрут на неделю.

— Ты боишься Леса? — я придержал лошадь и, стащив перчатку зубами, протянул руку вперед, касаясь жесткой коры.

— Как по мне, так это самое безопасное место в Де Данслис, — Робин задумчиво запрокинул голову назад, окидывая взглядом стремящиеся к небу верхушки елей. — Гиганты! Ни хищников, ни разбойников. Тишина и покой.

— Ты веришь в магию?

— Опасные вопросы, ваше-ство, вы мне задаете, — пожурил парень, пригладив гриву своего коня.

— Ответь.

— Думаю, что-то в этом мире от нее еще осталось.

— Мы едем через Каменный Брод, — я снова тронулся с места, внимательно вглядываясь в камни на дороге. — Здесь редко кто ездит, в последнее время торговцы облюбовали переправу в той стороне, а то разъезжаться неудобно и опасно.

— Так говоришь, будто веришь.

— Даже не знаю, верю ли, но осторожность не помешает.

— Понимаю тебя. Неизвестность всегда страшила больше открытых врагов, ничего-то не меняется.

— Вера — та же страшилка, подумай, — въезжаю в Лес первым, не глядя махнув своему спутнику рукой. Вперед.

— Уровни восприятия, дружище. Когда-нибудь Человек объяснит все на свете, — несмотря на скептический настрой, голос Робина звучит слегка неуверенно и приглушается. — Вот же будет разочарование…

— Я предпочитаю волнение перед неизвестностью ложному всезнанию.

— Почему же сразу ложному? — Робин удивленно приподнял тонкие темные брови. Я этого не видел, но достаточно хорошо его изучил.

— Какое мне удовольствие доставит открытие чего-то вроде… — задумчиво повожу плечами, склоняя голову набок, — ну, например, секрета Огнива? А вот его загадка… Это нечто особенное. Неприкосновенное. Почти священное.

— Ты мыслишь, как боголюбцы, или мне только показалось? — пробормотал мой друг, прыснув от смеха, я тоже улыбнулся в ответ.

— Некоторые открытия, наверное, не должны быть совершены, как думаешь?

— Я все еще не могу тебя понять.

— То ли ещё будет. Знал бы ты, какие мысли мне иногда приходят.

— Уважь.

— Представь, если бы все в мире были равны.

— И как?

Я поморщился:

— Да никак, это невозможно.

— Ваше Высоч-ство, да что вы говори-ите?

— Не юли, — я тихо фыркнул. — Просто человеческий фактор сильнее этого. Кто-то копит, кто-то тратит. Кто-то проигрывается, кто-то выигрывает. В таком случае нужно будет упразднить все азартные игры и соревнования, чтобы, не дай Бог, кто-то не стал лучше другого. Чтобы у всех всего было в равном количестве, значит кто-то должен высчитывать по каким-то факторам долю для каждого, но тогда тот, кто высчитывает, будет на ступень выше остальных, так как это неравенство, когда кто-то один заведует чем-то, чем не заведуют остальные…

— Ты рассказываешь про какой-то Ад, перестань, — Робина аж согнуло пополам от беззвучного смеха.

— Я потерял мысль. С чего мы начали?

— С открытий.

— Точно. Вот смотри, ну откроют они тайну Леса. Допустим?

— Ну, допустим.

— И тут же часть этого Леса снесут к чертям. Это разве хорошо?

— Нехорошо, — согласился с моей мыслью друг.

— Вот и я так думаю. С другой стороны — купцам ближе. Но что эти купцы такого хорошего сделали, чтобы им путь на пару дней сокращать? Все же они за наживой едут, а так у нас, вон, и переправа восстановит свою работу.