– Нет, – он покачал головой, – ты устал, тебе домой надо.

Это звучало как-то странно, учитывая, что речь шла только лишь о поцелуях. Лёня на это слабо улыбнулся, сам шагнул к нему и поцеловал – не так страстно, как у них обычно бывало, но все равно глубоко, длинно, очень вкусно. Турин не выдержал, сгреб его в охапку, перетащил к стене дома и, прижимая уже к ней, целовал сам, как хотелось. Он не сдерживал себя, забрался ладонями под его куртку, притянул к себе. Лёня не сопротивлялся, прогибался даже под его прикосновениями, отвечал. Оторвавшись от него, Турин не спешил отпускать. Он прижал Лёню к себе, как давно хотел, уткнулся носом в волосы, застыл, наслаждаясь его запахом, теплом и той близостью, которая всегда была ему недоступна.

Они постояли так совсем немного. Потом послышался какой-то шум, Турин отпустил его. Лёня был бледный, какой-то тихий.

– Мне пора, – бросил он негромко, – завтра вставать рано.

Он ушел, не прощаясь. Турин не стал его провожать.

Уже подходя к метро, Турин неожиданно понял, что Лёня не ничего не сказал про оплату.

– Почему мы не видимся в выходные дни? – Турин задал интересующий его давно вопрос в лоб при их следующей встрече.

Апрель был в самом разгаре, солнце слепило глаза, пока они неторопливо брели к набережной.

– Это вопрос за деньги? – тут же прищурился Лёня.

На его носу криво сидели темные очки, он смотрел поверх них, это выглядело забавно и как-то по-детски. Сегодня он надел под кожанку только светлую футболку, она забавно трепыхалась на ветру, все время обрисовывая очертания его фигуры. Турин старался не смотреть туда больше приличного, потому что это будило в нем совсем ненужные фантазии. Они не виделись два дня – у Турина случился неожиданный завал на работе, и он пропустил нужное время и, соответственно, нужный вагон. Заходя в тот вечер в метро, он все равно искал Лёню глазами, отчего-то надеясь, что тот мог его дождаться на переходе или станции, но его конечно же нигде не оказалось. Турин тогда особенно сильно жалел, что у них нет никакой связи друг с другом, и нельзя предупредить о том, что задерживаешься.

На следующий день Лёня ехал с другом. Они были так увлечены обсуждением чего-то по учебе – листали тетради, что-то писали поверх печатных листов, набирали в телефоне тексты, что Турин и сам понял – сегодня не до него, и не стал подходить. Он сел наискосок, старался особенно не пялиться, чтобы не вызывать ненужных вопросов и друга, и не разозлить самого Ковалёва. Уже на выходе на Новочеркасской Лёня, перед тем, как покинуть вагон, как бы невзначай быстро обернулся и, как показалось Турину, посмотрел на него почти тепло. Возможно, Турин это придумал сам, потому что он понятия не имел, как на самом деле выглядит теплота в этом взгляде.

– Это не вопрос за деньги, это просто вопрос, – Турин только покачал головой.

Он надеялся, что после того понедельника с кофе и бесплатным поцелуем у них установятся какие-то другие отношения, может быть более дружеские, может быть не только за деньги. Лёня принципиально молчал, глядя мимо него, и Турину пришлось продолжить:

– В выходные встретиться проще – больше времени и никто не устал после работы и учебы.

– В выходные я не езжу на этой ветке, – отбрил его Лёня, – встретиться не проще.

– Ты же понимаешь, что я могу приехать к тебе, здесь прямая, – Турин выразительно посмотрел на него.

Они дошли до набережной и теперь шагали по пыльному асфальту в сторону недавно построенного моста, который вел на небольшое кладбище. Турин на кладбищах бывать не любил, но, судя по всему, Лёня направлялся именно туда. Впрочем, надо было отдать должное – место это, конечно, было достаточно уединенным. Турин косился на островок мрачности посреди весеннего города и меньше всего хотел быть там с Ковалёвым. У него в мыслях были идеи сходить в бар, в кино или в какое-то другое место, куда ходят все нормальные люди. С другой стороны он был согласен почти на любое место, если его выбирал Лёня, но кладбище все равно казалось каким-то перебором даже для Ковалёва. Турин понадеялся, что они пройдут мост мимо и пойдут по этой стороне набережной дальше. Вдалеке виднелось кафе, он подумал, что можно было бы попробовать туда заманить Лёню под предлогом большого капучино.

– Ты же понимаешь, что дело не в ветках, – Лёня криво улыбнулся и все-таки ступил на проклятый мост.

– Серьезно? На кладбище? – Турин замялся.

Идти туда хотелось все меньше.

– Проблемы? – Лёня выгнул бровь. – Боишься, что покойники осудят тебя за продажную любовь? Так не волнуйся, они тихие. И болтать не станут.

– Почему это всегда должно происходить так?! – уперся Турин.

Они стояли сейчас посредине проклятого кладбищенского моста. Позади была заправка и торговый центр, там светило солнце, гуляли люди. Впереди темнели оградки и кресты. Никакого желания идти туда, чтобы целоваться, у Турина не было. Он не боялся мертвецов, он просто не хотел, чтобы это происходило так и там.

– Как – так? – Лёня явно начинал раздражаться. – Предлагаешь сосаться посреди проспекта?

– Да хоть бы и так, – Турин пожал плечами.

– Знаешь ли, это мой район, мне дорога репутация.

– Да никто не удивился бы этому, глядя на тебя! – махнул рукой Турин.

– Правда? – Лёня тут же подскочил к нему, злобно сверкая глазами. – И что же, по-твоему, глядя на меня, никого не удивит?!

– Ну, – Турин растерялся.

Он все еще почему-то так и не научился называть вещи своими именами. Пару раз он пытался, но выходила только длинная цепочка из бесполезных синонимом. Да, там были слова «гей», «гомосексуал», «нетрадиционная ориентация» и их более матерные варианты, но при этом почему-то казалось, что Лёню нельзя назвать никаким таким словом. Будто бы он был просто чем-то другим – «этим» – и в его случае находиться в паре с мужчиной было для лишь естественным проявлением самого себя, а не принадлежностью к какой-то категории человечества. Это ему подходило.

– Никто не удивится, увидев, что ты со мной, – в итоге выдал Турин уверенно.

– С тобой, значит, – протянул Лёня насмешливо, – с чего ты решил, что я с тобой?

– Я не это имею в виду, а говорю, что, если знакомые и узнают…

– Знакомые не должны меня с кем-то видеть! – рыкнул Ковалёв, перебивая его. – Это не обсуждается!

– Почему? – упорствовал Турин. – Что такого, если кто-то узнает?

– Может, у меня ревнивый парень есть! – Ковалёв выгнул бровь. – Не думал об этом?

Турин вздрогнул. Он был уверен, что Лёня говорит это просто так, чтобы в очередной раз позлить его, но все равно стало обидно. Они не говорили про личное, они вообще почти не разговаривали, и, разумеется, предъявлять что-то здесь было бы глупо, но…

Он мотнул головой, отошел от Ковалёва к ограде моста.

– Ой, ну давай еще устрой сцену ревности, – Ковалёв, разумеется, продолжил вовсю язвить. – Парень, который в жизни до этого не был с мужиком; чье имя я даже не знаю; который платит мне за встречи, изображает теперь оскорбленную гордость, серьёзно? Ты, кажется, забыл, зачем мы здесь собрались!

– Я не забыл, – Турин повернулся к нему. – Меня зовут Саша. Ты никогда не спрашивал.

– Да хоть Маша, похрен, – Лёня закатил глаза, – сомневаюсь, что ты готов ходить по городу с радужным флагом!

– Чего? – Турин не понимал, о чем он.

– Я говорю, что кладбище – отличное место для тебя и твоих тайных грешков, Саша, – Лёня скрестил руки на груди, – все будет шито-крыто, никто не увидит.

Турин шагнул к нему, дернул на себя за плечи и со всей яростью и невысказанной обидой впился требовательным поцелуем в искривленные злой улыбкой губы.

Ковалёв не сопротивлялся – как и всегда, когда доходило до главного, он будто бы сдавался, сразу переставая быть той язвой, которая всегда включалась в нем при виде Турина. Они целовались на мосту между кладбищем и оживленной улицей, полной машин и людей. Впервые там и где этого захотелось Турину. Почти так, как в понедельник, только с другой энергией – сердитой, злой, отчаянной даже.