Каждый день их встреча становилась приключением. Они поднимались по эскалатору, потом Лёня зависал на несколько секунд – выбирал их будущий путь, затем резко срывался с места и спешил к выбранному выходу. Они поднимались в город, там оба закуривали и неспешно шли куда-то, где можно будет «арендовать» уединенное местечко. Турин постоянно пытался завести какой-нибудь незначительный хотя бы разговор по дороге, но Лёня обычно бурчал что-то грубое в ответ и стрелял сердитыми взглядами.
Он ходил все в той же кожанке, но свитер под ней теперь сменился на более легкий балахон с каким-то нераспознаваемым принтом. Шапка все еще была на месте и сидела так же нелепо. Впрочем, ему шло.
Лёня сам находил место, достойное их занятия. Это могла быть забытая всеми скамейка в дальнем конце парка, задняя стена дома, на которую не выходило никаких окон, уединенное место на набережной. Обычно он останавливался, оглядывался, как-то немного театрально потягивался и щурил свои глаза. Затем всегда следовал один и тот же язвительный вопрос:
– Вам как обычно?
Турин отвечал, что да. Чаще всего Лёня немедленно начинал издевательства и говорил о том, что все понял, и что Турин на самом деле не извращенец, а импотент, поэтому его и интересуют только поцелуи. Турин злился, обещал ему вломить, если не прекратит, но они оба прекрасно понимали, что этого никогда не случится. Турин вообще-то не особенно любил причинять кому-то боль, если только это не был спарринг или другая заранее обговоренная драка. И уж тем более он не планировал бить худосочного Ковалёва.
Когда Ковалёву надоедало над ним стебаться, его взгляд менялся, и Турин понимал – можно. Теперь он сам целовал Лёню – так, как ему хотелось. А ему хотелось и очень. После первого поцелуя он уже не сомневался в своем влечении. Оно не было платоническим, не было и чисто исследовательским. Узнав, какой Ковалёв на вкус, Турину хотелось и дальше его пробовать, потому что вкус этот ему нравился. Ковалёв был удивительно сладким, но не приторным – всегда чувствовался табак и какая-то чисто Ковалёвскаяя нотка. Турин про себя называл ее «ложкой дегтя». Как характер Лёни – кошмарный, при совершенно неземеной (по мнению Турина) внешности. Поцелуи были длинными – здесь Лёня не говнялся и не пытался как-то еще поддеть или унизить. Он отвечал с энтузиазмом, позволял и Турину вылизывать свой рот, сколько вздумается, и сам не отставал. Не позволял он только касаться себя. Стоило Турину один раз притянуть его к себе за талию, как он тут же получил ощутимый тычок под ребра и сердитое:
– Руки убрал!
Лёня злился, непонятно на что.
– Так удобнее же, – Турин растерялся, не ожидая такой ярости.
– Только поцелуй, – твердо произнес Лёня.
Пришлось согласиться. Целоваться и не давать волю рукам было странно, и в следующий раз они оба, не сговариваясь, определили территорию, доступную для касаний: лицо и голова в целом.
Наконец-то Турин мог касаться его волос! Он зарывался в них пальцами, сжимал и мял как хотел. Лёня позволял. Но только во время поцелуев. Как только они прерывались, он тут же смотрел строго и ждал, когда Турин уберет свои руки. Не торопил, не язвил, но одним взглядом давал понять, что на сегодня хватит.
Прощаясь в пятницу, Лёня, уже дойдя до метро, где они обычно расходились, неожиданно выдал:
– В понедельник я задержусь, наверное, – он бросил это как бы между прочим, – так что…
Он не договорил, но Турин и так понял. Найтись в метро им будет не так просто. Он вообще нередко думал о том, что им даже слишком везет на такие частые встречи. Поезда все-таки ходили не по расписанию, и пара минут могла решить, окажутся они в одном вагоне, или нет.
– Я могу встретить после учебы, если хочешь, – осторожно предложил Турин.
– Нет, – Лёня тут же поджал губы и нахмурился, как это всегда бывало, стоило Турину шагнуть чуть дальше обозначенных им строгих границ.
– Ок, – эта секретность начинала раздражать, – давай встречу у метро, раз так боишься, что я узнаю о тебе что-то лишнее!
– Почему ты вообще решил, что я хочу, чтобы мы встретились?! – выпалил Лёня, явно распаляясь еще больше. – У меня планы, я просто предупредил, чтоб ты по метро не шарахался и не бросался на людей, думая, что меня похитили.
– Потому что мы встречались всю неделю, – пожал плечами Турин, не собираясь отступать. – Теперь не увидимся еще два дня, и не хотелось бы добавить к ним еще и третий.
– Тебе не хотелось бы, – Лёня отвернулся, – я здесь только из-за денег.
– Неужели нет способа получше, чтобы получить косарик? – не удержался Турин.
И тут же пожалел. Из глаз Ковалёва только что искры не полетели, такая ярость полыхнула там.
– Лучше, говоришь? – прошипел он, шагнув к нему вплотную. – Есть мужики и получше, ты прав!
– Я имел в виду не это, – Турин положил ему руки на плечи, чуть отстраняя, – тебе ведь нравится, не делай вид, что нет.
– Ты понятия не имеешь, что мне нравится! – рявкнул в ответ Ковалёв, пытаясь скинуть его руки, но Турин держал крепко.
– Красный цвет, «Убить Билла», Майкл Бубле и большой капучино, – отчеканив каждое слово, произнес Турин. – И целоваться со мной. Я кое-что знаю о тебе.
– Да пошел ты!
Ковалёв все-таки вырвался и сбежал в переход. Турин не стал его преследовать.
***
В понедельник Турин ждал его у выхода с Новочеркасской, – того, который, как он знал, ведет к дому Ковалёва. Было уже десять вечера, когда он начал сомневаться в разумности это идеи. Ковалёв сказал, что задержится, но не сказал, на сколько и где. Может, оттуда, где он сейчас находился, проще было доехать наземным транспортом, может, он вышел из другого выхода. Турин ничего не знал о его планах, это угнетало.
Ковалёв появился без пятнадцати одиннадцать, когда Турин уже думал плюнуть на все и ехать домой. Вид у Лёни был совершенно убитый, сразу стало понятно, что он точно не тусовался и не отдыхал.
– Серьезно? – проговорил он устало, глядя на протянутый стаканчик.
– Остыл уже, наверное, – Турин пожал плечами. – Я его два часа назад брал.
Пока он ждал, возникали мысли сбегать за новым, но он слишком боялся пропустить Ковалёва.
– Похер, – тот тут же присосался к кофе. – Круто.
Лёня прислонился к ограде перехода, прикурил.
– Я сегодня никуда не пойду, – сообщил он между глотками и затяжками.
– Не надо, – согласился Турин. – Учеба?
– Зачеты сдавал, – кивнул Ковалёв, – потом работы навалилось.
– Работы? – удивился Турин.
– Я в деканате работаю, сейчас у всех завалы и в учебе, и соответственно – у нас с бумагами.
Турин обалдел от такой неожиданной откровенности. Впервые за все время Лёня говорил что-то о себе сам, без вопросов и не за деньги. Теперь становилось понятно, почему он возвращается домой в вечернее время. Турин ни раз размышлял об этом. Для того, кто только учится на дневном было поздновато, а вот для того, кто еще и работает – в самый раз.
– И много платят в деканате? – поинтересовался Турин.
– Копейки, – Лёня поджал губы, – я там, из-за бюджетной учебы – и только.
Он отлепился от ограждения, выбросил сигарету и пустой стаканчик, вопросительно посмотрел на Турина.
– Давай, провожу? – предложил тот. – Поздно уже.
– У тебя что, нет других дел, что ли? – Лёня поджал губы, но вроде бы противиться не стал.
Он медленно тащился в сторону дома, Турин шел рядом. Ужасно хотелось поцеловать его. Не так, как обычно даже, а хотя бы просто прикоснуться к губам, волосам, чему-то. За выходные он успел кошмарно соскучиться.
– Чем в выходные занимался? – спросил он на удачу.
– Учебой, – отозвался Лёня, – и сном. А ты думал, чем? – он неожиданно остановился.
Они уже порядочно отошли от метро и шли теперь по пустынным в это время суток улицам.
– Хочешь? – Ковалёв выгнул бровь.
Турину не надо было пояснять, что.
