– Ты без штанов, – сообщил ему Турин.

– Ты тоже, – отозвался «этот».

Турин опустил взгляд вниз и понял, что сам совершенно голый. «Этот» расхохотался. Турин хотел заорал, чтобы он прекратил издеваться, но тот все хохотал и хохотал, никак не мог остановиться. Он трясся от смеха, а с ним трясся весь дом.

Турин проснулся весь мокрый, охреневший и со страшным стояком. Будто он всю ночь наяривал, а не смотрел жуткие сны. Член уже ныл, больно упирался в ткань домашних штанов. Турин не сдержался и накрыл его рукой, успокаивая. Перед глазами тут же вспыхнула картинка из сна: «этот» в одном свитере и мокрых кроссовках.

Турин кончил секунд за десять. Ничего кошмарнее с ним еще не случалось. Он побоялся даже близко подойти в мыслях к случившемуся после сна, так что на автомате принял душ, собрался и поехал на работу. Принимал заказы и общался с клиентами как робот, заблокировав любую мыслительную деятельность. Часы тянулись, Турин был спокоен и сосредоточен только на работе. На подступах к метро ему стало не по себе.

«Другой вагон, – решил он твердо, – самый дальний от нашего». Турин прошагал через весь перрон, зашел в последний вагон, рухнул на сидение, уткнулся в телефон. Через минуту на периферии мелькнуло что-то знакомое. Он поднял взгляд: «этот» сидел напротив. Турина скрутило от ужаса. Будто его кошмарный сон воплощался. Было в этом что-то сверхъестественное, ненормальное, жуткое.

Турин не стал смотреть, вперился взглядом в телефон и, бессмысленно листая плохо подгружающуюся ленту, провел время до следующей станции. На пересадку он шел, глядя в пол, но все равно всем своим телом чувствовал близость «этого». Он был здесь, шел в том же людском потоке, находился рядом.

Грушу в тот вечер Турин колотил не меньше часа, бегал на дорожке до темноты в глазах, обошел все снаряды, а дома сразу залился тремя банками, потом, подумав, добавил еще две. Спал как убитый до будильника.

Пятница. Значит ему оставалось пережить один вечер, а там – выходные, можно было выцепить пацанов, где-нибудь зависнуть и забыть уже свою шизофрению, в этот раз – окончательно.

День был на удивление погожий. Турин от этого был в лучшем настроении, чем всю предыдущую неделю. На вечер он запланировал себе новый сериал, который посоветовал техник с работы, предстоящая поездка на метро почему-то не будоражила. В конце концов, он прекрасно знал, что его ждет: «этот» будет спать, или копаться в телефоне, или слушать музыку. Турин понаблюдает за ним, потому что вряд ли сможет перебороть себя, а потом «этот» выйдет на Новочеркасской, а Турин поедет дальше – вот и все, ничего криминального, ничего опасного.

«Этот» снова был в зеленом свитере, как в первый раз. Он не спал. Турин, сам не замечая, сел напротив, достал телефон, чтобы «быть как все». Они вышли на пересадке, поднялись, спустились. Дожидаясь следующего поезда, Турин косился на него. «Этот» хмурился, тыкал на что-то в телефоне, похоже, был чем-то обеспокоен. Входил в вагон он как-то быстро, дергаясь всем телом, наткнулся на парочку зазевавшихся у выхода. Он рухнул на единственное свободное место, весь подобрался, зажатый между двумя тетками. Турин пристроился через три человека от него, ухватился за поручень, попытался смотреть в темное окно, но за ним не показывали ничего интересного, так что глаз то и дело косил на «этого». Сейчас объявят станцию, и он выйдет – Турин уже с точностью знал, сколько времени занимает перегон. Станцию объявили, «этот» остался сидеть. Турин вытаращил глаза, дернулся. Первым порывом было потрясти «этого», сказать, что тот пропустил свою остановку. Но «этот» не спал. Его глаза были открыты, он смотрел точно на Турина.

Внутри все похолодело. Что это значит?! Что он так смотрит? Чего хочет? Турин не понимал, как реагировать, и на всякий случай нахмурился. «Этот» криво усмехнулся, дернул бровью. Поезд мчал их к Ладожской. Турин и этот сверлили друг друга взглядом. Когда свет моргнул, «этот» встал, прошел мимо Турина, подошел к дверям.

Будто под гипнозом Турин двинул за ним. В голове панически билась отчаянная мысль, что происходит что-то неправильное, катастрофическое даже. «Этот» никогда не ехал дальше. Он жил на Новочеркасской, в этом Турин не сомневался. Что ему могло понадобиться здесь? Куда-то уезжает? Но нет, весь вид его был самый обычный – рюкзак тот же, тот же шмот. Те, кто спешили на вокзал, выдавали себя сразу и одеждой, и сумками, и обеспокоенным видом. «Этот» не выглядел обеспокоенным, скорее собранным, серьезным. Шапка так и стояла на башке колом, Турину все время хотелось ее натянуть поглубже, но зато она служила прекрасным ориентиром в толпе.

Они вышли в город. Турин не знал, что ему делать. Любопытство толкало на глупости, до ужаса хотелось узнать, что «этот» забыл здесь. Он шел, не оглядываясь, удаляясь от шумного проспекта, куда-то дальше и дальше по улицам. Турин двигался следом на значительном расстоянии, стараясь оставаться незамеченным, но при этом не упускать из виду. Они миновали несколько улиц, как «этот» свернул в какие-то странные дворы. Турин сунулся следом и внутри все заныло. Дома вокруг стояли полуразрушенные, заколоченные, в граффити. Как в его недавнем жутком сне. «Этот» шел мимо них, похоже прекрасно ориентируясь здесь.

«Как не боится? – подумал Турин, ускоряя шаг. – Здесь же легко отпиздить могут».

За домами неожиданно начиналась заросшая одноколейка, вокруг которой торчали голые сейчас кусты. Турин никогда здесь раньше не был. Незаметно преследовать кого-то на такой открытой территории не было никакой возможности. Турин застыл, не решаясь шагнуть на шпалы. Между ним и «этим» сейчас было метров десять. Всю дорогу сюда тот не оборачивался, но, если сейчас повернет голову, сразу поймет, что за ним шли от самого метро. Вокруг не было ни души.

Турин не знал, что ему делать, когда внезапно услышал:

– Поезда не ходят здесь лет сто. Там впереди мост, не тормози.

«Этот» кивнул ему и, не дожидаясь ответа, зашагал по шпалам.

У него оказался резкий скрипучий голос. И первые несколько секунд Турин мог только осознавать, что слышит его, что «этот» обращается непосредственно к нему. Он столько дней думал о том, каким может быть голос у «этого», и сейчас, услышав его наконец, просто обалдел от его реальности, от того, что вот он на самом

все это может значить. Впереди действительно маячил железнодорожный мост. Все это напоминало начало какого-то второсортного фильма ужасов, и Турин уже пожалел, что ввязался в эту историю. Он не понимал, куда и зачем они идут, и что задумал «этот».

В голове деле такой – хорошо слышимый, с интонацией и тембром.

«Этот» быстро шагал по шпалам, передвигая свои тощие ноги, а Турин торопился за ним, панически соображая, что роились нехорошие мысли – например о том, что «этот» его сейчас пришьет. Турин тут же отвязался от них, напомнив себе, что это он бьет каждый вечер грушу, а «этот», судя по комплекции, все, что может – это таскать на плече свой мелкий тряпичный рюкзачок, полный конспектов. Потом пришли мысли совсем уж странные. Турин вспомнил свой сон, тут же не к месту разволновался, вспотел, разозлился на себя. Надо было немедленно развернуться и уйти, не влипать ни в какие сомнительные приключения.

«Этот» дошел до моста, свернул с путей и начал медленно спускаться по железнодорожной насыпи к берегу. Турин застыл, глядя на это, потом плюнул на все, обругал себя за трусость и, скользя по редко разбросанному щебню, спустился тоже.

Внизу текла мутная речка, валялся какой-то ржавый хлам. «Этот» стоял под мостом, подперев спиной закрашенные граффити опоры, курил. Турин подумал о том, что раньше никогда не видел его с сигаретой. Впрочем, в метро курить было запрещено, а на улице Турин за ним проследил всего раз.

– Ну? – «этот» резко окликнул его. – Чего встал?