Всему, однако, приходит конец. Цесаревич извинился, что ему нужно покинуть интересную компанию. Если кто желает отдохнуть, для них приготовлены комнаты на втором — гостевом — этаже.

— Милая, как понимать твою атаку на цесаревича? — ослабляя ворот рубашки, спросил Никита, когда семейство Назаровых уединилось в выделенных для них смежных комнатах. — Ты меня хочешь губернатором сделать?

— Для начала, — Тамара ничуть не смутилась проскользнувшими нотками недовольства в голосе мужа, умудрилась кошачьей поступью зайти ему за спину и обняла. — А почему бы и нет? Разве ты этого не заслужил?

— В совокупности всей своей деятельности — да, — улыбнулся Никита. — Но твоя попытка надавить на старших родичей не увенчается успехом. Знаю, о чем говорю. Во-первых, я отказался от вассальной службы, фактически — самому императору отказал. Вторая причина: я не государев человек, а скорее — коммерсант. И ничто не заставить твоего отца или дядю изменить свое мнение о некоем Назарове. Они будут использовать меня, мои знания так, как посчитают нужным. У нас… — волхв изобразил весы, — паритет.

— Предлагаешь всю жизнь просидеть в тихой Вологде, снимая сливки с военных заказов и медкапсул? — прижалась к нему жена и потерлась подбородком о плечо.

— Городецкий же как-то нашел место между амбициями и спокойной жизни, — Никита вздохнул, ощущая непонятную тоску после разговора с Владиславом. Выбор той или иной стороны всегда ломает человека. Сейчас волхв ощущал стоящим на границе тьмы и света, колеблясь с принятием важного решения. Его спасало только политическое затишье, нежелание кланов ломать устоявшуюся систему противовесов. Неизвестное будущее всегда страшит, особенно когда нужно что-то кардинально менять под напором обстоятельств.

— Старый князь застал времена, сносившие сильные Роды в пучину небытия, — задумчиво произнесла Тамара. — Он не будет рисковать благополучием своих близких. Амбиции не те, мелкие. А ты себя придерживаешь, как будто боишься своих желаний. Надо идти вперед, милый.

Никита покосился в сторону смежной комнаты, где прикорнула Даша, решившая отдохнуть после обеда.

— Она тоже так считает? — счел нужным спросить волхв.

— Мы же одна семья, — пожала плечами супруга. — Каждая из нас осознает ответственность за детей, за наше общее будущее. Даша — неглупая девочка, но пока она расфокусирована, живет в двух измерениях. Ей тяжело, я все понимаю. И ты — единственный якорь, за который она цепляется. Даше нужно что-то яркое, бурное, чтобы все клокотало вокруг нее. Она сама мечтает, чтобы твои успехи шли на пользу клана, семьи. Но пока боится спорить со мной по важнейшим вопросам.

— Когда я подниму голову выше положенного — ее могут снести, — предупредил Никита. — Причем, скорее твой царствующий дядюшка, чем пресловутые враги, сидящие в столице.

— Банальностей вроде «а ты будь осторожен» говорить не стану, — улыбнулась Тамара. — Не забывай, кто я такая. Берегиня тебя не оставит и защитит.

— Так ты хочешь видеть меня бароном? — Никита развернулся и посмотрел в глаза супруги, пытаясь проникнуть в их глубину, где скрывались потаенные мысли и желания, до сих пор не озвученные. Нет безнадежно откровенных людей, и он был рад, что любимая жена старается сдерживать некоторые из своих идей, чтобы не навредить отношениям. Но изредка ей удавалось удивить. Как сегодня…

— Не только бароном, — палец Тамары уперся в грудь Никиты. — «Князь» звучит куда как солиднее. Но я понимаю, что хватила лишку. До поры до времени у нас будут иные заботы. И насчет губернаторства я не шутила. Сейчас эта должность возложена на государевых людей — чиновников из дворянских семей, подчиняющихся Меньшиковым… Большая часть из них, если точнее. Если в твоих руках окажутся рычаги влияния на губернское дворянство, мы сможем извлечь из этого какую-нибудь выгоду.

— Но пока мною манипулируют Меньшиковы, — заметил Никита.

— Ты намного моложе отца и дядюшки, — хмыкнула Тамара и понизила голос. — Они не вечны. Когда войдешь в силу — даже Владислав не сможет тебе помешать, потому что ты станешь его верным конфидентом.[12]

— Я живу с коварной женщиной, — оторопел Никита.

— Возможно, — усмехнулась супруга. — Только мое коварство направлено на благополучие нашей семьи и детей. Я не хочу повторения судьбы твоих близких.

Великий Устюг, сентябрь 2015 года

— Кто он такой? — рык Николая Егоровича был слышен в каждом уголке усадьбы Васильевых. — Знает кто-нибудь, а? Чем я богов прогневил? Это же наказание на мою седую голову!

Окна второго этажа в том месте, где находился личный кабинет господина Васильева, выходили прямо во двор, и как будто специально оказались сегодня нараспашку. Поэтому каждый из работников или членов семьи мог услышать разнообразные междометия, метафоры и фигуры речи, своеобразно сплетающиеся в грозный и изобличительный манифест против нахального и незнакомого ему вологодского дворянчика, попавшего в немыслимый фавор к Меньшиковым.

Наемные работники, состоявшие на службе господина Васильева, старались проходить участок двора, видимый из кабинета, как можно скорее. Хозяин, конечно, человек незлобный, отходчивый, но в запале гнева может найти причину осложнить жизнь, начиная от урезания жалования и заканчивая понижением личного статуса. К примеру, был автомехаником — стал золотарем, то бишь ассенизатором в современном понимании. И не подкопаешься. При найме обговариваются всевозможные варианты штрафов и наказаний.

Реветь Николай Егорович начал с самого утра, когда, к радости домочадцев, во двор вошла боярышня Юлия. Ее приезд оказался неожиданным во всех смыслах, потому как девушка возвращаться в родные пенаты в ближайшее время не собиралась. Отец вообще махнул рукой на дочь. Мало что опозорила семью, так еще Бельские чуть ли не прилюдно разорвали вассальную присягу. Дескать, идите господа Васильевы на все четыре стороны. Мы теперь вам не защитники. Сами, теперь все сами!

Естественно, знатные устюжане отреагировали по-разному: кто-то сочувствовал, а кто-то потирал руки, готовясь оттяпать чуточку земельки опального рода или предъявить стародавние долги. Теперь-то можно, никто за упрямым Николаем Васильевым не стоит, гербом не прикрывает.

Юля выдержала шквал радостных поцелуев матери, сестер и братьев, после чего наступила пора хозяина дома. Он появился на высоком крыльце старого родового двухэтажного особнячка в домашнем халате поверх рубашки и штанов, в мягких тапочках, взлохмаченный и сердитый, попыхивая трубкой. Увидев отца курящим, Юля сразу поняла, в каком состоянии находится папенька. Верный признак надвигающейся бури: несправедливой и обидной.

— Здравствуй, папа, — негромко сказала Юля, подходя к крыльцу и глядя снизу на родителя. Дорожную сумку она отдала горничной Людмиле, больше всех радовавшейся приезду девушки.

Как-то сразу во дворе стало тихо. Все занялись неотложными делами, и только мать, почуяв неладное, заняла позицию за спиной дочери.

— Заявилась, — проворчал Васильев, окутываясь дымом, пахнущим табаком и почему-то можжевельником. — На лице ни капли раскаяния, ни стыда.

— Обнял бы дочь, Коленька, — попеняла мать. — Почти год не виделись. Ее-то за что винить?

— Опозорила семью, — отец и не думал спускаться, тщательно высматривая на побледневшем лице Юли следы того самого раскаяния. — Ну и что теперь делать будем? Как в глаза людям смотреть?

— Мне нечего стыдиться, — девушка медленно ступила на выщербленные ступеньки крыльца, поднялась наверх и встала напротив отца. Странно, ей всегда казалось, что папенька выше ее, но сейчас роли поменялись. Василия Егоровича как будто со страшной силой тянуло вниз: стал приземистым, опустил плечи, а раньше смолянистые, густые волосы почему-то поблекли. И это все за год. Постарел отец, — резанула мысль. — Неужели ты поверил этим слухам?