Весь остальной материк претерпел не менее внушительные изменения. На месте шельфового ледника Эймери теперь находился залив, уходящий далеко в глубь материка и упирающийся в подножия гор Гамбурцева. Территории Земли Уилкса теперь покоились под солеными водами Южного океана, как и почти вся Земля Виктории. Казалось, только большую часть Восточной Антарктиды обошла стороной участь быть затопленной, и на нее приходилось три четверти совершенно нового, неизученного континента.
Должен ли я говорить, насколько интригующей и пугающей начала нам казаться наша миссия? Мировоззрение, которого каждый из нас придерживался всю свою сознательную жизнь, оказалось в корне не соответствующим действительности. Хотя, если поразмышлять сейчас, упуская шокирующее впечатление от увиденного в тот момент, нет совершенно ничего странного в том, что Южный материк сбросил свой ледяной покров и оказался частично затоплен. С самого моего рождения я видел, как меняется мир вокруг меня, и изменения эти были настолько стремительны, что школьную программу по географии можно в целом было ограничить названиями континентов. Воды постоянно подступали, и уровень океана повышался, а значит, где-то эта вода должна была взяться. Арктика, а точнее ее разрушение, по объективным причинам всегда контролировалась нашими спутниками лучше, чем такой далекий Южный полюс.
Но была одна мелочь на голографической карте лейтенанта Буллера, которою мы в самом начале даже упустили из виду, пока один из молодых парней гидрографов не заметил. А заметил он вот что: практически все побережье Земли Котса, ныне совершенно лишенное снега, имело темно-зеленые бляшки небольшого размера, оценить который точно по этой, пусть и потрясающе детализированной, карте было невозможно. Речь шла о кругах с практически ровной границей от пятидесяти до ста ярдов в диаметре, цвет которых напоминал скорее что-то живое. Большая часть этих загадочных образований находилась вблизи побережья Земли Котса, но несколько из них можно было обнаружить восточнее за горным хребтом.
В этом месте на карте была и еще одна, прежде не замеченная нами, аномалия, вызвавшая яростную дискуссию у всех, кто в тот момент находился на капитанском мостике. На западной границе Земли принцессы Марты, в нескольких десятках миль от того места, где должна была располагаться станция Халли, на карте можно было рассмотреть почти идеально круглое образование, внешне пугающе напоминавшее стены бастионов конкистадоров, наполовину скрытое водой.
Помню, как я пересекся взглядом с Эбрахамом, будто бы ожидая от него хотя бы малой доли ответов, но тот лишь еле заметно качнул головой в знак полного непонимания. Тут стоит отдать должное лейтенанту Буллеру, который не дал нам возможности окончательно потерять здравый смысл в попытке начать спекулировать фактами, которых по большому счету у нас не было. Он продолжил брифинг, на котором ясно обозначил все задачи нашей миссии. По его словам, научный состав лайнера «Вергилий-2» должен был исследовать и проанализировать всю полученную на берегу информацию, которая могла бы прояснить процессы, протекающие на материке. Не было сомнений, что глобальное потепление затронуло весь земной шар, изменив и очертания берегов Антарктиды, но это, в свою очередь, открывало возможности, ранее недоступные человечеству.
Задачи военной группы в составе экспедиции включали в себя в том числе обнаружение следов «Вергилия-1», персонал которого давно перестал выходить на связь. Последние сеансы радиосвязи, со слов Буллера, носили отрывочный характер, но никакой конкретной информации более дать он не может. В этот момент я поймал себя на мысли, что никогда не интересовался судьбой первой экспедиции, а скорее, знал сам факт того, что эта экспедиция состоялась. Буллер закончил на том, что к этому моменту было и так всем ясно – станции Халли, вероятно, давно не существует, так как находилась на леднике, сошедшем с гор и смешавшимся с солеными водами Южного океана. Точкой нашей высадки должен был стать западный берег Земли принцессы Марты, граничащий с Землей Котса, где перестала выходить на связь экспедиция «Вергилия-1».
Сомневаюсь, что кто-то на нашем лайнере спал в те несколько часов, оставшихся до высадки на берег. За последние пятьдесят лет на долю человечества выпало немало бед, которые определенно мы навлекли на себя сами, но о дальнейшей судьбе цивилизации я предпочитал не задумываться. И потому мне было интересно наблюдать за спорами моих коллег доктора Брауна и Аарона, чьи мнения на этот счет кардинально различались. Мой наставник считал, что любая гипотетическая цивилизация в процессе своего развития, несомненно, должна была столкнуться с экологической или иной другой катастрофой, вызванной собственной наивной безнравственностью. Решение вновь появившихся проблем определенно вызвало бы рывок как в сфере новых технологий, направленных на сохранение окружающей нас природы, так и в понимании нашего места в этом мире. Проще говоря, человечество прошло этап от наполненной легкомыслием юности и вступило в период осознанной зрелости, когда настала пора нести ответственность за собственные ошибки и с оглядкой на прошлое создавать новое будущее. Эти размышления казались мне справедливыми еще и потому, что по большому счету именно это сейчас и происходило. Люди сполна заплатили за жадный потребительский образ жизни, и теперь, объединившись, вместе искали инструменты для сохранения израненной планеты.
Мой друг Окс придерживался совсем иного мнения, высказывать которое позволял себе далеко не с каждым, так как зачастую оно носило экстремистский окрас. Он не оправдывал жестокие методы Крапивы, но находил в их действиях зачатки логики. По его мнению, в обычном своем течении жизнь часто не дает второго шанса, и этому человечество не училось на собственных ошибках. Так с какой стати в этот раз люди заслужили второй шанс за свои самые омерзительные поступки по отношению к планете, на которой им выпала честь родиться? Каждое существо из когда-либо живущих всегда имело четкое место в окружающем мире. Лев никогда не убивал больше зебр, чем требовалось бы для пропитания прайда, и уж тем более не нападал на животных, сильно превышающих свой размер. Хищники и их добыча веками жили бок о бок, сохраняя свои популяции. Только человек, не питающийся ни львами, ни зебрами, в кратчайшие сроки практически полностью истребил эти и другие виды, а тех, кто остался, мы заперли в клетки на потеху обывателям. О какой сознательной зрелости человечества тогда могла идти речь, если на всех этапах своего развития мы вели себя не как альфа-вид, а скорее как безумцы, зараженные бешенством? И если позволить себе развить эту мысль дальше, то что если человек давно заражен каким-то вирусом безумия, который в силу того, что находится в нашей крови тысячи лет, мы не способны в себе обнаружить? Тогда карантин не имеет никакого смысла, и единственным разумным шагом следует как раз сознательный апоптоз.
И как бы меня ни пугали мысли Аарона, я давно знал его, как потрясающего ученого, множество раз спасавшего тысячи жизней во время очередной эпидемии на краю света. Как и он видел некоторое подобие логики в террористических актах Крапивы, я видел то же самое в его словах.
Лайнер огибал огромный горный хребет, полностью лишенный снега, за исключением несколько снежных шапок. Из окна своей каюты я наблюдал бледное мутное солнце, вот уже несколько дней висевшее над линией горизонта. Мне казалось забавным, что где-то на противоположном краю Земли его так же, как и я, видит кто-то, благодаря такому явлению, как рефракция. Солнечный свет преломляется на горизонте и создает впечатление, что я смотрю на далекий пылающий шар, которого на самом деле там нет. Мог ли я в таком случае и на голографической карте на мостике лейтенанта рассмотреть что-то, чего там нет и никогда не было? Не обманул ли мой мозг сам себя, вымотавшись за долгое и однообразное плавание?
Шум двигателей лайнера стал почти незаметным, и я почувствовал, как мы снижаем скорость. Я вышел на палубу, лицом к лицу столкнувшись с влажной дымкой, атаковавшей лайнер. В одно мгновенье стало темнее. И без того слабый солнечный свет с трудом проходил сквозь туман, появившийся внезапно. Он был таким плотным, что казалось, будто мы пересекли черту между нашим миром и преисподней. Я все еще мог наблюдать очертания горного хребта, вдоль которого мы двигались к месту высадки, однако совсем не видел берега. Стараясь отыскать его в тумане, я заметил вдали по левому борту причудливую скалу, выступающую из воды футов на десять. Она привлекла мое внимание своей необычной формой, имевшей во внешнем виде прямые линии, и была усеяна стаей буревестников.
