Каждый раз, поднимаясь по лестнице, ведущей из грузового отсека к верхним палубам, я оглядывал стальную дверцу мусоросжигателя, вмонтированную в стену. Этот простой в использовании бытовой механизм пугал меня тем, с какой легкостью во время очередной качки человек мог просто протолкнуть створку и упасть вниз в пространство, которое после нажатия большой красной кнопки на стене наполнялось огнем. Впрочем, срабатывал механизм не всегда, и уже несколько раз за время плавания кому-то из экипажа приходилось спускаться в камеру мусоросжигателя, чтобы заменить свечи зажигания. Каждый раз о новой неисправности мы узнавали по едкому гнилостному запаху, царившему на нижних палубах. И все же, проходя мимо, я всегда старался ускорить шаг и проскочить это место, крепко цепляясь за перила на противоположной стороне.
Лестница из грузового отсека вела к палубе, на которой располагался медицинский блок, следом за которым находилась каюта доктора Целис. Помню, как в первый раз увидел ее, сидящей за столом в футболке с ироничной надписью «Кук был первым». В руках она держала кружку с растворимым кофе, на которой был изображен персонаж из старой видеоигры в синем защитном комбинезоне с наивной детской улыбкой. В ее каюте играла довольно старая агрессивная музыка, в которой парни тонкими девчачьими голосами не то пели, не то плакали.
Заведя разговор с доктором Целис, сперва я был поражен ее искренней прямолинейностью. Она слушала, говорила и делала то, что считала нужным, не боясь показаться грубой. Но чем больше времени я проводил с ней, тем все больше испытывал интерес как к самой Мие, так и к ее работе. Не рассматривая молодого ученого в качестве объекта для любовной связи, я скорее получал удовольствие от нашего общения. Компания престарелых ученых, из которых в целом состоял наш коллектив, казалась мне плохой альтернативой.
Действительно занимательным я считал маленький, но, безусловно, значимый эксперимент доктора Целис. Она много лет работала в области селекции плодовых культур и смогла добиться поразительных результатов. Она принесла на борт росток томата высотой в четыре дюйма, горшком для которого служила чаша Петри, глубиной в полдюйма, доверху наполненная мелкой галькой с примесью гумуса. Ее эксперимент заключался в том, чтобы максимально уменьшить корневую систему растения, но сделать ее способной потреблять больше питательных веществ из самого бедного грунта. Такие растения смогли бы давать урожай на территориях, не приспособленных для сельского хозяйства, что сильно бы помогло в решении глобального продуктового кризиса. У Мии получилось увлечь меня этой идеей, и я фантазировал, как из твердых пород плато Судана или Великого Каньона растут кусты спелых томатов.
За обедом я обычно критиковал конспирологические теории Аарона. Он любил говорить, что эпидемия начала века, вызванная вирусом SARS-CoV-2, имела все признаки террористической атаки и могла быть первым ударом Крапивы. Так же он, как ученый, не мог себе объяснить привычное равнодушие руководителей стран в те моменты, когда научное сообщество предупреждало об очередной экологической опасности. В тот же момент мне казалось, что я нашел ответ на этот вопрос – люди, независимо от поста, который они занимают, примитивны и глупы. Зачастую они ведут себя словно овцы, которые не пустятся в бегство, пока не увидят волка своими глазами, стремительно мчащегося к стаду. И все же меня забавляло, с каким азартом Аарон мог говорить обо всем этом. Казалось, что иногда в процессе своего пылкого рассказа он буквально забывал дышать.
Стоя на палубе, я уговаривал себя спуститься за теплой курткой, но проносящиеся мимо лайнера ледяные глыбы сковывали мой взгляд. Я, подобно первопроходцам периода Великих географических открытий, будто бы хотел первым увидеть далекую снежную землю, которую до этого видел только в фильмах. Но я отдавал себе отчет, что первое место было уже занято.
Ровно год назад в середине сентября этим же маршрутом к берегам Антарктики на лайнере «Вергилий-1» прибыла первая исследовательская миссия. Большую ее часть составляли военные и специалисты по ремонту и коммуникациям, которым выпала честь спустя сорок лет заново открыть давно заброшенный континент и подготовить базу Халли к дальнейшему постоянному использованию. Эта станция, насколько мне известно, считалась одной из самых современных на тот момент, когда было решено эвакуировать всех до последнего с континента. Она была основана Великобританией, тогда еще суверенным государством, на шельфовом леднике Бранта и постоянно совершенствовалась.
Что я смог узнать из разговоров военных, которые нас сопровождали, так это то, что о судьбе прошлогодней экспедиции никакой достоверной информации не было. Подливал масло в огонь и тот факт, что и на брифинге до начала нашей миссии, и во время общения с офицерским составом и лично лейтенантом Буллером попытки поднять вопрос о судьбе первой экспедиции моментально пресекались. Сам факт того, что нас держали в неведении, казался более чем странным и невольно заставлял строить разные жуткие теории.
Стоит ли говорить, что спекуляции на эту тему были одним из любимых занятий Аарона, которого сам факт умалчивания информации загонял в конспирологические джунгли. Доктор Браун пытался находить слова, чтобы прервать иногда довольно смелые предположения Аарона, но было видно, что и у него есть ряд вопросов, ответы на которые он был бы не прочь получить. Мой наставник даже несколько раз встречался с лейтенантом Буллером в его каюте, но единственное, что смог из него выбить, – это слова о том, что мы скоро сами все узнаем. Мог ли я подумать, что спустя всего несколько дней я буду всей душой желать не знать того, с чем нам придется столкнуться?
Сквозь белый шум бортовой системы оповещения Буллер объявил общий брифинг, хотя мы все ждали иного. Я смог примерно определить, что в эти минуты один из спутников должен был находиться прямо над нами, и все надеялись выйти на связь с большой землей. Я же хотел скорее узнать события, прошедшие за последние несколько суток с того момента, когда связь была потеряна в последний раз. Моего звонка никто не ждал, так как всю свою жизнь я посвятил науке и был так ей увлечен, что не нашел времени на семью. Не способствовали этому и частые затяжные гуманитарные миссии в те части света, где вспыхивала очередная эпидемия.
Буллер приказал всему научному и военному составу срочно собраться на капитанском мостике, с которого открывался потрясающий вид на бесконечные холодные воды. Впереди на ровном горизонте можно было заметить изрезанную грань суши, которая тем не менее оставалась еще слишком далеко. В самом центре капитанского мостика находился большой круглый стол с голографической панелью, на котором мы все сразу заметили очертания южного материка. Но что-то изменилось.
Буллер с привычным ему хладнокровием посоветовал нам слушать внимательно и до конца и не готов был отвечать на наши вопросы, которых к концу брифинга появилось очень много. Следующие минуты были одними из самых волнительных в моей жизни, если не самыми. Карта, что находилась перед нами на голографической панели, представляла собой реальную карту Антарктиды, полученную во время последнего сеанса связи. В этот раз Буллер не позволил нам воспользоваться связью в личных целях по многим причинам, но в том числе и потому что карта имела подробную детализацию и могла не успеть загрузиться полностью. Я видел перед собой лишь очертания знакомого мне ранее материка, который с детства отпечатался в моей голове картинкой из школьного учебника.
Снежная шапка теперь не превышала пяти сотен миль в диаметре, хотя на некоторых вершинах снег еще оставался. Антарктический полуостров теперь стал самым большим островом из цепи островов, заканчивающихся бывшей Землей Мэри Бэрд. Вся эта территория казалась полностью лишенной снега и была отделена от основной части материка огромными водными пространствами на тех местах, где ранее находились шельфовые ледники Ронне и Росса. Эти заливы, или правильнее будет сказать, моря отделяла друг от друга тонкая островная гряда, на месте которой ранее находился горный массив Винсон.
