–Мир, по тому, как ты оделся, можно подумать, что у нас траур, – заметил Аян, пока брат выбирал между тарталетками с томлеными грибами и аппетитными закусками из вяленой баранины.

Сам он оделся в ярко-синий пиджак, рубашку с нитями серебристых вкраплений и длинные бордовые брюки. Единственным украшением, помимо сдерживающей волосы золотой заколки, были крошечные металлические запонки.

– Скажи спасибо, что обул что-то яркое вместо белых тапочек. А чего мне наряжаться? – отмахнулся Мирас. Он остановил выбор на тарталетках и засучил рукава серого, в самом деле траурного вида, пиджака.

– Наверное ты прав – это ведь не тебя отдают на заклание, как барашка, которых в давние времена забивали в угоду языческих богов, – съязвил Аян.

– Такое правда было? – Для молодого шахрайца жестокое убийство животного, без цели насытиться им, казалось ужасающим, кощунственным преступлением.

Пока брат ел, Аян высматривал Ранию. Он, конечно, никогда не видел невесту, но предполагал, что не спутает именинницу с другими гостями. У него возникла мысль что, если он поговорит с ней до помолвки и объяснит, что не желает целыми днями проводить с будущей супругой, это будет честно. Ведь если Рания надеется на уютное семейное гнездышко, ее ждет разочарование.

Аян указывал брату на разных молодых девиц, а тот отрицательно мотал головой, поглощая одно кушанье за другим, когда за спиной у них раздался тихий напряженный голос.

– А вот и виновник моей одинокой старости! Монке!

Аян развернулся, уже зная, кому принадлежит этот голос.

– Рому Эрн.

Чего-чего, а о претензиях со стороны Эрна Аян не подумал. Перед ним стоял коренастый молодой мужчина с грубо вылепленным лицом – именно так выглядел отпрыск одного из богатейших домов Шахрая, сын Министра Ресурсов. Эрны занимали свой пост не так долго, как Монке, но вовсю пользовались его привилегиями. Гидростанции, рудники, заводы – всем, что подпитывало город энергией, заведовали они. С Эрнами нужно было считаться, если ты хотел занять тепленькое место на арене событий Шахрая. Однако, сейчас Рому выглядел не как представитель высокопоставленного семейства. Его пиджак куда-то подевался, полу расстегнутая рубашка взмокла, он еле-еле стоял на ногах. Судя по всему, бокал с картофельным вином у него в руках был далеко не первым за вечер.

– Как так, Монке? Мой отец… – Рому икнул. – Это должна быть моя помолвка! Чем ты заслужил такую честь? Мой дом оскорблен, отец решил не появляться в этом рассаднике… – Он кивнул и слова оскорбления потонули в вине, которым Эрн запил икоту.

Аяна напрягли металлические нотки в голосе Рому и одновременно удивили его слова. Неужели Рому не знает, что его отец в опале и находится на волоске от того, чтобы потерять пост? Он постарался подобрать слова и замешкался, но Мирас опередил его. Он подошел к Рому и положил руку тому на плечо.

– Рому, так бывает. Тебе подыщут другую девушку, да будет плодороден ваш брак, и…

Тот скинул руку с плеча и плюнул на пол. В темных глазах горела такая неприкрытая, редкая для Шахрая ненависть, что Мирас отпрянул.

– Это должна быть моя помолвка! Все знали! Теперь люди будут гадать, что заставило Губернатора променять Эрнов на патрульщиков с дубинками! Чем я плох?

Он был прав. Слухи о том, что Ранию пообещали Эрнам, разошлись давно, и помолвка была лишь делом времени. Аян понимал, что Рому придется еще хуже, когда объявят об отставке отца, но не мог промолчать, когда Эрн продолжил оскорблять Монке.

– Держи язык за зубами, Эрн, а то как бы эти дубинки не прошлись по твоим бокам!

Мирас ахнул.

– Аян, он не в себе, – успокаивал он невольных соперников. – Рому, так решил Губернатор. А ты – иди домой.

– Ну уж нет. – Рому подскочил к Аяну и дыхнул на него картофельным перегаром. Аян поморщился. – Не вам, Монке, мне приказывать. Твой отец решил подмазаться к Губернатору, забыв, что ваша работа – обслуга, вы ничего не производите, в то время как сам Губернатор повис на титьке нашего Министерства. Ты знаешь, какие дела он ведет с отцом? Не-е-е-ет, Монке, вас в жизни не допустят к таким важным вопросам…

Аян не выдержал. Он схватил Рому за грудки, державшаяся на честном слове рубашка треснула где-то сбоку. Противник уперся руками в плечи Аяна, скаля зубы. С лица его стекал пот, в глазах не осталось и следа опьянения. Послышались испуганные возгласы – только теперь гости обратили на них внимание. Краем глаза Аян увидел, как испуг на лицах ближайших свидетелей смешался с любопытством и жаждой зрелища. Не каждый день в Шахрае увидишь стычку.

– Не приписывай себе чужие заслуги, – процедил он, притянув лицо Рому так близко к своему, что почувствовал кислый запах его пота. Мирас отбросил идею успокоить соперников и теперь стоял рядом, готовый в любой момент прийти брату на помощь. – Ты в жизни не работал и дня. Вали отсюда, пока тебя не вышвырнула охрана и твоему отцу не пришлось извиняться за сыночка-хулигана.

– Да что ты…

– Что здесь происходит? – Голос Сейта раздался так близко и, хотя он был спокойным и тихим, Аян вздрогнул. Рому, вопреки своей браваде, тоже.

 Они отступили друг от друга. Несколько мужчин и женщин с интересом разглядывали представление. Аян узнал одну из них – старуху с разукрашенным лицом, высокой прической и в таком узком платье, что оно обтягивало все ее унылые прелести, проигравшие борьбу с силой притяжения. Завсегдатай всех сплетнических сборищ (он был уверен, что такие существуют) и его дальняя родственница со стороны матери – все в Шахрае так или иначе были друг другу родственниками. Аян не сомневался, что с подачи этой матроны весть о стычке в ближайшие минуты достигнет противоположного конца зала. По ее довольному выражению лица он понял, что прав. Выражение лица Сейта говорило о другом.

У главы семейства Монке была одна из редчайших родительских черт характера. В ситуациях, когда его сыновья шалили (а случалось это нередко и, в основном, с Аяном), Сейт не высказывал неодобрение прилюдно. Дома следовал разговор с разбором событий и подробное объяснение, почему не стоит поступать так или иначе и какие последствия может принести проступок. Никаких оскорблений и ругани, никакого рукоприкладства и наказаний, чем, насколько знал Аян, не брезгуют другие отцы даже в отношении своих взрослых сыновей. Однако, в этот момент Аян не был уверен, что вечером на его мягком месте не появится пара пылающих розовых отметин.

Лицо Сейта было бледным и еще более непроницаемым, чем обычно. Он стиснул челюсти и практически не моргал. Аяну показалось, что еще чуть-чуть и у отца остановится сердце, так сильно вздулась у того на лбу вена. Он решил объясниться, прежде чем отец придет к своим выводам.

– Отец…

– Рому, думаю, вам лучше охладиться на улице и следить за мероприятием где-нибудь в другом конце зала. Так будет спокойнее тем, кто сегодня отвечает за порядок, – как раз после этих слов к месту событий подоспели покойцы. У того, что приветствовал их на входе, куда-то подевалось все радушие и выглядел он устрашающе, когда подошел к Рому и коснулся его локтя.

Эрн криво улыбнулся, но решил последовать совету. Он повернулся к Аяну и напоследок выплюнул:

– Я дождусь, когда Губернатор объявит, что отныне Эрны на вторых ролях. Хочу сам это услышать.

Пошатываясь, он поплелся в другой конец зала, будто не замечая эскорта из двух крепких охранников. Что-то в его походке насторожило Аяна – он понял, что после объявления помолвки Эрн разговор продолжится.

– Отец, Аян не виноват, этот пьянчуга сам его завел, чего он только не говорил… – Мирас стал защищать брата раньше, чем тот сам успел что-либо объяснить. К удивлению сыновей, Сейт отмахнулся – непривычный для него жест.

– Да-да, Сейт, дорогой, я все видела своими глазами! – вдруг решила выступить старуха-родственница. «Кажется, ее зовут Жания» – вспомнил Аян. – Этот мальчишка, Эрн, накинулся на твоих ребят. Интересно, с чего бы это?

– Жания, все хорошо, здесь нечего обсуждать. Пойди собирать сплетни в другом месте, – буркнул Сейт, не поворачиваясь к ней.