Стефан пообедал с нами. И, если мы с вицероем на аппетит не жаловались, Злата тоже хлебала свою похлёбку бодро, то Дая ковырялась в тарелке вяло. Девушку немного укачало в карете. Подвеска из кожаных ремней давала мягкость хода, но нещадно раскачивала кузов на поворотах и колдобинах. Ощущения порой напоминали корабельную качку на волнующемся море, а Дая плохо переносила подобное. Вот Злате такая люлька даже понравилась. Я принимал такой механизм спокойно, но всё же решил, что рессоры лучше.

Стефан ел чинно, явно никуда не торопясь. Дилижанс не посмеет тронуться без него. Кучер с охранником, вон они, двумя столами левее, уже всё доели и допили, поглядывают на наместника святого престола, но в слух ничего говорить не решаются, с вицероями и архонтами связываться ещё опаснее, чем с титулованными дворянами. Я перехватил несчастный взгляд кучера и слегка улыбнулся. Мужик осмелел и проделал несколько робких жестов, видимо должных сказать о том, что пора и честь знать.

– Вам уже, судя по знакам этого человека, пора в дилижанс, – заметил я, обращаясь к Стефану. – Не переживайте. Мы справимся дальше сами.

Вицерой перевёл взгляд с меня на кучера. Тот поспешил спрятать лицо за кружкой, делая вид, что он пьёт и всё вообще великолепно.

– Ты прав, Себастьян. Мне пора, – согласился Стефан, обращаясь ко мне по имени, выбранном для этих мест. – Что ж, благословляю вас на дальнейший путь и да пребудет с вами милость божья.

Он встал, осенил каждого из нашей троицы кругом с напрестольным крестом, по очереди коснулся ладонью склонённых голов и вышел из трактира. Кучер с облегчением отставил давно уже опустевшую кружку, дёрнул придремавшего охранника и поспешил к дилижансу, по пути кивком благодаря меня за участие.

Ещё немного посидев в трактире и дождавшись, пока Дая придёт в себя после переезда, мы тоже покинули это на удивление опрятное заведение. Хозяин, видимо, любил не только монеты, но и своё дело всей душой, заботясь и о качестве еды, и о чистоте помещения с посудой.

Во дворе нам пришлось обходить рослого мерина, перегородившего выход. Хозяина коня поблизости не было, а животное явно нервничало, переступая с ноги на ногу и прихрамывая. Злата не смогла пройти мимо. Животных моя сестрёнка любила самозабвенно, и те отвечали ей взаимностью. Быстрый осмотр выявил почти отвалившуюся подкову, под которую набился сор и острые камушки, уже успевшие повредить копыто. Малая как раз закончила вычищать ранящий мусор, когда на подозрительную возню возле его коня, подоспел уже слегка захмелевший хозяин. Но мужик успел лишь раскрыть рот, чтобы обругать конокрадов, после чего выпал из реальности.

Злата выпрямилась во весь свой небольшой рост, не доставая высокому и грузному мужчине не то что до плеча, а даже до подмышки, дыша куда-то в живот. Но это ничуть её не смутило. Малая окинула уничижительным взглядом живодёра, а таких нерадивых хозяев она только к живодёрам и приравнивала, после чего высказала всё, что о нём думает. В речи моей сестрёнки не было ни единого бранного слова, зато завывала арктическая вьюга, которую только на северных островах лютыми зимами и встретишь. Я аж заслушался и залюбовался, на миг тоже забывая обо всём. Но Дая незаметно дёрнула меня за рукав, возвращая к реальности.

– Перехватывай инициативу. Замести её собой, пока он ошеломлён и растерян, – шепнула она мне. – Тебе такое поведение простят.

Я поспешно кивнул, выбирая подходящий момент. Но из цепких лапок Златы так просто ещё никто не уходил. Что ей там какой-то тупой дурень? Боюсь, она и вестарийского Всеотца бы по матушке обложила бы до тринадцатого колена, а потом и по батюшкиной стороне бы прошлась мельничным жерновом, чтобы тот уж точно понял, какое он навозное изделие и как всем станет хорошо, если он сам закопается в землю.

Здоровенный детина – сажень вверх и косая сажень в плечах – съёжился так, что был готов убежать хоть через мышиную нору. Он явно был столь поражён таким натиском, что даже не заметил внешнего вида той, кто его прилюдно распекал. Ум мужика просто отказался видеть мелкую девчонку в монашеских одеждах. Для него на такие речи способна лишь высокородная госпожа, из-за чего бедняга даже пару раз порывался бухнуться на колени, клятвенно заверяя мою сестру в том, что отныне будет водить своих лошадей лишь к лучшим кузнецам и коновалам, да хоть к герцогскому лекарю, коли те начнут хворать.

Вот на этом проникновенном месте я и оттёр сестрёнку в сторону. Дая перехватила Злату, а я упёр обвиняющий перст в широченную грудь детины. Я на рост не жаловался – два аршина с половинкой, по местным меркам так даже высокий, но мужик возвышался и надо мной почти на голову. Он непонимающе моргнул, пытаясь сообразить, что видит. Воспользовавшись этим, я чуть отступил, чтобы его опущенный взгляд, пару мгновений назад смотревший в лицо миниатюрной девушки, упал на мой медальон патера. Детина снова моргнул и зачаровано уставился на отлично знакомый знак. Это стало последней каплей для его перепуганного сознания, и мужик всё же рухнул на колени, бормоча что-то невнятное.

– Животное – тоже живое существо, и ухаживать за ним надлежит, как за собственным неразумным ребёнком, со всем тщанием и заботой, – заговорил я властным голосом. – Посмеешь ещё так издеваться над конём, и накопишь греха столько же, как и за скотоложство. Но отмолить грех сей не сможешь, потому что на исповеди ни один мой брат такое отпускать не будет. Ступай и помни, что отныне единственным путём к спасению души для тебя является искренняя забота о близких и той неразумной скотине, что с твоей руки кормится.

Осенив вконец обалдевшего мужика священным символом, я развернулся и вышел со двора. К этому моменту Дая уже успела увести отсюда Злату. Мы встретились в соседнем переулке. Я коротко пересказал свою душеспасительную речь, за что получил милостивое прощение сестрёнки, которой помешали на самом интересном месте.

– Кстати, по моему, мужик так и подумал, что это я его всё время распекал за нерадивость, – поделился я своими наблюдениями.

– Вот и хорошо. Лучше запомнит урок, – вклинилась Дая, справедливо опасаясь нового негодования со стороны Златы.

Но та лишь широко улыбнулась. Малая вовсе не была кровожадной. Ей просто хотелось, чтобы конь смог дальше жить спокойно, в сытости, получая достойный уход и заботу. А до мужика сестрёнке не было никакого дела. Я тоже невольно улыбнулся в ответ и миролюбиво сказал:

– Ладно, остальных нуждающихся тут спасать сегодня не будем. Отложим это на другой день. Пошли к монастырю.

Солнце уже начало клониться к закату, стеля под ноги длинные тени. Дневной зной первого июльского дня постепенно стихал. Воздух чуть посвежел, наполняясь густыми ароматами земли, трав и вечерних цветов.

Впереди показался монастырь – цель нашего пути.

На небольшом холме высилась мощная каменная цитадель с тремя башнями, одна из которых являлась колокольней. Из-за стен, опоясывавших просторный двор обители, даже с такого расстояния хорошо была видна верхушка внушительного храма. В сотне саженей от монастыря притулилось большое село дворов на сто пятьдесят. Вокруг распростёрлись пахотные угодья, как крестьянские, так и, собственно, монастырские.

– Да уж, а сёстры богато живут, как я погляжу, – ехидно пробормотала Злата, вместе со мной оценивающе осматривая поля и прочие угодья.

Перед каменными стенами версты на две раскинулось золотистое море высоких колосьев. Светлая пшеница то тут, то там пересекалась более тёмными полосами ржи и ячменя, от чего по огромному полю словно бы гуляли волны жидкого золота, от светло-пшеничного, до тёмно-коричневого оттенка. Тяжёлые колоски уже дышали зрелостью, со дня на день дожидаясь жатвы.

Ближе к монастырю виднелись виноградники и прочие фруктовые деревья, образовывавшие огромный сад. Если оценивать его площадь, то, по всей видимости, сад тоже был общим, возделываемым не только силами сестёр из обители, но и крестьянами.