– Вам без лошадей удобнее будет, – продолжил наставник, не подозревая о моих мыслях. – Всё-таки в монашеских одеяниях верхом, мягко говоря, ездить неудобно. Да и не принято это у них. Главное, запомни, отныне в глазах людей ты патер. А, значит, лицо особое, авторитетное и старшее в вашей группе.

Учитель многозначительно подмигнул мне.

– Я запомню, – ответил я, вспоминая про свою непоседливую сестрёнку, которой что мой авторитет, что патерский – не захочет, не послушает.

– Вот и добро, – хлопнув меня по плечу, улыбнулся мастер, и добавил. – Тем более, что тебе ещё девочкам всё рассказывать поутру.

Представив себе эту картину во всех красках, мне захотелось спрятаться под кровать и занавеситься одеялом. А вот наставник просто-таки лучился довольством.

– Я не сомневался, что вы меня очень любите, учитель.

– А-то! – рассмеялся Арка. – Самую почётную работу тебе отдал!

Состроив благоговейное лицо, он встал со стула, молитвенно сложил перед собой руки и отвесил мне поясной поклон.

– Ладно, подслащу пилюлю, – сбросив притворную благоговейность, улыбнулся Учитель. – Вёрст сорок вы в дилижансе проедите, да не одни. Стефан с вами отправится. Но дилижанс другой дорогой поедет, так что на одной из остановок вы сойдёте. До самого монастыря придётся уже пешком вёрст десять топать. Но к вечеру должны поспеть. Ночевать уже в его стенах будете.

Новость про дилижанс и Стефана меня порадовала. И я вздохнул с облегчением.

– И за то благодарю.

– Добро, – мягко произнёс учитель, внимательно глядя на меня. – Ну а мне уже пора. Пойду я. А ты ложись, поспи. До рассвета ещё есть время. Всего тебе доброго, Сиян, и успехов.

Учитель потрепал меня по волосам и вышел из комнаты.

Настроение у меня было уже не таким мрачным, как в начале разговора. Вспыхнувшая тревога ослабла. Ещё пока, будем честными, есть. Но и спокойствие тоже есть. Не может не быть, потому что внутри каждого есть всё. Вот и оно…

Я перевёл внимание с дрожащего чувства тревожности на ощущение спокойной глубины, обволакивающей со всех сторон доброжелательной и приятной атмосферой. Улыбнувшись, я позволил этому ощущению расшириться до предела, выбирая и принимая именно его, как основу своей реальности. Новый день, и все дальнейшие события, я выбираю создавать для себя именно из этого ощущения.

Любое ощущение, любое качество, любое событие есть в каждом моменте внутри каждого из нас. Вопрос лишь в том, чего мы для себя выбираем. Арнаю учат осознавать этот выбор и управлять собственным вниманием. Не реальностью, а именно вниманием, потому что куда направлено внимание, то и становится реальностью. Таков закон Мироздания – реально только то, что наблюдается. Сосредотачиваешь внимание на тревоге – события начнут складываться так, чтобы подтвердить, обосновать твою тревогу. Сосредотачиваешься на спокойствии и уюте – сможешь получить и их. В здесь и сейчас доступно всё.

Я зевнул, лёг, натянул на себя одеяло и почти тут же уснул, зная, что новый день будет наполнен хорошими событиями и наверняка принесёт мне что-то интересное.

Утром меня разбудил Стефан, и мы с ним совместными усилиями втолковали свежие новости Дае и Злате. К перспективе отправиться в монастырь, они отнеслись спокойнее, чем я ожидал. Даже на миловидном личике сестрёнки промелькнула лишь лёгкая тень недовольства, когда ей сказали про роль послушницы. Но громов и молний не последовало, и это меня очень порадовало.

Позавтракав, принялись подбирать одежду и собирать небольшие походные мешки с минимумом личных вещей. Основную их часть решено было оставить в доме вицероя, но на всякий случай упаковать в чересседельные сумки.

Я покрутил в руках простую тёмно-коричневую сутану рядового фидеосианского патера. Сие творение больше напоминало свободное платье до пят с застёжкой на груди, и обладало на редкость неудобными рукавами, через чур уж длинными и широкими. В таких только ножи прятать или кистени. Накинув сутану, застегнул скрытые пуговицы и затянул на талии специальный пояс. Хоть до этого додумались. Иначе такой балахон вообще невозможно было бы носить, на ветру раздувало бы не хуже паруса. Хорошо ещё патерам никто не лез под саму сутану – поддевай что хочешь. А то у некоторых чинов и это регламентировалось.

Поправив складки, я взял со стола довольно увесистый бронзовый медальон, подбросил на ладони. Толстая круглая бляха вершка6 полтора диаметром. С задней стороны виднеются грубо прочерченные в металле мелкие буковки, складывающиеся в какую-то молитву, а спереди, уже гораздо пристойнее отчеканен символ фидеосианской веры – круг, в который был вписан так называемый напрестольный крест, верхняя и боковые перекладины которого рисовались небольшими кругами, а вниз уходила ножка или опорный столб. Подбросив на ладони этот отличительный знак, я повесил медальон на шею, заправил шнурок под стоячий воротничок сутаны и шагнул к небольшому зеркалу. Оно давало мутноватое изображение, но всё же разглядеть себя было возможно во всех деталях.

Из зеркала на меня смотрел высокий и совсем молодой патер, на вид которому с трудом можно было дать лет семнадцать-восемнадцать. Ну не виноват я в том, что местные предпочитают стареть чуть ли ни сразу с пелёнок, а не взрослеть. Так что я тут выглядел лет на шесть-семь моложе своих двадцати четырёх. Да и понятия о возрасте у арнаю совсем другие… Крепкую фигуру, больше свойственную какому-нибудь оруженосцу, скрывало просторное одеяние. Лицо с тонкими, мягкими чертами здесь назвали бы породистым и, почему-то, аристократическим. Уж не знаю, с чего вдруг. Видел я их аристократов – рожи кирпича просят, на него же, кирпич, и походят. Впрочем, бывают и исключения, это я тоже видел. Нахмурив брови и сжав губы, я попытался придать своему лицу нарочито высокомерный вид. Попадались мне тут такие – только-только облачившиеся в сутану патеры. Получилось смешно, и я невольно улыбнулся. Ладно, будем действовать по обстоятельствам. Повертев головой, пригладил чуть волнистые, тёмно-русые волосы, успевшие отрасти после короткой стрижки. Свой любимый хвост пришлось отрезать ещё по прибытии. В Вестарии мужчины крайне редко носили такие причёски. Взлохматив чёлку, я поморщился. Вот чего точно не люблю, так это лезущие в глаза волосы. Взяв со столика бритву, которую здесь называли опасной, наверное нападает на кого-то, у меня в руке лежала смирно, аккуратно укоротил чёлку. Вот теперь хорошо. Взгляд встретился с жизнерадостными, чуточку иронически прищуренными карими глазами.

Многие люди, особенно вестарийцы, опасаются смотреть самому себе в глаза, дескать, можно затеряться в глубинах собственной души. Наверное. Не могу сказать наверняка. Но для творца такой опасности точно не существовало. Нас учат предельной честности с собой и пониманию собственных чувств, побуждений, реакций и мотивов поступков. Глубины своей души хорошо знакомы любому мало-мальски опытному арнаю.

Почесав гладкий подбородок, тут я был солидарен с местными порядками для патеров, поправил воротничок и потренировался в махании рукой…, прошу прощения, в навыке осенять себя или кого-то священным символом. И не надо так хихикать. Сами сперва попробуйте, а уже потом хи-хи.

Действие сие, скажу по секрету, мудрёнее лоцманских карт южных архипелагов, которые лежат чуть ниже ноостарийского континента. Островов там целая тьма, а маршруты, ну вот точь-в-точь как фидеосиане руками машут.

Начнём с того, что махать надо по-разному, смотря кого собираешься благодатью осенить, себя или кого-то другого. Если кого-то, то движешься справа на лево. А вот когда осеняешь знаком сам себя, то движешься уже наоборот – сперва от живота рисуешь большой круг слева направо, помещая в него туловище и голову, когда круг замыкается, рука идёт наверх до центра груди, откуда уже по тому же правилу рисуется круг перед левым плечом, затем перед правым и в конце кругом очерчивается лицо и верх груди, рука на миг замирает у сердца.