– Знаешь Деня, как это ни странно сейчас прозвучит; но в детстве я был худоват и совсем невысокого роста. Даже болел часто… Потом перерос, а еще спорт помог. Видишь, теперь даже лишнего набрал чуть. Так вот, моя бабушка – а она людей лечила, объясняла так: Если душа не уживется с доставшимся от родителей телом, вот тогда-то, человек и болеет часто.

– Нет, конечно, если простыл там и перемерз; или инфекция какая-то нехорошая пристала – тогда болеют все. А так, когда нормально в жизни, болеют обычно те тела, чьи души ищут свое – ну или подобное себе предназначение. Ведь она не дается, а назначается. О, у меня знаешь какая бабуля была? Вот! – Лев восторженно показывал свои большие пальцы, свесившейся голове.

– Я теперь часто вспоминаю слова ее. А раньше, не обращал внимание – молодой был. Вот и зря, что не слушал. Бабушка свято верила: изменить судьбу подвластно каждому. Также и свое тело. Но вот душу, что самое главное – нет. Нет и никогда! Рождаясь, мы получаем на всю жизнь. А от кого? – это еще один большой, и пока не решенный вопрос.

Денис притих и приоткрыв рот слушал, своего продвинутого товарища. Да он бы и рассмеялся привычно, при этом сильно подурачившись. Но вот тон и львиное старание в объяснениях друга, пока не позволяли этого сделать. Поэтому и помалкивал, смотря то в потолок над собой; то в свой новый сотовый.

– Так что, душа человеческая понятие тонкое и неосязаемое. Ее ведь никто никогда не видел. Мы только чувствуем, когда она одно или другое выкинет. Правда? Бывает же так, что она тянет куда-то? То в прошлое, то к кому-то лично. И попробуй ответь: совесть твоя, где расположена? Знаешь? А бывает еще, что и болит на душе. Верно? Но где точнее болит? В каком именно месте? – никто не знает и показать не сможет, – снова объяснял Ильин.

– Ну, спокойно – отозвался слушатель:

– Совесть в наши дни, не особо приветствуется. И по-прежнему, немного улыбаясь, потребовал добавки:

– Давай дальше, что там еще от нашей бабульки? А то заснуть не могу, вот ты и рассказывай басни, – так еще думал Дениска.

– Продолжаю басни. Сам думаю: Не понимаем полностью, вот и не можем обвинять свою душу. С телом же, совсем наоборот. Все видно. Кому-то нравиться оно, а ведь есть наверно и такие – которым нет. В основном: женщинам, что-то в себе не нравится. Хотя, возможно и мужчины подобные случаются.

– Да это понятно, еще дальше, – подгонял неспящий, удивляющийся некоторым репликам Денис.

– Ну, слушай. Так вот, моя бабушка утверждала: что побаливал я в детстве потому, что душу не устраивало что-то. Вероятно, были на нее другие планы. А у кого? – это тоже пока не совсем ясно. Но бабушка заверяла, о великом предназначении…, а может, и просто желание свое исполняла. Ну, для единственного то внука.

– И это вся история? – Переворачиваясь на другой бок, разочаровано посмеивался верхний жилец. – Тоже мне история…, скукотища.

– Да нет. Это только вступление было – эпиграф. Так рассказывать дальше или детское время закончилось? – Не замечая иронии товарища, серьезно поинтересовались с нижней кровати.

– Давай – давай, что тянешь как кота за промежности, – зевая, высказалось “высшее” недовольство.

– Давным-давно, и очень далеко отсюда, произошел один… случай не случай; а довольно непраздная история: Как-то, в одно обычное и ни чем не примечательное осеннее утро, один маленький мальчик поспешал с мамой в садик. Куда он, вернее она его ежедневно и по будням приводила. Но фокус был в том, что малышу тогда казалось – так как всегда первый шел по дорожке: все прохожие понимали – я веду свою маму в сад. Да, так и никак иначе… Почему-то, это особенно важно было мальцу.

– Ты наверное спросишь, – обращался Лев наверх: А куда еще можно с утра ребенку спешить? Правильно… И вероятно потому, что располагался тот сад всего в квартале от дома; вот они и оказывались там часто самыми первыми посетителями.

В общем, в тот день, не успев промокнуть под мелким сентябрьским дождем; ведь мальчик хоть и порывался идти снова первым, но все же – под влиянием внешнего ненастья – стихии, постоянно оглядывался и прижимался к тому небольшому защитному пространству, что предоставляла мама. А она, естественно, спешила за четырехлетним богатством, дабы прикрыть родное зонтом или собой – подобно медведице, от любой угрозы. Это было самым важным. Ведь вскоре, ей еще предстоит бежать назад – на остановку, и вступить там в гарантированный ежедневно, неравный бой. А защитившись от применения невероятных по изобретательности абордажных приемов, технично проникнуть внутрь автобуса девятнадцатого маршрута. Где еще предстоит хорошенько постараться, чтобы удачно ввинтится в первую же освободившуюся щель: между стоящими и качающимися по ходу движения, наглыми как пираты – пассажирами. Так зависнуть, не придавая значения своим ощущениям, от чувства веса на себе целого – часто с нотками запахами перегара, общественного транспорта.

И внутри этой – своей невозможности пошевелится, она пробудет около часа: до самой конечной. Где легко вырвется из ненавистных наглых обезличенных объятий, и логично вспорхнув своей привычно летящей походкой, приземлится уже на территории автобазы, откуда обязательно сбежит вечерком, дабы не опаздывать за своим малышом в садик. Когда усталая и счастливая, будет смотреть и улыбаться только ему: своему коротконогому счастью.

– Отец все время у них ездил по командировкам: он строитель. Вот парнишка и не видел в детстве, – так объяснил эту ситуацию рассказчик.

– А может поэтому, с четырех лет отроду он и был самостоятельным? Верно? Во всяком случае тогда, это именно так представлялось ребенку, – советовался со слушателем Лев.

И далее: так как деток в садике еще не было, встретившая их незнакомая воспитательница – ответственная другой группы; помогла переодеться и отвела мальчика в игровую центральную комнату, c постоянно включенным – дежурным, а значит неярким светом. Там малыш сидел в купе со своим одиночеством, при этом стараясь оставаться незамеченным: для стен, мебели и в связи с освещением – своего богатого воображения. А оно, что бывало нередко – включалось на полную…

Наконец, соблазнившись грудой ярких: мягких, твердых пластиковых, металлических и надувных – резиновых игрушек, ребенок подсел в центр игротеки; и началась его привычная Игра. Автоматически соображая, мальчик легко представил: что непрерывающиеся линии восточного ковра на полу, это дорога – по которой будет ездить понравившейся ему ярко-желтый – с зеленым кузовом самосвал. И соблюдая строгие правила дорожного движения; а это значит: не выезжать с ним за пределы воображаемой трассы, молодой водитель стал лихо грузить цветные кубики и вести – направляя машину рукой, при этом добросовестно походил детским гудением на характерные звуки работы настоящего “КрАЗа”. С его турбо надувной мощью двигателя – выгружал сей груз и скорее возвращался на базу за новым. Игра продолжалась.

Он перевез уже “н” – ое количество подобных стройматериалов, планируя вскоре приняться за постройку жилого дома. Для чего, естественно, ему предстояло стать еще и башенным краном – поменяв воспроизводимый губами звук. Ну, просто строить парень любил с детства. Ведь почему-то, ему очень нравилось создавать. И совершенно не понимал малыш тех ребят, которые начинали ломать и уничтожать сотворенные кем-то объекты. Будь то настоящие скульптуры: зимой из снега и льда, а летом из песка; или игрушечные: поделочные и сложенные изделия в бумаге.

– Так вот, проигрывая этот сюжет, парень так увлекся – своим придуманным, добрым миром, что уже не замечал ничего вокруг. Как вдруг, будто споткнувшись на мягком и ровном ковре, – словно по чьему-то желанию, внезапно покинул этот счастливый мир. Если честно – его просто вышвырнули оттуда. Вот тут-то, парень и увидел это… Но сначала – за секунду до произошедшего: кем или чем-то принужденного его поворота головы; внезапно ощутил тяжесть. Безумный вес внутри себя и сопротивлявшуюся ему силу души, проявившуюся от присутствия в комнате плохого. И если кто-то спросит: Плохого инородного, из другого – чуждого людям мира? То я просто пожму плечами. Ведь не знаю достоверно: парень тот только чувствовал, что чужого и нехорошего. А вот увидев “его” – естественно онемел. Ведь на маленького мальчика смотрел и вероятно даже облизывался в своих недружественных мыслях, весьма большой и упитанный как докторская колбаса – удав. Но только не хищнически красный или оранжевый, а по-вегетариански любимый: почти салатового цвета. Это хитрое пресмыкающееся или просто большая змея, теперь важно раскачивала могучим хвостом, понимая, что мальчик здесь один, и никто не помешает ей вкусно позавтракать. Вот и радовался зелененький под полированным пристенным шкафом, не торопясь покидать место своей удачной засады.