— Как тебе только в голову это пришло? — улыбнулся он и передразнил её ребячий голосок, — «если я ничего для тебя не значу». Как ты можешь ничего не значить для меня, Гермиона? Я с трудом себе представляю, что буду делать, когда ты уедешь в школу.
Затем он поднёс её ладонь к своей груди, продолжая поглаживать тыльную сторону.
— Я не могу тебе обещать, что ничего не изменится, — Люпин заговорил серьёзнее. — Мы не знаем, что будет с нами завтра. Но то, что если у нас будет возможность встретиться — ты же приедешь на Рождество? — он дождался её утвердительного кивка. — Так вот, если эта возможность будет, то мы обязательно встретимся. Слышишь? И уж тем более я буду скучать по нашим ночным беседам, прогулкам…
Невесомо, почти что неощутимо, кончиками пальцев он убрал прядь волос с её лица, на обратном пути, словно ветер, коснувшись её щеки. И ей хотелось ему поверить, ведь только время, проведённое с ним, казалось настоящей жизнью, которая оставалась слишком далеко за спиной.
На улице было немноголюдно и лишь через два соседних дома её сосед мистер Диккинсон копошился с ключами у входной двери. Гермиона долго не знала, о чём говорить дальше: после стольких лет круг общих интересов всё ещё был широк, но выбрать нужную тему никак не получалось. Она была рада, когда инициативу проявил Люпин: стихийно он заговорил о Хогвартсе, о маглах, о том, как начал изучать их систему образования и предложил Минерве несколько нововведений.
— Мне кажется, излишне консервативный уклад Хогвартса уже нежизнеспособен, — заявил он с воодушевлением. — Магловские технологии ушли так далеко вперёд, что почти сравнялись с волшебством! Я вспомнил, как ты рассказывала о некоторых изобретениях, которыми твои родители пользуются в быту. Ведь насколько это могло бы упростить нашу жизнь!
Гермиона не могла смотреть на него без улыбки. Надо же, он помнил её рассказы о микроволновках и сотовых телефонах! Да, было ведь дело на пятом курсе, когда она всё никак не могла отступиться от своего манифеста за свободу домашних эльфов и предлагала хотя бы облегчить их труд с помощью магловской техники. Никто не воспринимал её слова всерьёз, Рон даже подтрунивал над ней. А Ремус? Он выразил ей молчаливую поддержку и тогда, по правде сказать, ей было этого достаточно.
— К тому же, более детальное изучение жизни маглов сделало бы проще адаптацию маглорождённых волшебников. Одной беседы директора с такими ребятами и их родителями явно недостаточно, чтобы погрузиться в волшебный мир, о котором твои сверстники знали с рождения, — Люпин взглянул на неё. — Я подумал о том, как ты с этим справлялась.
— Ну, у меня был целый год, чтобы подготовиться, — усмехнулась Гермиона. — Дамблдор отвёл меня в Косой переулок и посоветовал книги не из учебного списка. Правда, я прочитала их всего за пару месяцев.
Люпин шумно усмехнулся.
— Не все такие вундеркинды, как ты, милая, — произнёс он мягче. — Таких, как ты, вообще больше нет.
— Ой, да брось! — она смутилась и покачала головой, но, взглянув на него, тут же проглотила улыбку. Зачем он так на неё смотрел?
Гермиона будто бы снова использовала маховик времени и оказалась в теле себя четырнадцатилетней, стоящей в дверях кабинета ЗОТИ, готовой разрыдаться от неукротимой боли и чувства вины. Он увольнялся, уходил, и даже то, что она полгода держала язык за зубами, не спасло от разоблачения его тайны. Беспомощность вынудила её сказать больше, чем стоило. Вот и теперь она чувствовала, что в любой момент может сболтнуть лишнего под таинственной завороженностью этого взгляда.
— Я должен признаться, что не просто так сегодня оказался здесь, — шумно выдохнул Люпин и потупился. — Я не знал, во сколько ты заканчиваешь работать и прождал несколько часов.
— Ты ждал меня около моего дома?
Он виновато поджал губы, а затем снова посмотрел на неё.
— Я думал о тебе несколько дней, — его голос, кажется, немного дрожал, а может, ей уже мерещилось, как и его слова. — Только о тебе. Я наткнулся на твоё эссе с третьего курса, помнишь? О красных колпаках. Оно было самым длинным и самым подробным, в три раза больше, чем в учебнике, — Люпин восхищённо вскинул брови. — Я узнал твой почерк ещё до того, как прочитал подпись, а потом…
Расстояние между ними и так было небольшим, но его длинный шаг сократил его до невозможного. Ладонью он прикоснулся к её щеке так, что от тепла его пальцев Гермиона невольно вздрогнула.
— Всё это время я догадывался, что ты избегаешь меня, — Люпин заговорил быстро и сбивчиво. — И так, наверное, было лучше, правильнее — ты ведь умная девочка и всегда найдёшь мудрое решение. Я принял его, согласился утратить с тобой связь, отпустить тебя. Но сколько бы я ни обманывался, сколько бы ни убеждал себя, что так лучше… воспоминания о тебе, они сбили меня с ног и я ничего не смог с собой поделать. Мне казалось, если я тебя не увижу, то сойду с ума. Я так виноват перед тобой! Тогда на годовщине… Я должен был быть честен с тобой, но…
— Ремус, что ты говоришь? — воскликнула Гермиона.
Пока его руки гладили её лицо и в каждом прикосновении рай боролся с адом, она, судорожно дыша, выглядывала желтые искры в его глазах. Это ведь неправда? Всё дело в растущей Луне, да? Она силилась вспомнить, какой сегодня день лунного цикла, но всё было тщетно с того мига, как его губы накрыли её. Этот поцелуй. Тягучий и ласковый, отчаянно вспарывающий её грудь новой надеждой. Боже, даже в самых постыдных снах он не был так сладок!
— Нет-нет-нет! — она надавила ладонями на его плечи в отчаянии.
Поспешно Гермиона отстранилась и прижала ладонь к горящим губам.
Внутри её грудной клетки раздался оглушительный треск. Её сердце, сокрушающееся под рёбрами, умоляло вернуться, сделать небольшой шаг назад — вполне достаточный, чтобы снова оказаться рядом и всё исправить. Но столько всего уже было перечёркнуто! Бумага всё стерпит, а она…
У Гермионы нервы были поистине железными. Свои проблемы она делила лишь сама с собой: закрываясь в ванной, плескала себе в лицо холодную воду, рассеянным взглядом смотрела в зеркало и беззвучно уговаривала своё отражение взять себя в руки. Но иногда этого было недостаточно, привычный алгоритм не работал. Так было всего несколько раз и почти каждый из них случался из-за одного единственного человека. Ремус Люпин был причиной потери всяческого контроля над широким эмоциональным диапазоном. Она не знала обрадует он её или расстроит, но его появление всегда сопровождалось толпой мурашек по всему телу.
— Гермиона, я… — Люпин ловил губами воздух, выхватывая её имя. Его лицо вновь приняло виноватое выражение — верный признак того, что он готов отступить. Его сомнение пустило ещё один разлом в её секундной слабости.
— Нет, Ремус, прошу, — она схватилась за голову и сделала ещё несколько шагов назад. — Если ты пришёл снова разбить мне сердце, я больше этого не выдержу. Пожалуйста, не надо!
С отчаянием раненого зверя Гермиона рванула к дому. Эмоциональный всплеск затмил её разум: вопреки привычке пользоваться обычными ключами она чуть не снесла дверь с петель невербальной «Алохаморой». Если бы сейчас ей на пути попался боггарт, то сам бы испугался волны необузданного страха, вырывающегося из неё во все стороны. Да что с ней такое?! Гермиона стояла посреди прихожей в темноте, не сводя слезящихся глаз с пустой стены перед лестницей. Её колотила мелкая дрожь, а губы ещё горели от поцелуя. Зачем он здесь? Для чего он её нашёл? Почему ждал? Почему? Почему?! Почему… так долго?
Лишь грохот, исходящий от входной двери, заставил её обернуться. Шум стоял, кажется, на весь квартал — это Люпин с совершенно не свойственной ему настойчивостью обрушился с кулаками на вход в её дом, игнорируя звонок и громко выкрикивая её имя.
— Гермиона, отвори! — его голос по ту сторону двери сотрясал воздух. — Я прошу тебя! Всё не так! Не то! Нам нужно поговорить!
Звон в ушах от резко подскочившего давления сливался с непрекращающимся стуком. Столько лет она была бессильна перед судьбой, боролась с ней и пыталась завоевать право на счастье, а то всё равно каждый раз ускользало. Вечная болезненная ссадина от падения с последней ступени. И вот в одно мгновение всё перевернулось — ключи в её руках. Ей стоило лишь подойти к двери. Готова ли она к этому?
