— Наверное, опять не повезёт и достанется какой-нибудь мерзкий вкус, — вслух предположил Люпин, закидывая себе в рот конфету «Берти Ботс». — Ого, марципан!

— Мне он никогда не нравился.

— Мне тоже.

Гермиона довольно усмехнулась и сделала ещё одну пометку. Это было уже интереснее. Согласно её плану, чем больше точечных совпадений возникнет в том, как они оба воспринимали окружающий мир непосредственно через органы чувств до формирования их пары, тем больше подтверждений получит её маленькая теория, о которой она пока не решалась никому сообщать.

На очередном листе уже не осталось свободного места. Ей пришлось дописывать на полях — убористым почерком она втиснула последние заметки, сокращая слова до минимального набора букв. Как потом всё это разбирать? Для неё каждая новая задача была вызовом. И всё же, вопросы неумолимо кончались, а ей отчаянно хотелось оттянуть момент самостоятельного анализа. Вернее гораздо больше Гермионе хотелось приходить сюда, в этот пыльный старый дом, садиться на уютный, но хрупкий диванчик и чувствовать себя на своём месте. Странное ощущение.

— Гермиона?

Затерявшись в своих мыслях, она не с первого раза поняла, что её зовёт Ремус. У него была совершенно особенная манера речи: фразы перетекали одна в другую, словно контрастные полутона, безошибочно попадая в нужную интонацию. Вот и её имя прозвучало с той самой нотой вопроса, которая уже несколько минут сидела в её собственной голове.

— Да? — она подняла на него глаза и тут же невольно прижала к груди свои записи — не в попытке отгородиться, а чтобы не выпустить из рук по невнимательности. В его компании в последнее время она чувствовала себя дико растерянной.

— Твои духи, вот эти цветочно-апельсиновые, — Люпин неопределённо, но изящно подчеркнул пространство вокруг своей шеи, а затем неловко нахмурился. — Ты давно ими пользуешься?

Духи? Гермиона открыла рот, но ещё несколько секунд из него не могло вырваться ни звука.

— Мне… — она наконец смогла продохнуть. — Их подарила мама в шестнадцать лет. С тех пор я почти всегда ими пользуюсь.

На губах Люпина возникла мягкая улыбка — со школьных лет Гермиона научилась безошибочно её воспринимать. Она была такая редкая, но самая понятная. Так по-мальчишечьи, заговорщицки, словно у него в голове созрела безумная идея создания необычного артефакта вроде карты мародёров. Да, в этой улыбке скрывался именно юный мародёр — тот, которого Гермиона никогда не знала, но хотела бы разгадать.

— Что?

Он отрицательно покачал головой, но всё ещё не мог перестать улыбаться. Что бы это могло значить? Очередная загадка? Только спустя томительные минуты, после того, как Гермиона собрала все свои вещи и сообщила, что ей пора, Люпин поспешил проводить её до двери и уже там наконец совершил странное, но очень милое признание.

— Я знаю этот запах, — сказал он и, протянув руку, убрал прядь волос с её плеча назад. — Он попадался мне прежде, не могу только вспомнить где. Я подумал сначала, что он мог быть воспоминанием с того времени, когда я учил вас на третьем курсе, но раз ты пользуешься им не больше года… — его улыбка сделалась чуть шире. — Получается, что он мне нравился ещё до того, как мы встретились.

Гермиона отчаянно покраснела. Это был ещё один пунктик для её теории, что теперь казалась ей совершенно сумасшедшей. Разве можно научно обосновать предопределение? У оборотней оно существовало, но у людей… Неужели и вправду могло так случиться, что судьба связала их ещё до знакомства?

— Это странно, — всё, что смогла выдавить из себя Гермиона.

Подняв глаза, она заметила, что Ремус всё ещё смотрел на неё, будто следил за её реакцией, ждал, что она скажет. Верит ли она? Верит ли он сам? Ведь всё это слишком нелепо и сентиментально, больше походило на книжные выдумки и почти что сказки. А впрочем, разве любовь — не сказка, рождённая реальностью?

— Задолго до нашей встречи у нас бывали одинаковые сны, — Ремус прошептал так, что Гермиона отчётливо это услышала.

Слова показались ей очень знакомыми. Где-то ей попадалось это, в какой-то книжке…

— Кто это сказал? — осторожно спросила она, боясь встретиться с ним взглядом.

— Набоков.

— Точно.

Ещё несколько секунд, тягучих, как мёд, стекающий вниз по ложке, и она бы точно натворила глупостей. Гулкий ветер предчувствовал её слабость, потому наверное, вовремя загудел и поспешил растормошить дверь, иронично скрипнувшую в тишине. И всё растаяло. Гермиона, наскоро попрощавшись и едва подавляя желание убежать, степенно покинула комнату.

========== Глава 5. “Главный подозреваемый” ==========

Тик-так. Стрелки на её аккуратных наручных часах отбивали задиристую мелодию в унисон с пульсом.

— После ужина опять пойдёшь в библиотеку? — разочарованный голос Рона раздался где-то очень далеко. Если бы он не чихнул так громко и основательно, то она бы так и не поняла, что на самом деле он сидел рядом с ней.

— Что? — спохватилась Гермиона. — Прости, что ты спросил?

— Я спросил, собираешься ли ты торчать в библиотеке до скончания веков или у тебя всё-таки найдётся время, чтобы кое-что обсудить? — Рон сегодня явно был не в духе.

Его очень раздражали её отлучки, ставшие постоянными и отнимавшие всё то время, которое раньше Гермиона тратила на ребят. Теперь она иногда отказывалась помочь им с домашними заданиями, вернее, просто не успевала их просмотреть. И даже это было не самым главным. Куда страннее оказалась причина этих перемен. Для мальчиков, в особенности для Рона — Гарри реагировал немного спокойнее, появление Люпина и резко возросшая его значимость для Гермионы не имели никакого исчерпывающего объяснения. Они знали про создание пары, про то, что это явление совсем не рядовое, но не спешили углубляться в проблему. Не потому, что им было неинтересно… Гермиона сама не хотела их во всё посвящать.

Толком она не знала, как объяснить им, что происходит между ней и их бывшим профессором: казалось, такого слова просто не было в языке. Рассказать им подробности — они решат, что она просто влюбилась в него, ну, а со стороны Люпина — просто нездоровое влечение к девочке, намного его младше. Объяснить всё животными инстинктами — мальчики воспримут это, как потенциальную опасность и наверняка будут против её ежедневных походов в Воющую хижину. Что же тогда? Забота? Преданность? Предназначение? Любое из этих слов подходило и каждое их них могло быть неправильно истолковано. Гермиона не была уверена в том, что её друзья поймут всё так, как она того бы хотела, даже если бы она напрягла все свои способности объяснять. Ведь они не смогут почувствовать… Никто не может почувствовать то, что она ощущала рядом с Ремусом, то, что заставляло её каждый день, как по часам, вышагивать по узкой тропинке к человеку, который (в этом она была уверена) всегда её ждал. Это чувство… Оно, наверное, было выше любви. По крайней мере, той, о которой Гермиона имела представление. Теоретическое, конечно.

Рон всё ещё прожигал её испытывающим взглядом. Если она сейчас ответит ему отказом, то он наверняка вспылит и этим привлечёт лишнее внимание. С некоторых пор Гермиона сделалась очень подозрительной: она боялась, что её походы к Люпину могут выследить какие-нибудь умники вроде Малфоя. И зачем Рон спросил это в Большом зале?! Как назло, никаких рациональных отмазок вроде надвигающейся контрольной или длиннющих сочинений у неё в запасе не было. Пришлось выкручиваться на ходу.

— Вообще-то я… — Гермиона задумчиво почесала шею, выгадывая себе ещё несколько секунд для раздумий, пока не встретилась взглядом с Дамблдором, который вдруг отвлёкся от разговора с одним из инспекторов Аврората. — Ты знаешь, мне очень жаль, что я избегала вас с Гарри последнее время. Может, поговорим об этом на Астрономической башне?

Директор подозрительно улыбнулся, будто по губам прочитал то, что она только что произнесла. А вот Рон искренне удивился.

— Не могу поверить своим ушам, — пробубнил он, когда они выходили из Большого зала. — Ты точно не исчезнешь в последний момент?