Дошло до того, что при самом негативном развитии событий Маринетт решила кинуть монетку. Если Адриану или Коту надоест быть не единственным, и кто-то из них поставит ультиматум… в общем, Кот — орёл, Адриан — решка. Оставалось только решить, будет ли Маринетт бросать монетку на разрыв или же на сохранение отношений.

Мир, как уже упоминалось ранее, словно подталкивал Маринетт к ускоренному принятию решения. Куда бы Дюпэн-Чэн ни пошла, её везде преследовали милующиеся парочки. Звуки поцелуев и тихие довольные вздохи наполнили Париж, как цветущей весной, хотя до неё ещё было по крайней мере три месяца. В СМИ такой взрыв гормонов и любвеобильности назвали Рождественским чудом и активно рекламировались вазелиновые мази: на губах от множества поцелуев и мороза у большинства горожан лопалась нежная кожица.

Маринетт вся эта вакханалия с поцелуями и пред-Рождественским кипишем напоминала дополнение для игры Plague.inc. Там надо было заражать людей Рождественским настроением и червём-паразитом, чтобы в мире настал вечный праздник… она только надеялась, что в реальности никаких червей в мозгу не предусмотрено, и люди просто хотят отдохнуть.

Зимней сказке сдались и родители Маринетт, и Нино с Альей, и большая часть одноклассников. На переменах Маринетт оставалась чуть ли не наедине с Адрианом, потому что её лучшая подруга утаскивала его лучшего друга в неизвестном направлении, ученики Франсуа Дюпон заигрывали друг с другом, и даже мадам Бюстье ворковала по телефону со своим мужем.

Адриану и Маринетт оставалось только сидеть на подоконниках и разговаривать. Раньше девушка от такого близкого общения просто сходила бы с ума… теперь же, когда она могла практически в любой момент прийти к нему как Ледибаг и подарить глубокий чувственный поцелуй, воспринимать Агреста стало проще.

С одной стороны. С другой, Маринетт стало сложнее: теперь она смотрела на красоту Адриана, и в девичьей голове рождались совсем не нежные мысли. Чаще всего в них присутствовала леска йо-йо, связанный Адриан и она сама, с его членом во рту.

Почему-то её подростковому сознанию показалась крайне возбуждающей мысль о том, что Маринетт Дюпэн-Чэн может сделать минет Адриану Агресту. Она читала бесчисленные статьи в интернете, посвящённые оральному сексу, она смотрела порно, — в кои-то веке в учебных целях, — она тренировалась на своём розовом дилдо и просто воображала, как это всё может быть, если она осмелится предложить что-то такое любви всей её жизни.

Затем, приходя к Адриану домой, она немела. Все сексуальные мысли враз становились маленькими и незаметными, и Маринетт вспоминала о них только после того, как уходила от Агреста. До этого они могли смотреть фильмы, разговаривать, играть в настолки, есть — да делать что угодно, кроме самого главного.

Раньше самой большой проблемой Маринетт Дюпэн-Чэн было то, что при попытке сказать «Я тебя люблю!» у неё отнимался рот. Теперь тот же недуг не давал Ледибаг предложить Адриану заняться оральным сексом. А что, рот же закрыт.

Она даже репетировала сакральное «Хочешь… я сделаю тебе минет?» перед многочисленными фотографиями любви всей её жизни. Адриан улыбался на её красные щёки и бесстрастно продолжал смотреть со стены со многих ракурсов.

Короче, не получалось у неё сказать нечто подобное даже его изображениям, что уж говорить про настоящего, живого Адриана, у которого был настоящий член, который Маринетт хотела себе в рот. От одних мыслей об этом ей становилось жарко и неудобно.

Говорить об этом?

Нет уж, только про себя, под одеялом и в полной темноте!

На исходе девятого спокойного дня, — была среда, — Маринетт собиралась в школу, пребывая в мрачном настроении из-за собственной неудовлетворённости и бесполезности. Очередная тренировка горячего предложения прошла неудачно, Тикки, как смогла, утешила подопечную, а Адрианы со стен смотрели с мягким разочарованием и пониманием в зелёных глазах. Нужно было спешить в коллеж, чтобы краснеть перед настоящим Агрестом, и это тоже не прибавляло оптимизма.

Оказалось очень сложно смотреть в глаза предмету своего обожания, если ты хочешь от него не только объятий и хомячка.

Ругая собственное половое созревание, Маринетт быстро пошвыряла нужные учебники в рюкзак и схватила сумочку для Тикки. Квами, благоразумно помалкивая, устроилась в привычном месте и затихла: у Тикки был большой опыт работы с нестабильными и раздражёнными подростками, так что она знала, когда стоит влезать с сочувствием и советами, а когда нужно тихонько исчезнуть с горизонта.

Маринетт собрала учебники и канцелярские принадлежности, влезла в школьные розовые бриджи, — они висели на бёдрах, потому что Маринетт всё никак не могла ни подшить вещь, ни набрать вес, — и, громко топая, направилась на выход. Люк она распахнула так сильно, что железная ручка с лязгом врезалась в пол и оставила вмятину на деревянном паркете.

Это немного отрезвило. Воровато оглянувшись, Маринетт потёрла пострадавший участок и поджала губы. С кончиков пальцев у неё стекла ярко-розовая капля, которая, упав на вмятину, затянула её, как царапину.

Новые силы были странными, но Тикки говорила, что у них большой потенциал. Как Кот мог даже без трансформации уничтожать что угодно, так и Маринетт теперь могла в небольших объёмах возвращать вещам их целостность. Восстанавливать, как любила повторять Тикки.

Квами вообще до невозможности любила собственные силы и старалась при каждом удобном случае напомнить Маринетт об их исключительности. И о том, что с ними и без того невероятная Маринетт становится просто Чудесной.

Тикки обожала свою подопечную, собственные силы и их совмещение. И всячески подчёркивала свою любовь, используя для этого любой удобный момент.

Родителей, как всегда, дома не было — ну да ничего удивительного. Маринетт по-быстрому соорудила себе бутерброд на кухне и, закусив свой неполноценный завтрак, выбежала из квартиры. Быстро спустившись по нескольким лестничным пролётам, она толкнула тяжёлую дверь подъезда и вышла на улицу.

И замерла.

Бутерброд, до этого зажатый крепкими зубами, выпал у Маринетт изо рта и шлёпнулся на брусчатку. За спиной девушки хлопнула закрывшаяся дверь. Глаза Маринетт округлились настолько, что, увидь кто Дюпэн-Чэн в этот момент, не поверил бы в её полуазиатское происхождение.

Прямо на проезжей части какая-то особо страстная парочка занималась любовью.

Маринетт ощутила себя глупой, как пробка, и такой же пустоголовой. Парочка на дороге совокуплялась с энтузиазмом двух половозрелых кроликов, дорвавшихся друг до друга после бесконечного воздержания. Мужчина со звериной прытью вколачивался в свою партнёршу, пока та подмахивала ему бёдрами и страстно стонала от наслаждения и боли: женская спина нещадно стиралась о грубый асфальт при каждом мощном толчке.

Маринетт открывала и закрывала рот, неотрывно смотря на парочку. Затем ей всё-таки хватило сил немного повернуть голову — и девушка издала тихий писк. Зажав себе рот ладонью, Маринетт остановившимся взглядом смотрела на то, как знакомая ей соседка скачет в позе наездницы на не менее знакомом полицейском. Оба выглядели такими довольными и счастливыми, что Маринетт бы их даже не подумала бы трогать… не занимайся они сексом на дороге утром среды.

Маринетт отступила к подъезду и прислонилась спиной к двери. Равнодушное сознание продолжало регистрировать происходящее перед глазами: как колыхалось рябое тело соседки, как поджимались пальцы на ногах у полицейского, как фитнес-парочка прямо перед Маринетт развлекалась во всю мощь своих подкачанных тел.

Вдалеке виднелись другие люди, занимающиеся не менее страстным сексом, но их Маринетт уже разглядывать не стала. Нащупав пальцами за спиной ручку от двери, Дюпэн-Чэн потянула её на себя, напрочь забыв про домофон.

Естественно, войти у неё не вышло. Она несколько раз бесполезно подёргала дверь, прежде чем вспомнила о том, что нужно набрать заветный код. Как назло, пальцы едва слушались, да и похолодели настолько, что сенсорные кнопки на них просто не реагировали. Вдобавок Маринетт не могла отвести взгляда от совокупляющихся… в общем, в дом она еле попала — и то по чистой случайности, как ей казалось.