5. Большое значение ненависти в общественной жизни. Сталинский СССР пропитан ненавистью. Газетные статьи то и дело исходят ненавистью к врагу, реальному и мнимому. Проводятся «собрания ненависти» на которых либо клеймят то что происходит, выражают готовность самим стать палачами, либо исключают из партии родственников разоблаченных врагов народа, а те должны публично покаяться и продемонстрировать ненависть и презрение к своим арестованным родственникам. Политики – люто ненавидели и уничтожали друг друга не политически – а самым что ни на есть физическим способом, то есть политика была смертельной в прямом смысле слова игрой.

Но до 1917 года – шансы «перевоспитать» сталинского человека все же были – общество в целом было другим, эти ценности разделяло меньшинство, причем меньшинство подавляющее. Но две революции, а потом и гражданская война сделали свое страшное дело. С одной стороны – они внесли в общественную жизнь опыт массового и повседневного насилия, опыт озверения и озлобления, полностью обесценили человеческую жизнь. С другой стороны – катастрофические последствия произошедшего, тот факт что революции и войны отбросили страну почти что в средневековье, гибель и массовая эмиграция и так небогатого инженерного и чиновничьего корпуса поставили перед утвердившейся властью большевиков жестокий вопрос. Либо они обеспечат стремительную и не считающуюся ни с чем модернизацию страны. Либо погибнут и они и страна. Но мероприятия по модернизации – как и во времена последних двух императоров не могли не привести – и привели – к расколу общества, к резкому нарастанию конфликтности всех без исключения социальных групп. В этом и следует искать причины сталинских репрессий.

Давайте-ка, господа, поговорим о крестьянстве. И его роли в том, что произошло, его позиции, его правах и обязанностях.

Есть такой литсериал Евгении Некрасовой «Кожа» – о черной рабыне и русской крестьянке. Приведу отрывок не из него, а из рецензии на него.

https://theblueprint.ru/culture/paper/knigi-o-rabstve

В первых сериях «Кожи» истории идут параллельно. Сначала – об американской рабыне Хоуп, рано отнятой от матери и проданной в чужой дом, где она учится прислуживать и мечтает летать. Затем – о русской крепостной крестьянке Домне (гениальный выбор имени, Domina, госпожа, но еще и доменная печь, и это нам тоже пригодится в дальнейшем), проданной от матери в господский дом, теряющей свою душу, прислуживая хозяйской дочери. Понемногу их истории встретятся и станут чем-то третьим, не оммажем Тони Моррисон и Майе Анджелу, не повестью о русском крестьянстве, а историей борьбы за свободу и свои права, вне зависимости от цвета кожи и места действия.

Интересно, что в России никогда не было литературного переосмысления крепостничества. О страданиях крепостных девушек писали исключительно белые мужчины. Своих травм, конечно, хватало на каждый писательский век, да и школьный литературный курс не давал забыть про народные страдания. Но ведь это не какая-то забытая история из мифологического прошлого. И сегодня, особенно в больших городах, где прямо рядом с барбершопом и корнерами существуют подвалы с мигрантами, нас, невидимо только, обслуживают все те же женщины с усталыми лицами, разобщенные со своей семьей и страной, которых мы легко опознаем по цвету кожи. Здесь видится огромное поле умолчания, словесная дыра, простор для романиста. Литературный истеблишмент, однако, тянется скорее к господам.

…

В основе «Кожи» – коллективная русская травма, трагедия несвободы, в которой от перемены времен ничего не делается. Но, как и всегда, Евгения Некрасова показывает и возможность освобождения, хотя бы через мечту, через чудо и через единение опытов угнетения, настоящее равенство и братство народов.

Принципиальная ошибка здесь заключается вот в чем: судьбу крестьянства мы рассматриваем в дихотомии свобода/несвобода. Причем несвобода трактуется как порождение власти и государства, а свобода, наступившая после Манифеста – как личная свобода.

На самом деле все намного сложнее. Намного.

Сложно найти юридический документ, который бы формализовал состояние крепостничества. В России никогда не было закона «О крепостных крестьянах». Изначально смысл крепостничества был в чем? Крестьяне не были прикреплены к земле и торговались с владельцем земли о цене ее обработки, угрожая, что уйдут к соседу, который платит больше. Чтобы препятствовать этому – сначала приняли закон об ограничении переходов, потом о дне, в который можно перейти (Юрьев день), потом отменили и Юрьев день. Нельзя точно установить тот момент, когда у «крещеной собственности» появилась цена сама по себе, без земли. Однако, государство никогда не рассматривало продажу крестьян без земли как что-то желательное, и начиная как минимум с Александра I появилась серия указов, затрудняющая продажу крестьян без земли. Их обходили – например, стали «отдавать в ученичество» или «отдавать в услужение» – то есть факт купли-продажи человека скрывался и нигде не фиксировался. Проблема в 19 веке заключалась не в том, что в России было крепостничество по закону, юридическое состояние рабства, а скорее в том, что оно было в обход законов, и у государства не было на местах ни чиновников, ни следствия, ни суда, чтобы обеспечить действие выходящих антикрепостных законов. На местах государственные функции выполняли те же владельцы деревень и крепостных и они отнюдь не были заинтересованы в выявлении и наказании нарушителей законов – они и сами их нарушали.

В конечном итоге – грохнул манифест 1861 года, которым крестьянам предоставляясь отнюдь не свобода.

Принципиальная разница между американской отменой рабства и русским освобождением крестьян не только в том, что в США рабов освободили без земли. Но и в том, что в США рабов освободили лично и без какой-либо привязки и к земле и к его социальной группе. То есть ему присвоили английское имя, дали паспорт и сказали – иди куда хочешь. Русским крестьянам паспорта не дали, их прикрепили к общине. Потому это нельзя назвать освобождением. Рабство в общине – это тоже рабство.

Каковы были условия в общине? Да, в общем-то, те же что и у помещика, даже хуже

Крестьянин был прикреплен к общине, не мог без ее согласия получить паспорт и куда-то уйти.

Крестьянин был прикреплен к своему дому и не мог никуда уйти и ничего сделать без согласия отца. Голос на крестьянском сходе имел глава семьи, никакими законами выделение из семьи не определялось. Как отец мог запороть сына, так бывало что и сын убивал отца. Конфликт отцов и детей в такой семье – не описан вообще нигде и никак – а стоило бы. Возможно, именно из этого вызревала ненависть и готовность подрывать устои.

Крестьянин не имел права обращаться в суд. До 300 рублей дела разбирала община, без какого-либо закона, по обычаю. Стоит удивляться укоренившемуся неуважению к закону и суду?

До начала 20 века община имела право перераспределять налоговое бремя – то есть, если кто-то не платит, община могла возложить обязанность уплаты податей условно на тебя. Почему? Потому что ты богатый, а он бедный, не переломишься, заплатишь. Какие последствия имели такие перераспределения – надо говорить?

Община перераспределяла землю. Надо отметить – не всегда. До четверти общин не перераспределяли землю ни разу за все постреформенное время. Вообще, говоря про общины, надо понимать, что каждая община была индивидуальна, никакими законами происходящее в ней не регламентировалось. Где-то общины были и успешными – автор читал серьезные исследования по общинам – были например такие, где мужики вообще отказались сеять – пахать. Чем занимались? Выращиванием овощей, частично продавали свежими, но большую часть сушили. И зимой продавали в крупные города сушеные овощи (в те годы с Израиля зимой свежих не везли) и понятно, были богатыми людьми – а хлеб покупали сколько надо. Были общины, где была общественная мельница, где-то была своя маслобойка. А где-то и нищие были, потому что то и дело делили.