Теперь все очевидно. Где еще, кроме Костромы, возможно собрать разноплеменную компанию посвященных? Кострома при Советах - вовсе не богатый край, а одна большая ссылка, куда попадали "бывшие", священники, отказавшиеся славить советскую власть и просто неблагонадежные.

  - Поверить, будто совершенно случайно к 1927 году в Кострому оказались сосланными раввин Шнеерсон, русские сектанты-голбешники и шейх мусульманского ордена Саадия, я не могу. Ладно, шейху могли назначить место ссылки с издевкой - сошлем, дескать, куда похолоднее, чай, Кострома не Крым, не Кавказ и не Средняя Азия. Но почему Шнеерсон, почему голбешники, предпочитавшие Пермь и Алтай?

  Александр Барченко приехал в Кострому с командировочным удостоверением, однако никакой командировки не было, необходимые бумаги на всякий случай выдали по блату, чтобы спокойно поселиться в гостинице.

  Он уже не раз так поступал: например, ездил вместе с Кондиайненом в Винницу к сумасшедшему профессору, изобретателю "машины погоды", для чего все справки Барченко состряпали ловкие мальчики Бокия. Изготовление фальшивых документов и денег - тоже направление работы спецотдела ОГПУ. От настоящих их отличить не сумел бы даже эксперт, да и кому охота сомневаться в подлинности?

  Роковое знакомство Барченко с юродивым Кругловым произошло неожиданно. Пройдя по "сковородке" (центральная площадь Костромы получилась в форме сковороды), Александр остановился у красивого дома в неоготическом стиле, напоминавшего о строениях Шехтеля в Москве. Изящные фонари потушены, маленькие окна скрывали неприглядный быт какого-нибудь унылого комитета, дубовая дверь казалась отбитой тяжелыми красноармейскими сапогами. Один взгляд на этот дом навеял гостю мысль, что веселое время беспечных исканий давно минуло, никакой неоготики и никаких Шехтелей больше не будет, да и вообще, если подумать, молодость ушла, а знаний не прибавилось.

  - Эх, время, время, хотел вздохнуть он, и едва не стукнулся лбом о нечесаного мужика с горящими глазами.

  Юродивый Михаил Круглов внешне совпал бы с фотографической карточкой конокрада Григория Распутина, только ростом казался меньше, бородкой пожиже. В руке помешанный держал выточенные из дерева плоские фигуры, схожие с модной в 1910-е годы детской английской головоломкой. Из разрезанных дощечек собирали либо пароход с трубой, либо собачку с высоко поднятыми ушами. Бормоча невнятные духоборские псалмы, Круглов сложил перед носом Барченко - нет, не пароход и не собаку - а знак универсальной схемы "дюнхор". Ту самую изящную пиктограмму, что чертил носком сапога на снегу Шандаровский и что вышивают на платьях, ковриках и рукавицах женщины Азии.

  Александр онемел. Неужели силы, охраняющие секреты Единой Традиции, сжалились над ним и приоткрыли заветную дверцу?!

  Он открыл рот, но тут Михаил Круглов сорвался и побежал. В начале улицы показались фигурки в белых халатах - врачи костромской лечебницы душевнобольных, где с небольшими перерывами содержался неопасный пациент Круглов. В больнице его все знали и любили. Вопреки диагнозу "шизофрения, сопровождающаяся бредом и галлюцинациями мистико-религиозного характера", он оставался вменяемым, насколько это возможно умному человеку на 10-м году советской власти.

  Круглов, родившись в набожной мещанской семье, часто ездил с бабушкой по старообрядческим скитам северных губерний. Годам к 12 мальчик неплохо разбирался в староверческих толках и согласиях, намереваясь пройти послушание на берегу Белого моря, но тут грянула революция, скиты начали разгонять. Мама от греха подальше уговорила Мишу отложить поездку "пока не успокоится", но летели месяцы, и ничего не успокаивалось.

  Напротив, набожного отрока, смущавшего односельчан предсказаниями глада, мора и засухи, раскрашивавшего какие-то дощечки, певшего гимны на непонятных языках, настойчиво пригласили побеседовать в уездное ЧК.

  Миша выкрутился, изобразив припадок, уверяя, будто все антисоветские заявления нашептывают ему неведомые голоса, крутят, мутят, а потом отпустят.

  Пришлось лечь в дом умалишенных. Настоящих сумасшедших там нашлось немного, Круглов сумел найти с ними общий язык, и его не трогали. Симулянт подрабатывал изготовлением деревянных игрушек и сувениров, преобразовав детскую тягу к рисованию на новый, вполне нэпманский, лад. Если Круглову хотелось уйти, он тихо, ничего не сказав врачам, покидал палату, шлялся по хлыстовским кораблям, бродил в лесах, а незадолго до того очутился в секте голбешников. Голбешники из пестрого моря русского сектантства самые неизвестные.

  Слово "голбец" восходит к старообрядцам: так они называли надгробный памятник в виде избушки. Кое-где "голбец" - загородка или чулан между печью и полатями, укрывище, где можно тихо молиться по-раскольничьи, не навлекая подозрений. Но старообрядцами голбешники не были, старательно отмежевавшись от них. Еретики селились в глухих углах, отдельно ото всех, и вели скрытную жизнь. Им приписывали свальные оргии - обязательно в полнолуние, в темных лесных чащах, где голбешники, надышавшись дыма брошенных в костер колдовских трав, предавались разврату до рассвета. Чтобы отсечь нежелательных свидетелей, сектанты выставляли охрану из крепких вооруженных мужиков, а детей, что могут проснуться ночью и встревожиться отсутствием родителей, вечером перед оргией опаивали сонным чаем. Так же поступали с немощными, старыми родственниками.

  Барченко не удивился, когда этими пикантными подробностями с ним поделилась сотрудница музея, ходившая к сектантам в этнографическую экспедицию, и записавшая целую тетрадь сказаний. Не одни голбешники буйствовали. Но то, что голбешники ходили в Шамбалу, и, если верить рассказам, все-таки дошли, поразило его.

  Во все края ведут проторенные дороги, есть карты, свидетельства путешественников, дневники экспедиций, память проводников. Попасть же в Шамбалу непросто. Хотя бы потому, что ее нет на карте мира, а все паломники, словно сговорившись, упоминают самые разные географические координаты, словно не к одной Шамбале они шли, а к разным странам.

  - Где Шамбала? Где-то в Тибете. А где именно, не знает никто. Дорогу в Страну Просветленных ты должен найти сам - говорили Барченко в питерском дацане. А как это - самому искать Шамбалу, ламы не объясняли. Если каждый будет туда ходить, зачем тогда Шамбала?!

  Потеряв из виду юродивого странника Круглова, Александр отправился в деревянную синагогу к раввину Шнеерсону, которого уже уведомил о своем приезде. Костромская синагога оказалась похожей на хороший мещанский домик, резная, с крылечком, вся такая русская...