... Барченко вскоре горько раскаялся.

  - Прости меня, Господи, плакал он перед старой черной иконкой, я не ведал, что творил. Мне обещали помочь с исследованиями, дать базу, ассистентов, доступ к книгам из спецхрана, в случае отказа угрожали расстрелять. Я не мог отказаться! Я ничего не понимал тогда! Любой шаг в этой стране нельзя сделать без государства! Оно взяло на себя Твои функции, Господи! Оно карает и милует, дает надежду и ее отнимает. Согласился вынужденно, по недомыслию, наивности, думал, будто власть заинтересована в развитии паранауки для блага народа. Как же я был глуп! Зачем, зачем, зачем?!!!

  Одинокую отчаянную мольбу его не слышал никто, кроме Того, Кто слушает все молитвы, от кого бы они ни исходили.

  - Фауст я, Фауст! Барченко страдал. Он становился в ливень под дерево, надеясь, что демонические силы притянут молнию и его убьет током. Топал ночами по неосвещенному полотну железной дороги. Брал на руки ядовитых змей. И - ничего. Не срок еще. Рано. Он клялся порвать со службой, перейти на медицинскую или литературную стезю, лечить больных, писать научно-популярные очерки для детей, подавал прошения, советовался с женой.

  Но все прошения возвращались без ответа. Их даже не отправляли, потому что права разорвать договор у Барченко не было.

  Он понял, что влип, что выхода нет, что вместо паранауки ему предложили стать пешкой в игре больших и злых магов. Таких, о которых маленькому мальчику читает мама на ночь. Тогда злые маги Сашу не пугали. Кто мог представить его - их слугой? На побегушках у мелких демонов, временно принявших отвратительный человеческий облик?

  Правда, имелся один выход. Сопротивляться надо сначала в виде тайного ордена, адепты которого займут руководящие должности по всей территории Советского Союза, а затем можно попытаться устроить "в месте силы с помощью людей силы" череду сакральных ритуалов, направленных на устранение ненавистного режима. Конечно, это шарлатанство. Но, если посудить, коммунистическая идеология сама по себе недалеко ушла от шарлатанства, используя почти то же, что и сельские колдуны - заклинания, амулеты, проклятья, а чем еще, кроме клина, можно вышибить клин? Поэтому идея совместного антисоветского ритуала - при всей ее абсурдности - постепенно начала казаться растерянным людям привлекательной.

  И не только тем, кто вошел вместе с Барченко в "Единое Трудовое Братство". Схожие планы строили одновременно несколько оккультных организаций Советского Союза.

  - Пусть все летит в тартарары, лишь бы не видеть это большевистское безумие - сказал однажды Таамил Кондиайнен, когда ему не удалось отоварить промтоварные талоны.

  Это только казалось, что секретный специалист Барченко хорошо жил.

  Финансирование особого отдела шло, прежде всего, на оборудование (чего стоил только детектор лжи!) и на командировочные, оклад же остался весьма скромным. Семья Барченко больше не голодала, но купить одежду становилось все труднее. Частные магазины закрывались, толкучки и барахолки исчезали, даже на Сухаревке, знаменитом блошином рынке у Сухаревской башни, продавалось настолько ветхое белье, что и после кипячения его не хотелось носить. Те, у кого остались золотые царские червонцы, могли покупать в магазинах Торгсина (торговля с иностранцами).

  Но у семьи Барченко не сохранилось ничего. Имущество покойного отца реквизировали, дом конфисковали, переделав в густонаселенную коммуналку. Обиженный, что любимый сын отказался от юридического поприща, суровый Василий Ксенофонтович лишил Александра наследства, поэтому даже без революций Барченко остался бы на бобах.

  Если бы Барченко почаще снисходил до разговоров домохозяек, ждущих дефицитной мануфактуры, он бы узнал радостные сплетни. В очередях, которые удлинялись по мере свертывания НЭПа, утешали себя болтовней о том, что некие белые офицеры в Европе на деньги западных разведок готовят свержение большевиков. Верить в эти слухи хотелось всем. Ведь тогда сразу же появится и кофе, и французские булки, и батист, и шляпки, и много чего еще, напрочь забытого советскими гражданами. Барченко тоже в это верил, хотя у него были несколько другие соображения.

  В том, что советская власть - от дьявола, он окончательно убедился, когда встретил в коридорах ОГПУ Фиолину Аспидовскую. Она служила там, выбивая показания, злая фурия революции, затянутая в черную кожу, любительница кокаина. Барченко, к счастью, пани не заметила - он наблюдал ее шествие через мутное стекло, но впечатление оказалось до того ужасающим, что Александр несколько дней не ел от страха.

  Именно тогда, с отчаяния, ему пришла в голову мысль о заговоре мистиков против советской власти. Но никакой заговор не состоялся бы без русского юродивого Михаила Круглова, с которым Барченко познакомился в Костроме. Собирать "людей силы" нужно в "месте силы", и этот город идеально для того подходил. Основанный в языческой древности на кургане исчезнувшего народа "кострома", он сыграл свою роль в дни Смуты. Романовская Русь появилась стараниями костромского крестьянина Сусанина, а в Ипатьевский монастырь близ города вели ворота, верх которых украшал набивший оскомину знак Всевидящего Ока - синий треугольник посредине белого облака с расходящимися лучами. Затем курносый рыцарь, император Павел I, успел до удушения шарфом подарить Костроме новый герб - мальтийский крест и полумесяц. После смерти императора герб сменили на прежний, екатерининский, а рыцарский подарок остался лишь на блюде в местном музее.

  - Странно, очень странно, думал Барченко, разглядывая экспозицию краеведческого музея, русская Кострома и мальтийский орден, да еще и с полумесяцем! Эклектика! Мальтийский знак - потому что Павел сам был гроссмейстером этого ордена, полумесяц - признание заслуг персидских и турецких купцов. И все же есть в этом что-то непонятное...

  Ноги занесли Александра в церковь Воскресения на Дебре, старинный храм переживал не лучшие времена - очередную "пятилетку безбожия". Там его ожидала еще большая эклектика: вытесанные на белом камне фигуры птиц и зверей. Любуясь ими, Барченко увидел пеликана!

  - Господи, почему пеликан? Откуда они в Костроме?! Их здесь отродясь не было!!!! Конечно, русские знали о пеликанах из переводных "Бестиариев", называли его "птица-неясыть", якобы раздирающим свою грудь, чтобы накормить птенцов. Но пеликаны служили символом тайных обществ, навевая не самые приятные воспоминания - опять о Фиолине Аспидовской и черной мессе в царскосельской "Шапели".