љ Юлия Мельникова, 2009-2011
Артефакт. ("Доктор Барченко")
Есть Бог, есть мир, они живут вовек,
А жизнь людей - мгновенна и убога.
Но все в себе вмещает человек,
Который любит мир и верит в Бога.
Н.С. Гумилев. Фра Беато Анджелико.
1. Елец Орловской губернии. "Тайны Изиды".
В то утро Саша Барченко проспал и опоздал на первый урок. Если бы он тогда проснулся вовремя, может, все пошло бы по-другому, а мне стало б не о чем сочинять роман, но, выскользнув из-под нагретого одеяла, посмотрел на часы фирмы Буре. Они показывали 8.30. Уже идет латынь...
Наскоро собравшись, суматошно съев булку со стаканом крепкого чая, гимназист нацепил тяжелый ранец, набитый чем угодно, только не учебниками, и побежал. К счастью, от дома Богушевского на Торговой улице, где жила семья нотариуса Василия Ксенофонтовича Барченко, до уездной гимназии недалеко. Сокращая путь, он свернул во двор, называемый Печатным из-за примостившейся там типографии чеха Нитке.
Неожиданно Сашу схватила за ранец чья-то злая рука. Существо, которому она принадлежала, распространяло вокруг себя тошнотворный, хорьково-серно-козлиный запах. Земля не держала кривые ноги полусумасшедшего морфиниста по кличке Типограф. Нитке привлекал его для набора левых заказов, а когда левую продукцию долго не заказывали, морфинист лихорадочно распродавал краденые книжечки, навязывая их первому попавшемуся. Он смотрел на гимназиста неодобрительно.
- Пустите, запищал Саша, пустите! Я на урок спешу!
- Двугривенный давай, - зашипел морфинист, - а за эту я тебе вот такую книжечку. Типограф повертел перед носом сконфуженного Саши брошюрой, напечатанной на дешевой серой бумаге.
Посредине грязновато-смазанной обложки красовалась раскрытая мужская ладонь с женским, изящно подчерненным глазиком. По углам ее переплетались кобры, звезды и цапли, больше похожие на дятлов.
Он неохотно расстался с двугривенным. На второй урок Саша Барченко все-таки успел. Развернул книжечку под партой, прямо на истории. Она называлась "Тайны Изиды", принадлежа к тому сорту оккультной литературы, которая усердно издавалась на рубеже веков, а затем благополучно исчезла, пойдя на заворачивание пайковой селедки и на растопку железных печек. В ней рассказывалось все и понемногу - изумрудные скрижали, Гермес Трисмегист, атланты, живущие в пустотах под пирамидами Гизы, тибетские ламы, спящие последние пять тысяч лет...
С тех пор Саша Барченко жил сразу в двух измерениях. В одном он старательно исправлял свои двойки и тройки, поражая учителей внезапно проснувшейся тягой к знаниям, в другом - читал оккультные журналы и брошюрки, прячась зимними вечерами со свечными огарками на веранде. Молчаливой свидетельницей Сашиного чтения оказалась только молодая юркая мышка, осторожно высовывающая любопытный носик из своей уютной норки. Он поглощал все - от дешевых, пачкающих руки типографским свинцом книжечек по хиромантии и прикладной магии до солидных востоковедческих трактатов, которые приходилось заказывать по каталогам из Москвы и Санкт-Петербурга.
Среди знакомых елецкого нотариуса был разоряющийся помещик Бунин, когда-то подтверждавший у Барченко старую купчую. Однажды Бунин пришел к ним в гости не один, а с младшим сыном Ваней, учившимся в Ельце. Пока отцы вели скучные деловые разговоры о векселях и закладных, сыновья играли в "железку" . Ваня Бунин неизменно выигрывал.
- У тебя рука легкая! - возмутился Саша, хоть бы раз для приличия проиграл!
- Я не нарочно, оправдывался тот, я не хочу, а все равно получается.
- А ты заставь себя - посоветовал ему Барченко, и давай по новой.
Но Бунин опять выигрывал.
- Магнетизер ты, что ли? - обиделся Саша, притягиваешь! Покажи правую руку!
Ваня безропотно протянул ему узкую маленькую ладонь татарского князя. Никогда еще юный хиромант Барченко не видел настолько богатую узорами руку. Холмы, круги и линии создавали причудливую арабеску, расшифровать которую, наверное, сочла бы безнадежным делом даже искусная гадалка.
Саша зажмурился. Линии переплетались, образуя латинскую букву N.
В брошюрках о ней ничего не написано. Разве что сказать - это знак больших свершений, наполеоновский размах личности...
О премии шведского сумасброда Нобеля, которую получит Бунин, Барченко тогда еще не знал, как и того, что лауреат вступает в круг с N в центре.
- А теперь твою руку - сказал он Саше, листая лежащий рядом "Оракул".
На ладони Бунин нашел знаки долгих странствий и печальный намек на трагическую смерть, которая, если верить линии жизни, заберет Сашу едва ли не в самом расцвете сил. Они до отупения сверялись с "Оракулом", бегали за другими книжечками по хиромантии, так и не выяснив, в каком обличии следует ждать Сашину смерть, будет она бледной строгой женщиной с распущенными волосами или небритым суровым палачом, нервно протирающим свои орудия.
Вечер кончался, Бунины уезжали. Отец обнял Сашу, сказав - все эти типографические "Изиды" и "Оракулы" не доведут тебя до добра!
- Знаете, на что он потратил пятирублевку, подаренную дедом? На трактат Сент-Ива д"Альвейдра о каком-то пропавшем царстве!
Помещик Бунин улыбнулся, ответив, что и его сын берет в соседнем имении редкие масонские книги екатерининской поры, особо любя старинную "Энциклопедию эмблем" Амбодика.
