... Есть дети, безоговорочно верящие старшим, какую бы чушь они им не плели. Барченко, напротив, был недоверчив до невозможности. Везде и всюду он подозревал обман, стараясь во что бы то ни стало докопаться до истины. Прекрасно зная, что истина редко лежит где-то рядом, и до нее придется рыться целую жизнь, и, наверное, даже после смерти тоже, он не собирался останавливаться.

  Однажды, когда отец уехал в Орёл на губернское совещание (или, как тогда модно говорить, съезд) нотариусов, Саша остался дома один. Привыкший к большому, дружному, шумному семейству, к играм с братьями и сестренкой, он быстро заскучал. От нечего делать начал слоняться по скрипящим половицам родительской половины. Заглянул в мамину комнату, понюхал флакончики французских духов, чихнул от белой пудры, нечаянно уронив черепаховый овал, запустил руку в ларчик с украшениями, раскрыл зеркальный шифоньер, пахнувший страусовыми перьями и нафталином. Примерил горжетку. Все не то! Тогда Саша вспомнил: очень давно не заглядывал в кабинет отца, где, помимо разных бумаг, сборников законов и юридических журналов, хранились диковинные вещицы. Например, дедова резная перламутровая табакерка, которую уездный священник дал маме в приданое, высыпав табак. Или ножички, инкрустированные рогом. А старинные нестреляющие пистолеты! Так приятно детской ручкой нажать на их тугие, холодные курки, представляя себя Пушкиным, убивающим Дантеса!

  Заигравшись, Саша нечаянно нажал скрытую пружинку секретера, и его неожиданно ударил в локоть маленький потайной ящичек красного дерева.

  Никогда еще он этого не видел. В ящичке лежала лихо скрученная, изъеденная жучком бумага. Дешевые чернила пропечатались на ее изнанке мелким, растянутым почерком. Написано было по-польски. Саша не удивился этому: отец был выходцем из малороссийской шляхты, которую несколько веков подряд старательно ополячивали. Он стал читать, но чем дольше погружался в слова, тем меньше понимал.

  Бумага оказалась свидетельством, выданным ксёндзом некому Аврааму Исаевичу, жителю городка Бары, в том, что он добровольно принял святое крещение и присоединился к римско-католической церкви "чистыми помыслами, только о спасении заблудшей души заботясь".

  Саша удивился: зачем отцу понадобилось прятать в тайничок свидетельство о крещении какого-то Авраама Исаевича? Что он ему, родственник, что ли?

  Только потом, несколько лет спустя, когда повзрослевший гимназист стал рассуждать о происхождении своей фамилии, он вспомнил эту бумагу в ящичке красного дерева и связал название городка Бар с фамилией Барченко.

  Кроме бумаги, на самом дне ящичка валялась необычная серебряная игрушка (для Саши все тогда было игрушкой), выкованная в виде сморщенного, маленького лимона. Эта "игрушка" стала первым артефактом, попавшимся ему вроде бы случайно. Наигравшись, мальчик свернул бумагу, запрятал лимон туда, где его нашел, но ящичек почему-то упорно не желал убираться в секретер. Саша долго дергал его, придавливал, и только совсем отчаявшись, нащупал кнопочку. Нажал - и ящик плавно вошел в нутро секретера, словно его никогда и не бывало.

  Несколько раз порывался спросить у отца, чьи же это лимон и бумага, но боялся, что ему достанется: все-таки лез в кабинет без спроса, баловался пистолетиками, открыл тайничок. Если эта мысль приходила к Саше, он начинал от нее отмахиваться, придумывая, что родители ничего не знают про тайничок, а секретер купили у прежних жильцов, это их тайна.

  2. Санкт-Петербург. Венгерский герцог З.

  ... Седьмой класс Саша Барченко закончил с отличием: даже по трудному греческому языку умудрился получить пятерку. От замкнутого двоечника, коллекционера дохлых ворон, второгодника, выраставшего из форменного серенького мундира настолько быстро, что портной приходил в замешательство, никто не ожидал такого взлёта. Учителя поражались.

  - Слава Тебе, Господи, исправился! Поумнел, осознал, что негоже родителей мучить! - тихонько молилась мама. И пожертвовала на оклад чудотворной иконы, покровительницы школяров, свои изящные золотые часики.

  На семейном совете отец, чьи дела в нотариате неожиданно пошли в гору, предложил наградить сына переводом в столицу, в классическую гимназию Санкт-Петербурга. Там, у лучших учителей, Саша должен провести последний, восьмой класс и получить аттестат, открывающий дорогу в столичный университет, который когда-то закончил Василий Ксенофонович Барченко. В сыне он уже видел блестящего адвоката.

  Из Елецкой гимназии - не настолько уж и плохой, но безнадежно скучной, косной - студентами становились немногие. Когда как блистательный Петербург! Он давно об этом мечтал. В столице были большие книжные магазины, знакомые гимназисту только по увесистым каталогам.

  Сотни книг по мистике, эзотерике и восточным религиям манили Сашу.

  Там жили люди, способные его научить главному, открыть глаза, найти смысл жизни. Провинция казалась тиной, а Питер - светом, куда рано или поздно хотели уехать.

  Его поселили на квартире у знакомых отца, недалеко от гимназии. Так удобнее, дешевле и проще следить за всем, чем он увлекается.

  Больше всего на свете родители боялись политики. Страху добавила история со старшим сыном помещика Бунина, который вдруг резко перестал навещать гостеприимный дом Барченко, безвыездно засев в деревне. Случайно, из газет, они узнали, что студент Юлий Бунин арестован по политическому делу и осужден на ссылку.

  Родители задумывались над тем, как уберечь своих талантливых детей от попадания в революционные сети. Ведь если аполитичнейший помещик Бунин не смог защитить сына "от идей", что же тогда он сможет противопоставить болезни времени?

  - Пусть Саша сам поживет в столице, в этом осином гнезде, чем от уездной тоски влезет в дурную историю, подумал отец, и посылал ему деньги, непременно приписывая, что это на театры, выставки и прочие развлечения.

  Но Барченко в театр не ходил. Зато купил с тех "лишних" денег роскошно изданную "Энциклопедию франкмасонства" на французском языке, тяжелую и темную, как гроб. Тома ее лежали под письменным столом, пугая своим видом добродушную квартирную хозяйку. Когда по средам и субботам прислуга устраивала там большую уборку, гимназисту пришлось уносить в коридор своих франкмасонов, а заодно - выбеленный человеческий череп, китайский драконий подсвечник и нефритовый, из двух идеальных половинок, шар. Вскоре к ним прибавились новые иностранные журналы оккультной тематики, а так же неплохая коллекция масонской литературы екатерининской эпохи.