Светила луна. Где-то вдалеке выли собаки на кладбище.
- Если б не война, я бы спал дома, а не гонялся б за дураками в темноте!
Наконец дверь скрипнула. Барченко ошибся: веселые польки жили в доме слева, напротив трактира, здесь же обитал старый Нисим. Вместо дезертиров выскочил лохматый, весь заросший мочальной бородой, дед в картузе и длиннополом одеянии, похожем не то на рясу, не то на халат, застегивающийся на женскую сторону. Трактирщик едва не помер, когда с дерева упал вооруженный человек. Все-таки не каждый день на субтильного, высохшего дедушку летит крепкий, высокий ефрейтор, да еще и при оружии.
Недоразумение разрешилось нескоро. Упав, Барченко увидел, что трактирщик буквально валяется у него в ногах, плачет и причитает дурным голосом. Вытье собак, доносившееся с кладбища, и дорожка лунного света положение не украшали. Александру доводилось слышать страшные истории о жестоких расправах над галицийскими евреями, и он с дрожью в сердце понял, почему старик плачет.
- Иди с миром, старик - сказал он ему, я никому не скажу. Иди, иди. Ничего не раскроется!
Трактирщик Нисим остолбенел от недоумения.
- Позвольте хоть узнать ваше имя, чтобы упомянуть вас в своих молитвах!
- Это зачем? Еще расскажете кому-нибудь, и у меня будут неприятности!
- Нет, нет! Но как молиться о счастье неизвестного? Мы всегда просим Бога помочь своим близким, называя их по имени-отчеству, например, я молюсь об упокоении моей жены Баси, дочери Боруха. Скажите хотя бы свое имя и имя вашего отца! - просил еврей, прыгая от радости, что его не расстреляют и не повесят в ту же минуту. Фамилию не обязательно, имя и имя отца.
- Меня зовут Александр Васильевич Барченко - колеблясь, ответил он.
Насколько знаю, по-еврейски будет Сандер или Сендер.
- Погодите! А вы родом не из моего местечка Бар? - спросил Нисим.
- Предок по линии отца родился там, но я никогда в Баре, или, точнее, в Барах не был.
Старик всплеснул руками.
- Есть минуточка? Одна минуточка! Понимаю, время позднее, вам пора возвращаться, но послушайте, какая история приключилась в Баре в дни молодости моих родителей! Такая история - сейчас уж не верится, что все это не выдумки!
Томившемуся в подвале Нисиму очень хотелось поговорить, и он начал, сбиваясь и путаясь, рассказывать.
- Давным-давно в местечке Бар жил молодой музыкант Авраам Исаевич, бесподобно игравший и на скрипке, и на трубе, и на рояле. Сирота, он воспитывался в доме пана Тарновского, богатого, но бездетного, рос в холе и неге, и, увы, считал себя поляком, а не евреем. Родители Авраама умерли, оставив ему в наследство только серебряный этрог да скрипку, источенную жучками. Талантливого паренька кагальный староста собирался уже отдавать в подмастерья меднику, но зарабатывать свой горький хлеб лужением кастрюль и выпрямлением днищ сковородок Аврааму не пришлось. Не для того Бог дал ему тонкие, панские рук с изящными пальцами!
Богач Тарновский любил вечерами слушать игру мальчика, удивился, что небедная община Бара не наскребет денег, чтобы отправить сироту учиться в город. Пришел в пустую хату Исаевичей, увидел Авраама, прощавшегося со скрипкой (на следующий день он уже был должен жить в закутке у медника), да и решил взять беднягу под свою опеку. Своих детей у четы Тарновских не было, давно мечтали усыновить какого-нибудь сироту, чтобы он хоть немного на них лицом походил. Пан Тарновский был кучерявый, волосы развевались гривой, и Авраам тоже лохматился, не расчешешь. Стал еврей жить в польском доме, учиться музыке, Тарновские ему даже настоящего скрипача привезли, немца.
Но лиха беда начало. Мальчик подрос, влюбился в Анельку, племянницу своего благодетеля Тарновского. Она приехала погостить, а тут Авраам - красавец, играет ловко все, что ни попросишь, и народную музыку, и католические мессы, и мелодии из итальянской оперы. Взбалмошная была паненка, симпатии свои часто меняла, обманывала ухажеров, но Авраам не верил. Любит она меня, говорил, вижу, что любит...
Хитрая Анелька, подстрекаемая дядей, убедила юношу креститься, обещала, что потом и о свадьбе договорятся, с паном и пани его познакомит...
Авраам согласился, пошел в костел. Сопровождал его опекун Тарновский, в бордовом жупане на перламутровых пуговицах в старинной шляпе с пером страуса. По дороге они всем кланялись, и пан Тарновский говорил: веду приемыша своего к вере Христовой, на святое крещение (произнося эту фразу, старый Нисим скорчил презрительную гримасу). Восприемниками его были тоже знатные поляки. Перед крещением Авраама обстригли, а то он был лохматый как баран, сняли еврейскую одежду, надели модный польский костюмчик. И крест ему пани Тарновская подарила не простой медный, а золотой, старинный, с камнями, который предназначался ее неродившемуся сыну.
Очень Тарновские к Аврааму привязались, пан даже слухи сеял, будто он - его грешок от еврейки. А осенью красивая пани вышла замуж. За шляхтича. С тех пор в Бары носа не казала.
И с чувством выполненного долга трактирщик Нисим поспешил исчезнуть в бездне своего погреба. Барченко стоял ошеломленный. Он напрочь забыл о поисках дезертиров, шепча, что ничего никогда не происходит просто так, без повода и последствий. Если повстречался этот чудной старик, именно мне от скуки поведал эту историю, а не какую-нибудь другую, значит, все не случайно! Я хотел узнать об Аврааме Исаевиче из местечка Бары? Хотел. Узнал? Узнал. Но мой ли он предок, вот в чем дело! И что такое этрог? Оставили ему родители скрипку и серебряный этрог. Рог? Украшение?
Потом ефрейтора Барченко замотали дела, и старого трактирщика он больше не видел. Полк их перевели, прорыв фронта ожиданий не оправдал, русская армия вновь отступала.
Поздней осенью 1915 года Александра демобилизовали по ранению.
У него открылась малярийная лихорадка, легко, на ногах перенесенная в Индии. Сначала приходилось терпеть, боясь, как бы полковой врач не принял ефрейтора за симулянта, но с каждым днем он все слабел и слабел. Невыносимый жар, дрожь, потеря сознания. Хинина в аптечке не было, лечили кое-как, крестьянскими снадобьями вроде ивовой коры, растертой в порошок. И поскорее спешили отправить в тыл.
