Но он там очутился не один. На противоположном скате, у изящного слухового окошка, сидел мрачный мужчина средних лет, всколоченный и помраченный. В руках незнакомец держал пачку отпечатанных на "Ундервуде" листков, а рядом примостились рукописи. Невозмутимо он рвал листы и бросал их вниз. Иногда доносились вопли и ругань, но упрямец продолжал кидать листы. Барченко подошел к нему поближе.

  - Уважаемый, сказал он по-немецки, что вы делаете?

  Помешанный повернул голову.

  - Я - востоковед Абранчак-Лисенецкий, невозмутимо ответил тот, уничтожаю труд всей своей жизни - перевод Корана на польский язык. Кому это теперь нужно? Никому.

  - Война рано или поздно завершится, снова будут выходить немецкие журналы по ориенталистике, вернутся с фронта арабисты, перевод непременно напечатают...

  - Глупо! Никто с войны не вернется - возразил Лисенецкий. Пустое все!

  - Отдайте их мне! - взмолился Барченко, меня отправят домой долечиваться после ранений, я покажу ваш перевод своим знакомым, увлеченным Востоком, и они что-нибудь придумают. А потом во всех энциклопедиях будет написано: первый перевод Корана на польский язык принадлежит арабисту Абранчаку-Лисенецкому.

  - Ничего я вам не отдам! - зашипел свихнувшийся переводчик. Варвар! Пришли в этот город измываться над нами! Вы хоть читаете по-польски?

  - Читаю. Неужели вам предпочтительнее лембергские лужи и пекельный огонь камина, а не надежная походная сумка ефрейтора Барченко, ополяченного малороссийского дворянина?

  Лисенецкий начал приходить в себя.

  - Сумка, наверное, свиной кожи? - ядовито поинтересовался он.

  - Крокодиловая. Купил в Петербурге, в английском магазине на Миллионной улице.

  - Позвольте узнать, чем вы занимались до войны?

  - Изучал медицину, римское право, геологию и минералогию. Еще прошлым летом проводил опыты по нейрофизиологии. Кроме того, пишу приключенческие романы. Давно увлекаюсь восточными учениями, поэтому не сомневайтесь, что я смогу оценить ваш перевод. Его непременно нужно сохранить до конца войны.

  - Но я выкинул уже листов 30! - закричал переводчик.

  - Это глупо.

  - Вы присвоите перевод себе!

  - Ни в коей мере.

  - Но вас могут убить!

  - Вполне. Но тогда мои вещи перешлют домой.

  - В хаосе войны это маловероятно - хмыкнул Лисенецкий.

  Барченко забыл, что собирался прыгать с крыши. Он схватил оставшиеся листы машинописи и спустился по лестнице. Сердце прыгало.

  Вот тебе и Лемберг! Мысль о смерти стала совсем чужой. Жить, сохранить труд несчастного поляка, дождаться мира...

  Appendix 1. Из Лемберга полк перебросили в небольшой галицийский поселок. Почти все его население - немецких колонистов, основавших неподалеку богатый фольварк Червонный, а заодно и табор румынских цыган, портного-еврея, одного хромого медника и крещеного турка, русские войска выселили подальше от линии фронта. Немецкие колонисты в любом случае считались нелояльными, цыгане тоже могли выполнять задания кайзера, с хромым турком и так все ясно: он бывший подданный султана, а султан - союзник немцев.

  Так объяснили ефрейтору Барченко, почему в поселке остались одни поляки. Правда, не совсем: в подвале большого трактира прятался его бывший владелец Нисим. Когда начали выселять, трактирщика-еврея спрятали соседи-поляки, потому что если не будет трактира, всему поселку придется туго. Негде станет посидеть у камина, послушать сплетни, купить газеты на разных языках, попробовать крендельки из соленого теста, отведать домашней колбасы. Что говорить о подвале, заполненном огромными бочками? Если у него не будет хозяина, произойдет грабеж и погром, кто-нибудь непременно утонет, слишком низко наклонив голову...

  Поэтому жители на общем сходе решили запереть Нисима в подвале, объявив его умершим, похоронив по всем правилам, с пением лучшего кантора синагоги, торжественной процессией пройдясь сквозь весь поселок. Трактир формально перешел в руки бывшего истопника, поляка, показывавшего подписанную бумагу - фальшивое завещание.

  К тому дню, когда Барченко отправился в поселок ловить двух сбежавших к веселым полькам молодых солдат, трактирщик Нисим просидел среди своих бочек уже больше года. Выходил он ночью, быстро исчезая при малейшем шуме, и верил, что Нисиму еще очень повезло. Трактирщик был стар, по метрикам ему должно быть уже больше 80-ти лет, но, сколько исполнилось ему на самом деле, не знал никто. Может, и все 120.

  Мальчишкой он боялся рекрутства, и, значит, застал правление Николая I, живя в российском подданстве, когда по наводке доносчиков - "мосеров" забирали в кантонисты еврейских ребят. В то местечко Нисим перебрался из Бара - места, давно манившее Барченко надеждой узнать хоть немногое об истоках своего рода. На старика ефрейтор наткнулся случайно, устроив ночную засаду в поисках двух непутевых рязанских солдат. Александру пришла телеграмма: утром в полк прибывает начальство. Поневоле встанешь ночью и побежишь ловить загулявших рядовых.

  Барченко затаился на дереве.

  - Выйдут голубчики по нужде во двор, тут-то я их и схвачу! - думал он.