Что ты сделал, Аларик? Почему ты нас не…

Я рассеянно потерла лицо. Имела ли я право требовать от него этого? Его доверия? Мы на столько недель оставили его там в одиночестве и ничего для него не добились.

На мощеной улице мы снова встретились с Кадизом. Я понятия не имела, где он так быстро добыл серого мерина, но не стала задавать вопросов, а просто схватила поводья.

– Быстрей! – крикнул Кадиз. – Они вот-вот поднимут мост.

Юбка платья цвета солнца порвалась, когда я вскочила на коня.

– Скажи мне одно, Кадиз. Аларик знал, что мы сегодня собираемся его освободить?

Кадиз опустил взгляд.

– Кадиз!

– Да, он знал. Я сам сказал ему об этом сегодня утром.

Но почему?..

Он ждал столько недель. Почему он не мог дать нам еще один день?

Что творится у тебя внутри, Аларик?

Вика подхватила свое платье и сунула кинжал мне в руки. Мне оставалось только сунуть его в сапог.

– Будь осторожна. Поклянись мне. Поклянись горами!

– Клянусь горами, древними и вечными.

– Лэйра, – серьезно произнес Кадиз. – Мост! Я сделаю, что смогу, но тебе теперь надо спешить!

– Спасибо, – крикнула я, разворачивая лошадь и направляя ее по ступенчатой улочке, ведущей вниз. Еще не выехав на широкую мостовую, я уже неслась галопом, крича людям, чтобы они уступили мне дорогу, стремясь к воротам по самому короткому пути, со всей скоростью, на которую был способен этот мерин,

Ворота были еще открыты. Я крикнула гвардейцам, чтобы они меня пропустили, и задела кого-то ногой в стремени. Громко топоча, мерин пронес меня по подвесному мосту и ринулся вниз по серпантинам Волариана. Никто и ничто не преследовало нас, кроме моих полных непонимания вопросов.

Что же ты сделал, Аларик?

И почему?

Мерин оказался быстрым и надежным, каким и должен быть. Я неслась по извилистым дорожкам галопом, далеко отклонившись назад в седле, чтобы не перелететь через его голову, если он споткнется. Когда мне навстречу на склон Волариана выбежали первые люди из деревни – побледневшие от ужаса, с детьми и наскоро собранным добром, – я погнала его еще быстрее. Никогда, ни при каких обстоятельствах я не позволила бы себе скакать вниз на такой скорости, но я не могла думать больше ни о чем, кроме беззащитной низинной деревни. И матери.

Снова и снова я просила западный ветер, люлану, чтобы она сделала моего коня быстрее, чтобы он взлетел на ее порывах.

Думать об Аларике я себе запрещала.

Когда я добралась до долины, конь потемнел от пота и совершенно вымотался. Из-за того, что я была в платье, седло до крови натерло бедра и икры. Но нам нужно было двигаться дальше и как можно быстрее. Копыта вздымали пыль на сухой дороге, которая вела меж полей. Солнце безжалостно опаляло нас. Его лучи уже покинули долину – солнечный поцелуй остался в прошлом. И все, что случилось здесь, тоже.

Я не видела дэмов. Ни единого.

Но я видела разрушения, которые они после себя оставили. Корова с отвратительной раной на боку вышла мне навстречу и убежала в поле. На общипанных пастбищах в лужах собственной крови лежали козы и коротко постриженные овцы. В лесу было тихо, словно я ехала сквозь него в кошмарном сне. Словно все звери, птицы и даже насекомые сбежали из долины.

– Ондрия! – выкрикнула я, когда в поле зрения появилась невысокая изба. Дверь была приоткрыта. Ондрия жила одна с тремя маленькими детьми, поодаль от деревни. Ее плечи едва проходили в дверь, и у нее было огромное сердце. Всему, что я знала об исцелении и травах, я научилась у нее. Я не могла просто проехать мимо, когда ей, возможно, нужна была помощь. Так что я придержала серого мерина и спрыгнула с него, держа кинжал в руке. Тяжело дыша, конь остановился. Хлопья пены покрывали его шею, собирались между ног и на подпруге.

– Ондрия? – Я рывком распахнула дверь. Яростное шипение заставило меня отшатнуться. В полутьме сверкнули глаза, а затем дэм метнулся через комнату и спрятался под кроватью.

На подгибающихся ногах я вошла в хижину. Чайник упал с плиты, и вода пролилась на пол. В луже лежал кусок хлеба, обгрызенный будто крысиными зубами. Дэм под кроватью тихо заурчал, когда я подошла ближе, но отодвинулся подальше. Он был необычно мелким, едва ли размером с кошку. Трудно поверить, что это существо когда-то было человеком. Возможно, его превращение произошло сотню лет назад, и тварь уменьшалась с каждым годом.

Я выбежала наружу. Обошла хижину, взглянула на пристройку. Сундук для одежды был открыт, одеял на кроватях не было. Наверное, дети Ондрии смогли забрать самое необходимое. Возвращаясь к коню Кадиза, я прошла мимо курятника, и у меня скрутило живот. Загородка была еще закрыта, и пять куриц беспомощно и совершенно безмолвно забились в самый низкий угол. Я открыла клетку, чтобы у них был, по крайней мере, шанс сбежать. Затем я поспешила к лошади. Когда я уселась в седло, острое жжение напомнило мне о том, как стерты мои голые ноги. Стиснув зубы, я пустила серого в галоп с места, чтобы побыстрее добраться до деревни.

Но деревня…

Мое сердце уже не билось, а только вздрагивало через пугающе долгие промежутки, удар за ударом проталкивая кровь по сосудам. Меня пробил пот, хотя мы уже давно скакали не слишком быстро.

Серый двигался из последних сил. Он тяжело переступал по траве, и звук его шагов терялся между домами. Мерин шарахнулся от перемазанного кровью трупа козы.

Тень накрыла мой дом, который еще несколько часов назад озарили первые лучи солнца, коснувшиеся крыш, заборов и развешанного на веревках белья.

Дома были пусты. Наверное, люди бежали в спешке. Кое-где двери были открыты, на улице лежал разорванный мешок, из него высыпались раздавленные фрукты и растрескавшаяся свекла. Остатки клевал ворон. По улице туда-сюда бегала испуганная собака, облаивая пустоту.

Они сбежали. Наверное, дэмы пришли, и люди бежали. Я посмотрела в сторону кузницы, затем в сторону аптеки, где жил Теобо. Ничто не указывало на следы борьбы. Неужели никто не попытался защищаться?

Я ударила коня пятками, чтобы он из последних сил прошел еще несколько метров. В ушах шумело, словно все четыре ветра обрушились на меня. Лицо было горячим и одновременно холодным как лед.

Мама была не в состоянии бежать. Или?

Перед нашим домом я не стала ждать, пока конь остановится, а спрыгнула с него на ходу. Остро вспыхнула боль в ногах, я шагнула назад, споткнулась и упала, опершись о землю руками. Поспешно поднялась и распахнула входную дверь.

Дом был пуст. Совершенно пуст.

Застеленные кровати, убранная посуда… Казалось, будто мама просто вышла к соседке Анкен. Или на рынок. Ее окрашенная минеральными красками шерстяная накидка, которую она постоянно носила на плечах даже летом, отсутствовала, и палка тоже. С кухни исчезли сыр, хлеб и ветчина, а также острый нож.

Мне сразу же захотелось броситься на поиски ее следов. Она не могла уйти далеко. Я должна ее найти. Но потом я остановилась, зашла в спальню и бросилась к своему сундуку с одеждой.

Слава горам, мой мюродем был на месте! Я поспешно натянула на истерзанные ноги тонкие штаны, но не стала снимать изорванное платье. Красота солнечной ткани осталась в прошлом. Пыль, кровь и лошадиный пот окрасили ее в цвет сточных вод. Пояс для оружия я закрепила под юбкой и убрала клинок в кожаные ножны так, чтобы остатки платья его скрывали. Учитывая находящихся в долине дэмов, мне не хотелось, чтобы какой-то гвардеец придирался ко мне только из-за того, что я ношу оружие, которого больше недостойна. К тому же привычка его скрывать была у меня уже в крови.

Серый щипал траву у обочины. Когда я взяла поводья, он оглянулся на меня выпученными глазами.

– Мне жаль, но надо двигаться дальше.

Сначала я вела его под уздцы, пока искала следы. Это было несложно: мамина палка оставляла круглые отпечатки на утоптанной тропе перед нашим домом. Они вели на улицу, которая проходила через всю деревню. Я прошла мимо кузницы, где в горне еще горел огонь, а из трубы, извиваясь, поднимался дым. По этой тропе прошло много людей – это было видно по отпечаткам ног на земле, стершим следы маминой палки. Кое-где виднелись потерянные в спешке вещи. Но я снова не заметила никаких следов борьбы. Никакой крови, кроме разве что гуся с разорванным горлом, который лежал в пыли между домами. Никаких признаков, что кто-то использовал оружие. Ни одного мертвого дэма, ни одного мертвого человека.