– Выходи уже, твоя принцесса уснуть не может, пока не поцелует тебя, – послышался за дверью голос милой.

Свет везде уже был приглушен, и лишь ночник в детской освещал мой путь.

– Спокойной ночи, Король, я тебе завтра ежика покажу, харашо?

– Конечно, принцесса, завтра снова его покормим, – не в силах противоречить, смиренно согласился я.

–Аха, – кивнула в ответ наша кудряшка и отвернулась спать, обняв куклу Катю.

И мне вдруг захотелось остаться ночевать в детской. Вот лечь прямо здесь, с дочкой, на этом уютном диванчике и прятаться здесь до утра. А любимой сказать, мол нашей принцессе страшно ночевать одной, и она боится бабайку. Нет. Не прокатит. Она в миг вычислит, кто настоящий трус. Трус, потому что боюсь предстоящего разговора. Ну вот как так бывает? Вроде взрослый человек, прошёл службу в горячей точке, ходил на задания в составе маленькой группы, а тут просто разговор со слабой девушкой. Здесь даже бояться-то нечего! Противник хрупкий, физически слабее, приемами рукопашного боя не обладает, стрелковыми навыками не владеет, оружие по разведданным не имеется. Но всё же один взгляд, один, черт побери, взгляд, и всё, ноги трясутся. А если ещё уловишь в голосе нотки осуждения, то всё, готов с голыми руками на любую банду противника идти, лишь бы подальше отсюда.

Нет-нет, я совсем не подкаблучник, и любимая мне даже разрешает иногда кушать в зале перед телевизором, но этот взгляд…

Мне кажется, ей можно сниматься в телевизионных шоу, где приглашают людей с экстраординарными способностями. Вот взять, например, людей, которые умеют читать мысли, так вот они просто дети по сравнению с моей! Она не просто читает мысли, она их редактирует, не вынимая из твоей головы. Причём препарирует молотком и зубилом.

Одним коротким взглядом она способна не просто прожечь тебя насквозь, а перемолоть все твои внутренности, вскипятить всё нутро, и после всего безжалостно схватить тебя за яйца и подтянуть их к глотке. И вот, когда ты, весь в испаринах, стоишь вытянувшись на носочках, пытаясь взглотнуть немножко воздуха, она мягким ласковым голосом с оттенком свинца, задаст тебе любой вопрос, и попробуй ты, собака дикая, хоть на секунду замешкать или не дай бог попытаться соврать, то можешь прощаться с жизнью.

"Ему бы жить да жить, да нет. Врал" – именно так напишут на надгробье.

Ладно, смысла нет оттягивать, надо идти на плаху.

Лежит, отвернулась, притворилась, что спит. Смешно. Я же знаю, что нет. Там целый вулкан эмоций сейчас кипит. Уверен, поток критики и железных доводов уже подготовлен и готов обрушиться нескончаемой лавиной, но плотина ещё держится. Пока держится.

Хоть постель достаточно большая, но всегда, когда ей удается лечь первой, сразу пытается занять место ближе к середине, чтобы отжать большую территорию. Татарка, одним словом. А сегодня, вопреки всему, отвернувшись, легла на самый край. И хотя дома тепло, плотно укуталась в толстое одеяло, словно в бронированный кокон. Дело хуже, чем я думал.

– Не лезь, – сухое, чеканное, словно выстрел разрезало тишину спальни, в тот момент, когда рука, проскользнув под одеяло прикоснулась к её манящей талии, – давай спать, у меня нет настроения.

О, ещё бы, я чувствую всё негодование, что переполняет душу. Представляю, если бы она мне посмела сказать, что уезжает надолго в командировку. Я бы даже слушать не стал, просто поднял бы её на плечо, отнес бы в спальню и закрыл на пару дней, пока не передумает. Без права на обжалование.

Но здесь другой случай. Перечить мужчине прямо нельзя, и она это понимает.

– Не лезь говорю, – вновь отстраняясь, повторила она, когда мой штурм продолжился.

– Ну чего ты, Милая? Я же так соскучился по тебе.

– Ты? Ты соскучился? – в её дрожащем голосе чувствовалась обида.

Я ходил по краю. Поправив одеяло, посильнее обнял её и прижал к себе, пусть знает, что чувствую её терзания.

– Да, я соскучился. Меня целый день не было дома, и я всё время думал о твоей безграничной нежности, которая согревает меня, где бы я ни был.

– Да что ты говоришь? Именно поэтому ты так стремишься уехать от нас подальше?

Мне кажется, в какой-то миг, вся наша спальня вдруг стала яркой от искр, что летели из рассерженных глаз. Но они сразу погасли, утопая в слезах, что так предательски выдали её чувства. Я знаю, она не хотела показывать свою слабость, не хотела обнажать свою уязвимость и нагружать меня своими переживаниями, но стена рухнула. В одно мгновение, из сильной и гордой девушки, она вновь стала маленьким и уязвимым цыпленком, которому нужна моя сила, чтобы спрятаться от всех невзгод.

Притянув к себе этот всхлипывающий комок, я поцеловал её в голову.

– Так надо, Милая. Какая же ты у меня ещё маленькая и глупенькая – произнёс я, прижимая к себе. Да, в плену своих чувств, я в сотый раз наступил на одни и те же грабли. Эх, а всё так хорошо начиналось.

–Я? Я маленькая? Я глупая? Да это ты ребёнок каких свет не видывал! Ты всё в войнушки играешь! Вот зачем тебе это, а? У тебя семья уже есть, у тебя уже дети растут, а ты! К чему опять это?

Как же она красива, когда злиться. Особенно в мягком свете ночников, когда вот так вот хмурит свои черные бровки, когда пытается быстро говорить, чтобы успеть за своими собственными мыслями. Такая забавная, такая смешная, видели бы вы её мимику в этот момент, просто загляденье.

Удар под дых вернул меня в реальность.

– Ты чего там улыбаешься? Твоя мама стала седой, пока ты там служил свою срочку, тебе этого мало, теперь ты хочешь, чтобы я седая ходила? Ты хоть думаешь о нас? Ты вообще думать умеешь?

– Конечно, ты же видела мой аттестат, там всего две четвертки, по русскому и литературе, и то только потому, что я не русский и не литературный – я накинул на лицо пафоса, пытаясь рассмешить.

– О, я в этом сильно сомневаюсь! Знаешь, можно быть умным в школе, но таким дураком по жизни, и мне кажется, это как раз твой вариант!

Я понимаю, что говоришь не со зла, просто расстроена. Долгие месяцы, пока я проходил проверку, ты помогала мне, переживала вместе со мной, но чем ближе был этот день, тем сильнее ты молилась, чтобы я не прошёл отбор. Знала бы ты, как же я люблю эти надутые сладкие губки, эти щечки, когда ты как дитё обижаешься.

– Милая, ты же знаешь, что я всегда думаю о семье и о вашем будущем, -шептал я на ухо, поглаживая её черные длинные волосы.

Она больше не пыталась вырваться из объятий, и лишь периодически всхлипывала, уткнувшись в мою грудь.

– На сколько подписал контракт?

– На пять лет, – и тут же почувствовав, как защемило сердце, пытаясь исправить это ощущение я добавил, – но у меня будет два отпуска в году.

Она, принимая этот приговор, лишь сильнее прижалась.

Стеклянный купол, гордо возвышающийся над зданием железнодорожного вокзала, играл яркими солнечными бликами, побуждая приезжих поднять голову вверх и улыбнуться прекрасному дню. За день через эту красоту проходят тысячи человек, оставляя благоприятное впечатление, как о вокзале, так и о столице Башкирии.

Но это, наверное, значимо для приезжающих и встречающих, а для тех, кто расстается, всё меркнет в грустных мыслях о предстоящей разлуке.

Голуби, постоянные обитатели вокзала, беззаботно прогуливаются по серой ленте перрона, вопросительно вглядываясь в глаза путников. Безмолвные свидетели тысяч сцен расставаний и слёз, так и не смогли их понять и прочувствовать.

– Чего ты так дрожишь? Вроде тепло на улице. Иди ко мне, глупая.

Неосознанно подчиняясь моему голосу, она всё же обиженно буркнула себе под нос:

– Я не глупая.

Я боялся смотреть в её глаза, понимая, что там увижу. Всеми частицами своего тела, каждым движением, каждым вздохом она говорила: "Останься", но понимая тщетность своих просьб, лишь произнесла: