Со своим конвоиром они прошли несколько десятков метров по коридору до лестницы и спустились на первый этаж, где у тяжёлой железной двери их встретили ещё два охранника.

– Фамилия? – нехотя спросил один из них.

– Брэдли, – ответил конвоир.

Дежурящий у двери сверился со списком.

– Место три, – сказал он охраннику, затем обратился к Эвану. – У тебя десять минут.

Эван шёл вдоль длинного зала, напоминающего чем-то банк с его отгороженными кабинками, где сидят улыбчивые операционисты, все в одинаковой форме своего банка, пытающиеся впарить кредит побольше и на более «выгодных» условиях. Разница была только в том, что между "операционистами" и "клиентами" было толстое пуленепробиваемое стекло, а все "работники" банка прямо источали безысходность своего положения. Камю здесь бы вдохновился на нового «Постороннего», а Сартр написал новую «Стену». Хотя, если о стенах, то они для некоторых стали настоящим домом. Особенно для тех, кто ничего уже не ждёт от свободы. Зачем всё усложнять? Ты никогда не замечал, как снаружи всё сложно? Проведя здесь достаточное количество времени, вспоминая, что было до того, как попал сюда, понимаешь, насколько внешний мир враждебен по отношению к тебе. Решать что-то, копать русло для своей жизненной реки? Зачем? Здесь все уже прокопали до тебя тысячи таких же, как ты, а тебе стоит только течь. И через пару лет форма покажется очень даже удобной, койка не такой твёрдой, но по-прежнему скрипящей. Но ведь её можно и смазать. И эта мелочь приобретает такой значимый характер, как будто сделал ремонт в собственной квартире.

Для некоторых это идеальное место. Тебя кормят, выгуливают, ты можешь читать книги, и даже приходится работать. Всё как в «нормальном» мире. В мире, который тебе с каждым новым прожитым в этих стенах годом тяжелее осознавать. Знают ли рыбки о существовании хозяина? Чем для них является твоя квартира, на которую они смотрят из своего аквариума? Просто картинка. Вряд ли они осознают, что мир продолжается за приделами их аквариума. И за свои 11 лет ты превращаешься в такую же рыбку. Правда, у тебя есть память прошлой жизни. Чем эта жизнь отличается от той, что снаружи? Тем, что у тебя изначально есть всё кроме свободы? Твоя реальность сужается до одной камеры и видом во двор из окна и то, что происходит снаружи тебя уже не волнует. Это всё стало таким мелким и ничтожным. Настоящие проблемы человечества сконцентрированы здесь, на двенадцати квадратных метрах и даже жизни не хватит, чтобы их решить.

Но есть ли свобода у тех, кто снаружи? Или для них тоже всё предопределено? Точно так же, как события, произошедшие в прошлом, предопределили последние 11 лет? А может и больше.

Что касается прошлого, по прошествии нескольких лет, свою старую жизнь вспоминаешь как что-то нереальное.

«Было ли это на самом деле? Или я всё время был здесь?»

Но чем ближе и реальней становится жизнь снаружи, тем сильнее она начинает тебя пугать. Ты совсем не подготовлен к ней, будто забыл, как держать ложку, чтобы есть. И тебе придётся всё вспоминать или учить заново. А ведь больше всего тебя пугают люди. Ты не знаешь, что от них ожидать. Как они воспримут тебя? Ты разучился общаться с «обычными» людьми в кафе или при приёме на работу, потому что вы уже отличаетесь друг от друга. Человеку, который провёл последние одиннадцать лет в изолированном обществе с такими же, как и он сам, сложно тотчас вернуться в своё прежнее состояние, вспомнив всё так хорошо позабытое. Да и было ли это «прежнее состояние»? Может быть, из-за этого люди и попадают сюда, потому что его у них никогда и не было. Они с самого начала были такими.

Как много людей не смогли прижиться в «новом-старом» мире? И как много людей захотело вернуться обратно. Для них истинные миры поменялись местами, а тюрьма оказалась теперь снаружи. И как много людей прервали свой путь, не найдя смысла в жизни во вне. Скорее всего, примерно так же чувствует себя генерал, посвятивший всего себя армии и военному времени, но внезапно осознав, что война кончилась, а вместо навыков стратега и тактика новый мир требует от него успехи в маркетинге и коммерческом планировании. Он чувствует себя чужим. Наверное, поэтому Редьярд Киплинг не стал описывать возвращение Маугли в «Человеческую стаю».

«Как думаешь, Эван, какой финал его ожидал? Как они его приняли?»

Вот, например, ты знаешь, что сказать громиле на прогулке, который задел тебя плечом или требует, чтобы ты отдал ему свои сигареты, потому что это уже твоя стихия, твой конёк отвечать таким громилам. Но ты не найдёшь что ответить мужу дочери двоюродной тёти, который спросит тебя на семейном ужине:

«Эй, Эван, скажи, а чем ты занимался последние десять лет? Я очень успешный риелтор и иногда играю на бирже, развлечения ради, ха-ха, даже развлечение должно приносить деньги, а чем занимался ты?

«О, это здорово, ты такой крутой, Френки, но я тоже времени зря не терял, сначала я работал на мафию, затем убил пару-тройку человек, ну а потом отсидел одиннадцать лет, вот на прошлой неделе вышел».

Если хочешь оказаться в этом доме последний раз, то вполне неплохой ответ. А если серьёзно…

«Как бы ты ответил им всем на этот вопрос, Эван? И самый неприятный вопрос, что сковывает все прочие мысли: виновато ли то место, где я сейчас нахожусь в моих страхах? Может быть, я был чужим ещё до того попал сюда? Может быть, именно поэтому я здесь оказался? Может быть, сюда попадают все Маугли? И куда тогда мне предстоит вернуться? К людям? Или В джунгли? А ведь страшнее всего, что самое отчётливое воспоминание из прежней жизни – дождь и окровавленные тела по всему дому

Занятый этими мыслями, Эван дошёл до третьего места. Сев на стул, он внимательно посмотрел в лицо посетителя за стеклом, уже ожидавшего его.

Собеседник улыбнулся.

Дыхание перехватило, а к горлу подступила тошнота, так что Эван смог только выдавить:

– Ты?! Не может быть!

– Не ожидал меня увидеть живым, Кристофер. Так же тебя сейчас зовут? Кристофер Брэдли.

Он как будто попробовал его новое имя на вкус

– Я вот пришёл проверить, как у тебя дела. Слышал, ты скоро выходишь, —внушительная пауза, – одиннадцать долгих лет. Как быстро время летит, не правда ли? Хотя для нас оно тянулось очень медленно. Ты всё это время мечтал о свободе, а я думал о тебе. Все эти грёбаные годы. Каждый чёртов день я думал, как встречу тебя. И вот осталось совсем чуть-чуть. Я долго сопротивлялся этому порыву прийти навестить тебя и вот в итоге не удержался.

Короткий нервный смешок.

– Я думаю, что ты и забыл своего старого друга. И уж тем более не рассчитывал его увидеть живьём. Но друг тебя помнит. А мы ведь когда-то спасли тебе жизнь. И как ты отплатил? Отнял всё! – Ещё одна долгая пауза.

Эван по-прежнему не мог выдавить из себя ни слова. Глаза собеседника сузились, а верхняя губа задрожала.

– Скоро день рождения, Эван. Ты сам знаешь у кого. Придёшь поздравить? Хотя что за вопрос, конечно, придёшь. Вернее, я тебя притащу своими руками. Но сначала зайдём в гости к кое-кому. Не буду раскрывать всех подробностей, а то это будет уже не сюрприз, – он оскалился. – Ладно, я убедился, что ты не сдох здесь за эти одиннадцать лет и дождался меня. Господи, одиннадцать лет, не верится даже!

С этими словами собеседник резко поднялся и зашагал к выходу. Отойдя на несколько шагов от стола с разделительным стеклом, за которым продолжал сидеть онемевший Эван, он обернулся.

– У тебя милая племянница. Хана? Правильно? Может быть, пригласим её тоже? Или, может, сразу всю семью твоего братца? Они же много о тебе не знают, я полагаю. Обидно, когда приходится расплачиваться за чужие ошибки. Но ещё обидней, когда не знаешь за какие.

Мужчина подошёл к двери и постучал в неё. Через мгновение на пороге появился охранник.

– Мы всё, – сказал посетитель и бросил последний взгляд на Эвана, перед тем как скрыться в коридоре.