Постучавшись в дверь, он вошел и увидел, что Комаров сидит один за своим столом и что-то в нем ищет. Тот бросил на него быстрый взгляд, а потом вернулся к своим поискам.

– Вы просили прийти…

– Да, хотел с тобой обсудить будущий диплом.

– Я вроде у Севастьяновой пишу, – неуверенно возразил Серега, озираясь по сторонам.

– Диплом ты пишешь у меня, Сережа, – с нажимом сказал Комаров и протянул ему зачетку, которую как раз искал в столе.

– А что вы хотели обсудить? – растерявшись, спросил Серега и стал листать ее, чтобы посмотреть, какие там оценки проставлены.

– Сессию ты закрыл, поздравляю, – опередил его Комаров, встал, прошел к двери и повернул в ней ключ.

– Спасибо, Александр Михайлович.

– Сережа, ты же понимаешь, что все случившееся второго числа должно остаться между нами? – Комаров приблизился к нему и заглянул в глаза.

– Конечно, – Серега был сбит с толку. – Я и не собирался ни с кем обсуждать наши с вами лингвистические дела. И вообще, об особенностях моей личной жизни знают только ее непосредственные участники.

Комаров улыбнулся и положил руку ему на плечо.

– Просто ты такой смелый… знаешь, сейчас молодежь вообще ничего не боится. В наше время за такое сажали и избивали.

– В наше время тоже избивают, Александр Михайлович. Поэтому ваша просьба о молчании была лишней, – резко возразил Серега, а потом смутился и добавил: – Простите.

Комаров приложил палец к его шраму на лбу.

– Так это была не авария? Из-за которой ты лежал в больнице? – его взгляд был встревоженным.

– Это была не авария, – жестко ответил Серега и приблизился к нему. – Давайте лучше займемся лингвистикой, Александр Михайлович? Эта тема гораздо приятнее.

– Ты делаешь это только ради зачетки? – нервно спросил Комаров, снял очки и положил их на стол позади себя.

– Нет. Просто вы открыли мне в науке глубины, о которых я даже не подозревал, – развратно ответил Серега и опустился на колени перед преподом. Он расстегнул молнию на брюках Комарова, достал его твердеющий член и взял в рот.

– Сделай это быстро, как ты умеешь. Изучением науки займемся позже, – хрипло сказал Комаров и сжал руками плечи Сереги. Тот начал ритмично сосать и быстро довел его до оргазма. Потом Комаров поправил на себе одежду и протянул Сереге бумажную салфетку.

– Глотать необязательно, если не хочется, – тихо сказал он.

– Уже, – криво усмехнулся Серега.

Повисла пауза, Серега встал с пола, отряхнул колени, вытер губы салфеткой и выбросил ее в урну.

– В среду я на кафедре всегда один, приходи после четвертой пары, – тихо сказал Комаров.

– В эту среду я работаю, – ответил Серега.

– А в субботу? – спросил Комаров и обхватил его плечи руками.

– В субботу могу, – кивнул Серега и попытался обнять его, но тот отпрянул, словно боясь не удержаться от соблазна и продолжить неформальное общение в разгар рабочего дня.

– Тогда до субботы. После пар. И не пропускай лингвистику.

– Мне кажется, я вам на парах мешаю, – ухмыльнулся Серега.

– Тебе кажется. Мне нравится на тебя смотреть. А теперь иди, – Комаров положил руку на ручку двери.

– Поцелуйте меня, как тогда, – тихо попросил Серега. Комаров мягко улыбнулся и коснулся губами губ Сереги. Очень нежно и легко.

– До субботы, – сказал он и повернул в замке ключ.

Серега вышел из кабинета, сжимая в руках зачетку. Никогда еще он не закрывал сессию с таким удовольствием.

С тех пор они стали встречаться на кафедре лингвистики, когда институт пустел и все преподы расходились по домам. Комаров дал ему материалы для диплома, помог выбрать тему и в промежутках между оральным общением действительно сумел заинтересовать Серегу особенностями словоупотребления жаргонизмов в современных художественных текстах. Это была тема его курсовой, из которой на следующий год предстояло вылепить дипломный проект. Комаров был интересным собеседником и при этом не занудой. Он много знал, но не пытался осчастливить своими глубокими познаниями насильно. Серега смотрел на него с восхищением, когда тот, потягивая виски, запросто мог рассказать о влиянии Диккенса на Фолкнера, а Гоголя на Салтыкова-Щедрина и доказать это, указывая на общие языковые конструкции. При этом сделать это так, чтобы никто не заснул. Комаров был редким в филологической среде универсалом, который занимался литературоведением и лингвистикой одновременно, к тому же свободно говорил на английском языке.

Серега ловил себя на мысли, что завидует той увлеченности, с которой Комаров занимался научными изысканиями в областях, которые Илья и большинство Серегиных знакомых окрестили бы никому не нужной хуйней. Серега и сам в глубине души так считал, потому что не мог примириться с полной практической бесполезностью того, чем Комаров занимался. И несмотря на то, что ему было интересно его слушать и даже писать под его руководством курсовую, будущим ученым он себя не видел. Ему совсем не хотелось прожить жизнь в этих пыльных аудиториях, в толпе баб, которые, начиная с третьего курса, скопом ходили беременные, лили слезы на экзаменах и брали академы.

– У нас на кафедре место лаборанта освобождается, – как бы между прочим сказал Комаров в конце февраля, когда они сидели полураздетые на маленьком вытертом диване на кафедре лингвистики. Серега поднялся и прошел к столу, где стояла бутылка коньяка и открытая коробка конфет – обычное подношение преподу от благодарных студентов и их родителей. Он был в рубашке, но без штанов. Плеснув себе и Комарову в два пузатых бокала, он обернулся и уставился на него.

– Вы же знаете, что я не пойду сюда работать, Александр Михайлович.

– Почему? – грустно спросил тот, разглядывая Серегу с уже привычным любованием.

– Потому что это не мое. И потому что в кофейне я больше зарабатываю.

– Если бы ты был Леной Перепелкиной, я бы согласился, что это не твое. Но у тебя есть мозги, Сережа, – возразил Комаров. – Неужели ты вечно собираешься работать буфетчицей?

Тот усмехнулся. Он понял, что Комаров специально его так обозвал, вернее, употребил слово с негативной коннотацией (как бы он сам выразился), чтобы подстегнуть его амбиции.

– Мне нравится работать в кафе. Там красиво, приходят разные люди, тоже часто красивые. На них приятно смотреть.

– То есть ты стоишь за прилавком по эстетическим соображениям? – усмехнулся Комаров.

– И по материальным тоже. Я с семнадцати лет сам себя обеспечиваю, а зарплата лаборанта – это копейки.