От одного только этого тона злость Мегуми выгорает до откровенной ярости, до красной пелены перед глазами.

Он уже открывает рот, готовясь отпустить поводок и все-таки нарычать на Юджи за абсолютно наплевательское отношение к собственной жизни. За полное отсутствие хоть какого-то намека на инстинкт самосохранения. За крайнюю степень долбоебизма. За…

Да за целую гору всяких «за»!

Но прежде, чем он успевает открыть рот – Юджи вдруг скукоживается весь и, с крайним интересом разглядывая собственные руки, произносит сиплым тихим голосом, попутно шмыгая носом:

– Спасибо. И прости. Ну… я… я не хотел доставлять тебе неприятности…

– Ничего ты не… – пытается прервать его Мегуми раздраженно, но Юджи, кажется, даже не замечает его попытку, продолжая.

– Я знаю, что раздражаю тебя, и то, что сейчас случилось, явно не добавит очков в мою пользу, да? – и опять этот неловкий, сорванный смех, который теперь отдает еще и каким-то самоуничижением.

Злость тут же надежно вымывает из Мегуми этим смехом, будто и не было, алую пелену перед глазами слизывает растерянностью и беспокойством. Но беспокойством совсем другим, не тем оглушительным и паническим – более мягким, неуклюже-тревожным.

Нахмурившись, Мегуми бурчит, старательно пытаясь снизить градус раздражения в голосе – и основательно в этом проваливаясь:

– Ничего ты меня не раздражаешь.

– Я буквально весь день пытался заговорить с тобой, чувак. Навязывался как мог – а ты или рычал на меня, или просто уходил. Даже я понимаю такие очевидные намеки, – хмыкает Юджи недоверчиво, продолжая рассматривать собственные ладони, и голос его звучит до странного убито, и вид его кажется чуть-чуть, самую капельку убитым.

Мегуми же чувствует все нарастающую за ребрами тяжесть от осознания того, что там, у ворот школы, когда они разошлись в разные стороны, это все-таки он стал причиной соскользнувшей с лица Юджи улыбки.

Той самой, которая освещала их целый день, как второе солнце.

– Ты меня не бесишь, – настойчиво повторяет Мегуми, и, пытаясь подобрать слова, продолжает: – Я просто… Не очень умею…

– Что? Быть человеком? – вновь хмыкает Юджи все с той же недоверчивостью, явно подразумевая сказанное, как шутку – но почти попадая этими словами в цель.

– Ну. Типа того, – смущенно кивает Мегуми, и теперь уже ему приходится отводить взгляд.

Несколько секунд Юджи ничего не отвечает, и Мегуми чувствует очередной прилив неприятного липкого беспокойства, растекающегося в грудине и отдающего теперь откровенной паникой – он уже показал Юджи куда больше, чем обычно показывает людям.

И от собственной искренности вдруг очень хочется сбежать.

Но прежде, чем он успел бы попытаться, Юджи наконец начинает говорить и голос его при этом звучит очень мягко. Вот только не снисходительно-мягко, чего Мегуми терпеть не может, а по-доброму мягко, заставляя его обернуться и вновь посмотреть на Юджи.

– Хэй, ты мне только что жизнь спас. Если думаешь, что после такого сможешь от меня избавиться – то ты плохо меня знаешь. Ну, э-э, да, ты вообще меня не знаешь. Но теперь обречен узнать. Если не после такого становятся лучшими-друзьями-навек, то после чего?

И на лицо Юджи вновь возвращается его широкая и яркая-яркая улыбка – второе солнце, и этой улыбкой электростанции бы питать.

А пока Мегуми чувствует, как где-то там, в области диафрагмы растекается что-то очень мягкое и очень незнакомое, он, пытаясь отвлечься от этого чувства, тычет пальцем в Пса.

– Вообще-то жизнь тебе спас вот этот парень. Это он меня сюда притащил.

Юджи поворачивает голову. Смотрит на Пса пару секунд, кажется, только теперь полноценно обратив на него внимание.

А потом его глаза вдруг, совершенно неожиданно для Мегуми, загораются абсолютным ярким восторгом, и Юджи тут же с готовностью наклоняется, обхватывая ладонями громадную морду. Треплет Пса по холке счастливо, громко чмокает с все той же широкой улыбкой в мокрый нос и говорит:

– Спасибо, приятель, – а Мегуми, стоит признать, немного впечатлен, потому что большинство тех, кто впервые видел Пса, едва не накладывали кирпичей, а не лезли к нему с поцелуями. – А как его зовут?

– Пес, – лаконично отвечает Мегуми, и Юджи переводит взгляд на него, продолжая трепать Пса по холке. Недоверчиво приподнимает брови.

– Серьезно?

– Более чем, – ворчит Мегуми, уже ожидая шквал критики в адрес своего воображения, но вместо этого Юджи только прыскает себе под нос, а потом его улыбка вдруг гаснет и выражение лица становится серьезным.

Пару секунд он молчит, сосредоточенно рассматривая собственные пальцы, запутавшиеся в шерсти Пса, а потом произносит тихо-тихо:

– Но это ты меня вытащил на берег, хотя не должен был, – и Мегуми уже хочет возмутиться, потому что, какой бы мразью он был, если бы просто прошел мимо, но Юджи не дает ему такой возможности.

Он уже добавляет с кривоватой улыбкой, явно пытаясь сбить серьезность своих слов легкомысленным тоном – вот только беспокойство в глазах и легкая дрожь в голосе с головой его выдают.

– Эй, ты вроде как только что вмешался в судьбу и теперь в ответе за мою жизнь. Не боишься?

Но Мегуми не ведется на эту попытку свести все к шутке. Смотрит в ответ серьезно и произносит спокойным ровным голосом, без колебаний:

– Я никогда не бежал от ответственности.

Когда Юджи вновь поднимает взгляд на Мегуми, в глазах его что-то едва уловимо смягчается, в радужках оседает нечто похожее на уважение и признательность, может, даже на чувство вины. Мегуми от этого становится не по себе.

Он ведь действительно ничего особенного не сделал.

А Юджи уже произносит уверенно и твердо:

– Я сразу понял, что ты хороший человек, Фушигуро. Оказалось, ты еще лучше.

Все остаточные возмущения Мегуми застревают у него где-то в глотке, несколько секунд он пытается подобрать слова.

Ему вдруг отчаянно хочется спросить, почему.

Почему Юджи выбрал его.

Почему из всех возможных, куда лучших вариантов – именно он, Мегуми, хмурый и нелюдимый, обычно отпугивающий всех одним своим видом.

Почему?

Откуда взялось вот это «я сразу понял, что ты хороший человек»?

Ведь он не хороший человек. Он столько всего сделал. И когда Юджи, с его улыбкой-солнцем, с его искренностью, с его теплом в глазах.

Когда Юджи все поймет…

Но потом, вместо тысячи вопросов и тысячи возражений, Мегуми лишь произносит чуть хрипло:

– Мегуми.

– Что? – рассеянно переспрашивает Юджи, вновь переключивший внимание на радостно машущего хвостом Пса, которого продолжает чесать за ухом.

– Можешь звать меня Мегуми.

Юджи тут же оборачивается к нему, несколько секунд выглядит немного ошарашенным, а потом улыбается так концентрированно счастливо, что Мегуми кажется, это счастье перетекает ему в вены.

– Тогда зови меня Юджи. Рад позна…

Но Мегуми уже не слушает его.

Потому что Мегуми вдруг замечает, как по виску Юджи стекает капля крови – и констатирует как-то глупо, полностью сконцентрировавшись на этом:

– У тебя кровь, – а Юджи, удивленно заткнувшийся, поднимает руку.

Проводит пальцами по виску и округляет губы в идеальном «О».

– Ну… Я, кажется, упоминал, что ударился?

И вот на этом, считает Мегуми, время для разговоров исчерпано.

Не слушая протесты Юджи, он тут же поднимает его на ноги и сообщает не терпящим возражений тоном, что сейчас они отправятся в больницу. Принимающийся наматывать вокруг них круги Пес явно решение Мегуми целиком и полностью поддерживает, служа подстраховкой на случай, если Юджи все-таки решит проигнорировать здравый смысл и отправиться домой.

В ответ на это Юджи показательно бухтит и возмущается, бурчит что-то о том, что это произвол какой-то, и где его свобода воли вообще? – но звучит все равно совершенно беззлобно и уйти на деле даже не пытается. Правда, заткнуть его выходит только, когда Мегуми сует ему в руки котенка-из-ада, и Юджи ненадолго отвлекается на комок шерсти в своих руках.