Он просто смотрит.

И в его непроницаемых темных глазах, так похожих и так непохожих на теплые ясные глаза Юджи – в этих глазах вдруг вспыхивает что-то, что загорается в них все ярче с каждым разом, когда Сукуна смотрит на Мегуми. Что-то, чего Мегуми понять не может.

Или не хочет.

Что-то, что сейчас распаляется так сильно, вспыхивает таким жарким огнем, что Мегуми кажется, если не отступит – его всего облепит ожогами.

Но он все равно.

Не.

Отступает.

И опять появляется это странное удовлетворение в глазах Сукуны, будто Мегуми ведет себя именно так, как он рассчитывал. Или как надеялся, если Сукуна вообще умеет испытывать что-то настолько человеческое. Вроде надежды.

А потом Сукуна вдруг произносит:

– Возможно, тебе стоит оглянуться наконец, чтобы перестать уже видеть только моего тупого младшего братца. Он вряд ли когда-нибудь до тебя дорастет.

И голос его, все еще слишком ровный, тихий, обретает странные бархатные нотки; и в глазах его, где-то посреди жадно ревущего огня, Мегуми вдруг мерещится горечь вперемешку с тоской; и собственный сердечный ритм на секунду сбоит, сбивается, и вдохнуть все никак не получается – Мегуми говорит себе, что дело в страхе. Конечно, в страхе.

Хотя именно страх он зачастую предпочел бы отрицать.

А потом в гостиную вваливается Юджи.

Как всегда громкий.

Как всегда яркий.

И момент разбивается, и Сукуна вдруг становится самим собой – вот он, оскал ядовитый, вот она, насмешка язвительная в глазах, и эта насмешка легко вытесняет все то, что до этого мерещилось. Мегуми наконец – наконец – вновь может дышать.

А Юджи замирает всего на секунду, чтобы тут же возмущенно броситься вперед, обдавая старшего брата концентратом ярости в глазах. И Сукуна сам отступает на шаг, на второй, прежде чем Юджи вклинится между ними и оттащит Мегуми от него – как делает всегда.

Но это все равно не выглядит как отступление.

У Сукуны ничто и никогда не выглядит, как отступление. Лишь как отточенный, доведенный до совершенства каждой своей мелочью план.

– Помни, тебе всегда рады в моей обители зла, – лишь скалится он напоследок, теперь – знакомо, привычно. Ядовито. Но Мегуми уже отворачивается.

Мегуми уже послушно следует за Юджи, который тащит его за собой, что-то возмущенно бухтя про бесячего старшего брата, и взгляд Мегуми вновь – на Юджи.

Но вместе с тем Мегуми почти физически ощущает, как в нем самом дыры прожигает чужой взгляд. Он не оборачивается, чтобы убедиться. Ему это не нужно.

Если Юджи – тепло.

То Сукуна – пламя.

Которое оставляет за собой сплошь пепел.

Мегуми всегда выбирал тепло.

========== (за три года до) Осторожность ==========

Когда Мегуми вскользь упоминает, что сегодня вечером уйдет к другу с ночевкой – Сатору интересуется с деланной небрежностью, не отрывая взгляда от телефона:

– Это тот друг, который… Юджи, кажется?

Краем глаза Сатору замечает, как брови Мегуми приподнимаются в непередаваемой ироничной гримасе. Отвечает он вопросом на вопрос, с легкой ехидцей пародируя небрежность Сатору:

– А что, есть другие варианты?

– Может, ты себе новых друзей завел, – пожимает плечами Сатору, продолжая изображать крайнюю заинтересованность содержимым своего телефона.

Эту реплику Мегуми ответом не удостаивает, только хмыкает язвительно и разворачивается, чтобы уйти. Но уже через десяток-другой секунд до Сатору доносится его крик из соседней комнаты:

– И хватит улыбаться!

Сатору, который и впрямь начал улыбаться, стоило Мегуми скрыться из виду, не выдерживает и запрокидывает голову, принимаясь вовсю хохотать.

Все-таки его ребенок неподражаем.

А вечером к тому времени, когда из коридора слышится голос Мегуми:

– Я ухожу. Не сдохни тут! – Сатору уже стоит у зеркала, застегивая последнюю пуговицу рубашки и поправляя очки на переносице. Довольно ощерившись собственному отражению, он вальяжно выплывает из комнаты и едва успевает притормозить прежде, чем завернуть за угол, когда улавливает какой-то звук.

Звуком оказывается шепот, тихий-тихий и приглушенный, очень знакомый – кажется, Мегуми говорит, уткнувшись носом в шерсть Пса; он любит делать так с самого детства. Сатору прислушивается – даже с его острым слухом едва удается различить слова.

– …просто позаботься об этом большом ребенке, ладно?

Сатору замирает. Моргает. И еще раз. А потом до него целиком и полностью доходит, о чем – и о ком – говорит Мегуми, и что-то с треском разбивается в области диафрагмы; такими темпами этот несносный прекрасный ребенок скоро все у него внутри к чертям перебьет.

Ох.

Ладно.

Что ж, по крайней мере, это объясняет, почему каждый раз, уходя с ночевкой к этому Юджи, Мегуми оставлял Пса дома.

На секунду Сатору даже чувствует прилив раскаяния за то, что собирается сделать. Но только на секунду. И это раскаяние никак не влияет на его дальнейшие планы. В конце концов, он и так сдерживал свое любопытство достаточно долго, сил его больше нет!

Так что Сатору дает Мегуми еще полминуты, а потом выходит из-за угла с широкой сияющей улыбкой и великодушно объявляет, прокручивая на указательном пальце ключи от машины:

– Я подвезу тебя, мне по пути!

Мегуми, до этого чесавший за ухом тоскливо смотрящего на него Пса, тут же поднимает взгляд на Сатору. Хмурится. Но прежде, чем он успел бы вставить хоть слово, Сатору уже жизнерадостно направляется к двери, тянется к дверной ручке… и тут перед ним – возникает угрюмое лицо преградившего путь Мегуми.

Шустрый засранец.

– Нет, – чеканит он решительно, но Сатору только улыбается шире и тянет чуть нараспев:

– Да-а.

– Куда ты вообще собрался?

– По делам, – пространно отвечает Сатору, чуть взмахнув рукой со все еще зажатыми в ней ключами. Те отзываются бодрым звяканьем.

– По каким таким делам? – продолжает допытываться Мегуми.

И если приходится стоять, запрокинуть голову, чтобы смотреть Сатору в глаза – то это явно никак не мешает Мегуми стрелять тяжелыми взглядами из-под насупленных бровей, демонстративно скрестив руки на груди.

«Кто из нас здесь родитель-то?» – весело думает Сатору и отвечает в тон мыслям:

– С каких пор это превратилось в допрос?

– С тех самых, как на пути у твоих загадочных дел оказался дом моего друга.

– Ох уж эти совпадения…

– Ты даже не знаешь, где он живет! – справедливое замечание, вообще-то, но Сатору не планирует это признавать. Игнорируя откровенное недоверие, граничащее с раздражением в голосе Мегуми, он только разводит руками с самым невинным видом и произносит покаянно:

– Я всегда готов чуть-чуть свернуть с маршрута ради дорогого ребенка. Ах, чего не сделаешь для потомства?

– Вот этого – точно не сделаешь. Я на велосипеде поеду.

– Нет, – в этот раз упрямиться начинает Сатору.

– Да.

– Ты что, стыдишься своего…

– Да.

Когда Мегуми жестко обрывает его на половине фразы, Сатору прикладывает ладони к груди и с драматичным вздохом восклицает:

– Как жестоко!

– Я не поеду с тобой.

– Тогда я поеду за тобой на машине до самого дома твоего друга. Должен же я убедиться, что ты благополучно доберешься!

– Раньше тебе убеждаться не надо было, а сегодня без этого никак?! – не выдерживает и срывается в приглушенный рык Мегуми, на что Сатору только невозмутимо кивает и подтверждает уверенно:

– Именно.

Несколько секунд они сверлят друг друга взглядами. Или Мегуми – сверлит, угрюмо и настороженно, а Сатору в это время довольно щурится и едва не облизывается сытым котом, уже предвкушая свою победу.

– Я позвоню в полицию и заявлю о преследовании, – наконец бурчит Мегуми, но как-то бессильно, без огонька, и Сатору тут же пускается в пространные рассуждения.

– …и мы потеряем кучу времени в отделении, объясняя, что мой ребенок просто угрюмый подросток, который стыдится своего отца, а твой друг будет разочарован, когда ты так и не явишься к нему с ночевкой. Ах, что за печальная история, заочно сердце кровью обливается…