Ему ведь только одного надо – ребенка своего защитить. Но как?

Как?

А сам Мегуми говорит тем временем – и Сатору возвращает внимание ему, игнорируя тяжесть в грудной клетке.

– Иногда мне кажется, что ты… – и в интонации его что-то проскальзывает, что-то глубже, что-то куда сильнее обычного ровного тона. Но Сукуна уже Мегуми прерывает – прерывает голосом, звучащим вновь резко, вновь язвительно, вновь насмешливо.

И Сатору понимает – Сукуна тоже это что-то уловил.

И этого чего-то испугался.

– Что тебе кажется, пацан?

– …а потом ты напоминаешь, какой ты мудак, – тут же выплевывает Мегуми, под стать Сукуне резко и ядовито, отбиваясь и моментально обрастая защитными стенами, которые на секунду, лишь на секунду – но, кажется, все-таки частично опустил.

И Сатору прикрывает глаза.

И Сатору скрипит зубами.

И Сатору вспоминает себя. Вспоминает, мать его, Сугуру. Вспоминает, как они вокруг друг друга вот так же отплясывали – как ядом плевались, ища друг к другу путь.

Как друг от друга отпрыгивали, боясь замечать и признавать очевидное.

И сколько проходящее доставляло им взаимного удовольствия: саркастичные перепалки и сражения в остроумии, которыми держали друг друга в тонусе – это все тоже Сатору вспоминает.

И обреченно выдыхает.

Лучше бы это был Юджи.

Лучше бы…

А Мегуми уже выносится из кухни – разъяренным огненным вихрем, который стоящего поблизости Сатору не замечает. Разочарованием от него отчетливо фонит.

Следом выходит и Сукуна – и Сатору успевает отловить выражение его лица. Тоже злое. Тоже разочарованное – вот только, кажется, лишь в самом себе.

И Сатору сращивает – ага. Ну да.

Он же спасибо сказать пытался – но где-то по пути проебался.

Это Сатору может понять. В этом – в худшем – они с Сукуной даже похожи.

Хочется горько рассмеяться.

И Сатору коротко, рвано смеется, после чего Сукуна наконец его замечает. И тут же закрывается наглухо. Ощетинивается, вдруг походя на подростка куда больше, чем Мегуми – и Сатору вновь вспоминается, что не такой уж Сукуна и взрослый.

Хотя, это смотря с кем сравнивать.

Если, допустим, с Мегуми…

– Ты все еще не осознаешь, да? – едко хмыкает Сатору, не давая Сукуне ничего сказать и озвучивая то, что весь вечер в голове крутится. И тут же оскаливается, продолжая жестче, мрачнее, со скользнувшей в голос угрозой: – Повезло тебе, что пока не осознаешь.

Потому что ему все еще шестнадцать, – не добавляет Сатору.

Потому что хотя бы выбор ты ему должен, – не добавляет Сатору.

Потому что его ребенок ведь совершенно не успел побыть, собственно, ребенком – у него такую возможность отобрали, – так пусть побудет хотя бы подростком. По крайней мере, настолько, насколько он, слишком взрослый, слишком рациональный, слишком здравомыслящий, в принципе умеет подростком быть.

Сатору так отчаянно пытается у него это не отобрать, будучи самым херовым отцом из возможных – и не позволит отобрать Сукуне.

И у Мегуми, пока что – его детская невинная влюбленность, тоже болезненная, но такая, мягкостью которой можно насладиться, в мягкости которой можно чуть-чуть утонуть – и не захлебнуться.

Сатору знает – от этой, детской влюбленности Мегуми уже будет больно.

Будет.

Но это он переживает.

А вот то, что дальше…

Тоже переживает – чем бы оно ни было, убеждает себя Сатору. Потому что это Мегуми. Потому что Мегуми сильнее, чем Сатору был когда-либо.

Потому что, если в этом ебаном мире есть хоть немного справедливости – у Мегуми все должно быть лучше.

И Сатору, наверное, никогда не перестанет хотеть спрятать его от Сукуны. И завернуть его в пузырчатую плетку. И защитить от всего гребаного мира.

Но Сатору не может.

А еще…

Потому что, – не добавляет он, внимательно на Сукуну глядя, – тебе бы самому до этого осознания дорасти.

Потому что Сукуна, кажется, еще сам попросту не готов. И до Сатору вдруг кое-что доходит, и он даже замирает от этого осознания – вероятно, для Сукуны это первый раз. Первый раз, когда его вот так накрывает. Первый раз, когда кто-то становится центром мироздания.

Первый.

И, возможно, последний.

Ох.

И вдруг пазл складывается. И становится понятно, откуда это отрицание. Откуда это непонимание. Откуда эта манера уходить в защиту, как только к пониманию хоть немного приближается.

Сатору ведь знает.

Сатору ведь себя помнит.

Тоже отрицал, тоже в защиту уходил – пусть и несколько иначе. И Сугуру улыбается ему из пустоты – тот Сугуру, который улыбаться еще умел, в которого Сатору, мальчишка еще совсем, по-детски влюбился, с которым эта влюбленность налилась силой, стала страшнее, мощнее, доросла до таких масштабов, что и сейчас, спустя годы, все еще крепко держит Сатору за глотку.

Что и сейчас, спустя годы, эта самая ночь, когда Сугуру умирал у него на руках – разламывает его на куски.

Так, что, да – Сатору знает.

Сатору понимает.

Ты так вляпался, Сукуна.

Ну, или, пока что – вляпываешься.

И Сатору ведь догадывался, к чему все идет, даже знал, еще когда впервые увидел, как Мегуми и Сукуна разговаривают – и все-таки…

Это слишком быстро.

Слишком.

И Мегуми все еще шестнадцать.

И Сукуна все еще сам к этому не готов. Сам еще слишком подросток, когда дело доходит до этого –того, чего с ним еще не случалось, чего он пока что, пока что понять не в состоянии.

И хорошо.

И пусть.

И Сукуна наконец реагирует на слова Сатору, наконец выплевывает:

– Что ты несешь вообще?..

Подросток, такой подросток, – думает Сатору, и вновь смеется приглушенно, с горечью и мрачным весельем. И где-то за окнами окончательно успокаивается ветер, перестает выть раненым зверем и истекать болью. И Сатору вдруг, на секунду задумывается.

Если бы Сугуру нашел себе новое воплощение в этом мире – он бы точно стал штормом.

Веселье становится мрачнее. Смех становится громче и злее. И Сатору не знает, благодарить ему или проклинать Сугуру-шторм – с одной стороны, эта ночь впервые за все прошедшие годы не была для него адом, этой ночью он не затащил в свой личный ад следом за собой и Мегуми.

Но с другой…

Вот он, Сукуна.

Сукуна, который однажды, возможно, затянет ребенка Сатору в свой шторм.

Смех тает.

Веселье гаснет.

Брови Сукуны сильнее сходятся к переносице – движение очень знакомое, явно неосознанно им у Мегуми подхваченное, – и смотрят его мрачные глаза так, будто Сукуна не уверен, насколько человек напротив него в своем уме.

Сатору вполне может это понять.

Сатору лишь оскаливается напоследок – и отворачивается, чтобы уйти в выделенную ему комнату; уйти туда, к собственным призракам, к тени Сугуру.

Оставляя Сукуну за своей спиной не осознавать и вляпываться все сильнее. Все тотальнее.

И если Сатору немного наслаждается страданиями Сукуны.

То кто может его винить?

Комментарий к (за год и семь месяцев до) Шторм

возможно, я зря это делаю. возможно, я об этом пожалею. возможно, это никто не ждал и нахрен оно никому не нужно

но, после очень сильных сомнений, я все-таки принес

потому что я до сих пор рассказал очень малую часть того, что хотел бы рассказать по этой аушке. и сейчас я тем более не знаю, в какой момент остановлюсь, сколько еще глав будет и будут ли они вообще

но пока я могу писать – мне нужно писать, даже если силы находятся далеко в минусе

а еще я просто по ним скучала, хоть и кажется, что последняя глава здесь была опубликована где-то в другой жизни

спасибо всем за отзывы, которые вы за это время донесли. я приятно удивлялась и была рада каждому из. спасибо за подарки работе no.44, Настоящая nemfomanka, intelligent37, zhan_gege, zoloto1812, Miralissa Black, мне неожиданно и тепло

добро пожаловать всем, кто остается людьми и называет вещи своими именами

========== (за три месяца до) Уязвимость ==========