А Мегуми хоть и отвечает ему в тон:

– Охотно верю, – судя по взгляду – действительно верит. И не зря.

Подозрительно прищурившись на такую покорность, Сатору внимательно смотрит на Мегуми и решает на всякий случай добавить:

– Вздумаешь опять такое скрыть…

– Если честно, то это было не совсем специально, – и за обычной невозмутимостью Мегуми, невиданное дело, вдруг начинает проступать что-то, отдаленно напоминающее неловкость; зарывшись пальцами в волосы на макушке и чуть поморщившись, он продолжает: – Я просто забыл рассказать.

Сатору даже застывает оторопело от таких новостей. Забыл.

Он забыл.

Но самое ужасное в этом заявлении то, что, несмотря на всю его нелепость, Сатору, ну, верит. Потому что это настолько в духе Мегуми – забыть рассказать, что рисковал своей жизнью, пытаясь спасти кого-то…

Да.

Сатору определенно верит.

Хохотнув с нотками истеричной обреченности, Сатору наконец выходит из ступора и драматично указывает на Мегуми пальцем, подписывая ему приговор:

– Пузырчатая пленка. Сейчас же. И до тех пор, пока не убедишь меня, что в тебе есть хоть немного инстинкта самосохранения.

– То есть, навсегда, – невозмутимо приподнимает бровь Мегуми, и Сатору недоверчиво качает головой – что за нахальство, а! Но все равно чувствует, как губы против воли растягиваются в улыбке.

Когда в ответ уголок губ Мегуми тоже ощутимо дергается, это – контрольный удар.

Запрещенный прием.

После такого Сатору точно больше не может на него злиться.

Юджи, явно ощутивший окончательную перемену в атмосфере, вновь начинает светиться гирляндой и выдыхает с явным облегчением. Чуть подавшись вперед, он смотрит на Сатору и произносит восхищенно:

– Но, вообще-то, он был та-а-ак крут!.. – и вот теперь он принимается петь восторженные – и явно заслуженные – оды Мегуми, больше не спотыкаясь через слово и вспоминая мельчайшие подробности, каждая из которых все еще немного тормошит кочергой угли страха внутри Сатору.

И в то же время заставляет гордиться, радуя еще больше из-за того, как сам Мегуми морщит на всю эту тираду нос с явным и таким редким для него смущением.

Вот только, пока Юджи продолжает говорить – Сатору не может сдержать любопытства и вновь скользит взглядом чуть в сторону.

Сукуна смотрит на Мегуми.

Смотрит на Мегуми очень странным, почти благоговейным взглядом.

Смотрит так, будто узнал о нем что-то новое, что-то, одновременно порушившее фундамент его мира – и ни капли его не удивившее.

Смотрит так, будто никого кроме Мегуми сейчас в целом мире не видит.

И.

Снова.

Ох.

И, нет, это все еще не тот самый взгляд – но явно на очередной шаг ближе.

На шаг ближе к пропасти, которая либо убьет Сукуну – либо станет лучшим, что с ним случалось.

Сатору непроизвольно скалится и хмыкает – и этот хмык, кажется, вырывает Сукуну в реальность, заставляя его – с явным усилием – оторвать взгляд от Мегуми и посмотреть на Сатору.

Сатору скалится шире.

А у Сукуны челюсть сжимается сильнее, с явным недовольством, и взгляд, непривычно уязвимый еще долю секунды назад – заковывает в непроницаемую тьму. После чего он отводит его в сторону, очень демонстративно на Мегуми не глядя.

Прелестно.

Юджи тем временем в своих восторженных одах доходит до котенка, которого Мегуми тоже не забыл спасти – что за невозможный восхитительный ребенок, – и Сатору милостиво внимание переводит на Юджи, оставляя Сукуну наедине с его, возможно, назревающим экзистенциальным кризисом.

Ну, или гейским кризисом.

Неважно.

– А куда вы котенка-то дели?

– Ну… – улыбка Юджи чуть приглушается, и он неловко чешет затылок, на вопрос Сатору отвечая: – Я, как бы, отдал его однокласснице. Не был уверен, как к нему… – стрельнув коротким взглядом в Сукуну, совсем уж несчастно заканчивает: – как к нему отнесутся здесь.

Мимо Сукуны явно тоже не проходит ни этот короткий взгляд, ни оговорка. Резко обернувшись, он мажет взглядом по Мегуми – ха, думает Сатору – и показательно концентрирует внимание на Юджи, раздраженно хмыкая.

– Не думал же ты, что я твоего дурацкого кота сожру?

Все еще отказывающийся на него смотреть Юджи чуть дергает нервно плечом и, старательно разглядывая собственные ноги, говорит непривычно неуверенным, тихим голосом.

– Ты и так меня ненавидишь. Я не хотел… Усугублять.

Раздражение тут же уходит из Сукуны – вырубается так резко, будто кто-то щелкнул тумблером. И место этого раздражения место на какую-то долю секунды занимает странное, даже болезненное выражение на лице, которое Сатору не успевает до конца прочитать – так быстро оно исчезает.

Можно было бы даже подумать – показалось, но Сатору никогда не кажется.

Он слишком хорошо знает, что видел.

Сам же Сукуна, после пары секунд глухой, нарушаемой только воем ветра тишины, вдруг тянется рукой в сторону, и у Сатору опять внутри все знакомо ощетинивается, и он почти кидается вперед – но Сукуна тянется не к Мегуми.

Сукуна тянется мимо Мегуми, хотя все еще опасно близко, почти касаясь губами его плеча, из-за чего у Сатору кулаки сжимаются, и он почти шипит сквозь стиснутые зубы.

Потому что Сатору замечает.

Замечает эту долю секунды.

Долю секунды, когда Сукуна замирает. Когда делает глубокий вдох, находясь в дюймах от плеча Мегуми. А потом моргает резко, будто и сам себе удивляется, хмурится сильнее – и тут же продолжает движение.

Доля секунды – но Сатору, блядь, замечает.

И чуть-чуть – или не чуть-чуть – хочет вырвать Сукуне кадык голыми руками.

А в это время все заканчивается тем, что сам Сукуна уже отвешивает Юджи смачный звучный подзатыльник, вырывая из него звонкий удивленный писк – и тут же возвращается на свое место; Мегуми на разворачивающиеся рядом с ним события реагирует, лишь совершенно невозмутимо поднимая свою кружку и делая из нее глоток.

Сатору же, ощущающий, как вновь всколыхнувшийся внутри него шторм утихает пропорционально тому, как увеличивается расстояние между Мегуми и Сукуной, коротко на это фыркает.

И в следующую секунду уже слышится преувеличенно возмущенное восклицание Юджи:

– За что?!

Глянув на Юджи так, будто большего идиота в жизни не встречал, Сукуна снисходительно отвечает:

– За то, что чуть не угробил и себя, и вот этого, – короткий кивок в сторону Мегуми, – пацана.

– И никто за меня не заступится?! – жалобно и очевидно притворно скулит Юджи, вновь переводя взгляд с Мегуми на Сатору и останавливаясь на Мегуми.

Но Мегуми только пожимает плечами.

– Это было оправданно.

Долю секунды Сатору смотрит на Мегуми, ощущая себя так, будто что-то упускает – и будто подзатыльник Юджи получил не только за то, что было озвучено.

О чем Мегуми либо знает – либо, как минимум, догадывается.

В это время Юджи уже поворачивается к Сатору, но тот в итоге лишь подтверждает беззаботно, доверяя реакции своего ребенка:

– Я обычно против рукоприкладства, но это оспорить не могу.

– Но там был коте-е-енок! – продолжает демонстративно скулить Юджи, и Сукуна на это язвит насмешливо.

– Которого ты все равно хер знает кому отдал.

И хотя Юджи продолжает делать вид, что ужасно, ужасно обижен – на его губах искрит знакомая улыбка. А сам он – хоть и показательно препирается с Сукуной, с которым они до этого ни единой репликой не обменялись, – продолжает украдкой на старшего брата поглядывать. И во взгляде этом нет ни обиды, ни неприязни – зато там едва уловимо загорается что-то настороженно-теплое, что-то опасливо-обнадеженное.

И Сатору понимает, что знает этот взгляд.

Так может смотреть ребенок на важного ему взрослого, одобрения которого ищет.

И, в очередной раз за этот вечер – ох, но теперь уже совсем другое ох. И Сатору вдруг думает, что мог бы Сукуне врезать не только за Мегуми – есть тут один ребенок, который так очевидно в Сукуне нуждается, и которого тот явно ненавидит не так сильно, как пытается это показать.