Понимает, что именно Юджи – заслуживает.

Даже туповатый и чрезмерно наивный.

Даже слепой и нихера не замечающий.

Он все еще во сто крат лучший человек, чем когда-либо сможет стать Сукуна. И он заслуживает Мегуми так, как никогда не сможет заслужить Сукуна. И он достоин Мегуми так, как никогда не сможет стать достоин Сукуна.

И на секунду, всего на секунду – но Сукуне хочется, чтобы его тупой младший братец наконец открыл глаза.

Чтобы заметил.

Чтобы оценил и сберег.

Потому что он сможет сделать Мегуми счастливым так, как никогда не смог бы сделать Сукуна.

Потому что рядом с ним Мегуми – расслабленность, спокойствие и мягкость, тогда как рядом с Сукуной он всегда – напряжение и настороженность, готовность в любую секунду начать защищаться.

А Мегуми ведь как никто заслуживает того, с кем ему будет спокойно и мягко, а не напряженно и настороженно.

Как никто заслуживает счастья, тепла и света.

И Сукуна вдруг осознает – это все, что имеет для него значение.

Чтобы Мегуми был счастлив.

Поэтому – ладно.

Похер.

Пускай.

Может, Сукуне этим нутро вытравит – но было бы, что вытравливать. Там из живого и светлого только поселившийся надежно Мегуми.

И.

Только он важен.

И пусть уже Юджи, мать его, заметит.

Пусть уже перестанет рвать Мегуми нутро; если Сукуна такое заслужил – карма в чистом, мать ее, виде, – то Мегуми-то нихера подобного.

Пусть уже эти двое получат свое ебучее долго и, нахрен, счастливо.

Пусть…

А в следующую секунду Сукуну вдруг резко швыряет в реальность, стоит только осознать, о чем думает.

И он вздрагивает.

И он судорожно сглатывает.

И что это за альтруистичное, мать его, дерьмо?

За Сукуной никогда такой ереси не водилось. Сукуна же – ублюдок и эгоист, который всегда думал только о себе.

Который научился думать только о себе, потому что иначе бы, блядь, не выжил…

…и что этот пацан с ним делает?

Какого хера так его изнутри выламывает?

Сукуне нужно уйти отсюда.

Сукуне нужно отсюда, блядь, бежать.

Но, когда ему удается сконцентрироваться на окружающем мире – Сукуна вдруг осознает, что пацан смотрит на него.

Теперь – прямо на него.

И в глазах его больше – ни следа мягкости и уязвимости.

И в глазах его вновь – напряжение и сталь.

И это – точечным ударом под дых, вышибая жалкие остатки кислорода из легких; по почкам, свернуться бы на полу побитой шавкой и скулить следующую вечность.

И это – так нужно и так правильно, что внутренний мазохист тащится, ловя личный приход. Сукуна сглатывает.

И не остается сил больше отрицать – доотрицался уже, сука.

Он не может сдвинуться с места.

Он не может дышать.

Он не может.

Блядь.

Его к стене пришпиливает взглядом Мегуми, как гвоздями в запястья – позже там обязаны обнаружиться кровоточащие стигматы, следы веры в единственного бога, которого Сукуна в своей жизни признавал.

Его к пацану пришило так, что попытка оторвать вывернет кишками наружу.

Краем сознания он понимает, что братца в комнате больше нет – вышел, наверное. Вот и объяснение, почему Мегуми наконец заметил его, Сукуну.

И Сукуна оказывается не в состоянии прикрыться даже насмешливым оскалом.

Даже привычными ядовитыми репликами.

Кажется, он делает шаг вперед.

Кажется, он что-то говорит.

Сукуна плохо осознает происходящее, плохо осознает реальность – вся его реальность концентрируется на Мегуми.

Весь его мир – Мегуми.

И Сукуна видит, что в глазах его настороженности и опаски, готовности зарычать в ответ – все больше и больше. Но он все равно не отступает – никогда не отступает. Смотрит упрямо, с вызовом. На равных.

И от этого крышу кренит основательно – но самым охуительным образом. И какой же он, этот пацан. Какой же…

Как возможно его не заметить? Как возможно в него не упасть?

Но Юджи…

Юджи опять нихрена не заметил.

Не увидел.

Юджи – тупоголовой слепой идиот, малолетний еблан, который не понимает, какое сокровище добровольно отдано ему в руки.

Только цени.

Только береги, блядь.

Но Юджи.

Не.

Понимает.

А у Сукуны все нутро настроено на Мегуми, как компас на север. Сукуна не видит ничего, кроме Мегуми.

Никогда уже не увидит.

И, может, он не заслуживает.

Может, он не достоин.

Но ему бы шанс. Один ебаный шанс – он бы сделал все. Он бы блядские вселенные положил к ногам Мегуми. Он бы…

– Возможно, тебе стоит оглянуться наконец, чтобы перестать уже видеть только моего тупого младшего братца. Он вряд ли до тебя когда-нибудь дорастет.

Сукуна удивляется тому, как ровно и спокойно звучит собственный голос, пока внутренности ему разоряет войной. И на секунду, всего на секунду ему кажется, что во взгляде Мегуми что-то мелькает.

Что-то загорается.

И Сукуна бессознательно подается вперед, тянется за этим чем-то, как погребенный в песках Сахары за глотком воды.

Пытается зацепиться.

Ухватиться…

Но в гостиную уже вваливается, мать его, Юджи.

Как всегда громкий.

Как всегда яркий.

Момент схлопывается.

Рушится в черноту.

Пока отчаяние стягивает бинтами ребра – нет, не отчаяние, всего лишь злость, это злость, говорит себе Сукуна, – ему наконец удается нацепить на губы оскал.

И он отступает на шаг.

На второй.

Сукуна не хочет видеть, как Мегуми в очередной раз выберет Юджи – ведь Мегуми всегда выбирает Юджи.

Но ему придется это увидеть.

Снова.

И опять.

И еще раз.

– Помни, тебе всегда рады в моей обители зла, – скалится Сукуна напоследок, пытаясь вернуть себе крохи равновесия, но какое там вхера равновесие, если взгляд Мегуми уже вновь – на Юджи.

Если Мегуми уже вновь – следом за Юджи, пока тот уводит его подальше от Сукуны, что-то зло пыхтя себе под нос.

И Сукуна смотрит вслед Мегуми, пока тот уходит.

Уходит.

Уходит от него – к Юджи.

И уносит гнилое, уродливое сердце Сукуны с собой.

Комментарий к (за несколько часов до) Принятие

спасибо всем, что радует и греет отзывами

и спасибо kwisti_chan за подарок работе, внезапная приятность

========== (спустя четыре с половиной месяца) Нежность ==========

Самое большое желание Сукуны сейчас – утопить мир в реках крови, но дверной звонок вжимают уже в третий раз и вместо этого ему, злому и невыспавшемуся, приходится тащиться открывать. Впрочем, возможно, именно сейчас кровь и прольется – хоть одна заебись новость.

А потом Сукуна входную дверь все-таки открывает.

А потом Сукуна видит того, кто стоит за ней.

И – блядь.

Блядь.

Ему приходится на секунду прикрыть глаза. Сжать крепче челюсть. Может быть, это всего лишь галлюцинации. Может быть, ебучая бессонница последних недель наконец дала свои плоды. Может быть, Сукуна просто упился в хлам и забыл об этом – а теперь ловит своих личных белочек, которые приходят к нему в образе Фушигуро Мегуми.

Любая самая невообразимая ебанина звучит правдоподобнее и логичнее, чем мысль о том, что Фушигуро Мегуми и правда стоит в его дверном проеме. Но когда Сукуна глаза открывает – пацан никуда не девается, только прошибает насквозь этим своим привычно холодным, невозмутимым взглядом.

Чтоб его.

Чего хочет больше, Сукуна не знает и сам: то ли захлопнуть дверь перед носом пацана – то ли вцепиться в ворот его футболки и притянуть к себе; вжать его в себя так, чтобы спаяться с ним ебучими атомами. Вот только на практике оба варианта нихрена не варианты – первый из них Сукуна, жалкий, безвольный, по самую макушку вляпавшийся, сам никогда не станет воплощать в жизнь; не сможет же, блядь, не найдет в себе на это гребаных сил. А второй ему воплотить в жизнь ни за что не позволит Мегуми, и так уж совпало, что его желания давно потеснили в списке приоритетов Сукуны желания самого Сукуны.