Юджи смотрит такими большими, искренними глазами, будто и правда верит в то, что говорит, будто и правда надеется, что это может сработать, и…

Это соблазн.

Это такой огромный, невероятный соблазн.

Потому что это действительно могло бы сработать.

Такой простой вариант.

Такой легкий путь.

Люди ведь разные, да? Некоторые приходят к этому, к чувствам позже, чем остальные. Некоторым нужно время. Нужен толчок. И…

…и на губах Мегуми вновь – жар фантомного дыхания. И на бедрах Мегуми вновь – фантомная хватка сильных пальцев, и перед глазами Мегуми вновь – бесы и голод в чужих глазах, и что-то другое, что-то, страшно похожее на нежность…

Мегуми прикрывает глаза и стискивает зубы, прогоняя образ Сукуны из своей головы.

Дело не в нем.

К черту Сукуну.

Дело в том, что это нечестно.

Если предположить, что до этого Мегуми и правда не вел себя, как мудак – то если он сделает то, о чем говорит Юджи, если поддастся соблазну, если…

Он не может так поступить.

Не с Юджи – и не с кем-либо другим, на самом деле.

Но Юджи, он заслуживает большего.

– Ты заслуживаешь большего, – дублирует Мегуми свои мысли, открывая глаза и разжимая кулаки. Вновь ощущая ту уверенность, которую испытал, глядя в глаза Сатору. Испытывая успокаивающее ощущение принятого решения и чувствуя, как последние остатки соблазна уходят. – Ты заслуживаешь того, с кем тебе не нужно будет заставлять себя, Юджи. Ты заслушиваешь ничем не жертвовать.

– Но это не было бы жертвой, – со странной тихой тоской в голосе говорит Юджи. – Это было бы шансом.

Но Мегуми только качает головой.

– Нет, это было бы шансом для меня, но для тебя – жертвой, – Юджи явно готовится заспорить, но Мегуми не позволяет ему. – Юджи, тебе не нужно меня жалеть. Я справлюсь. Правда. Я разберусь со своей влюбленностью и стану тебе другом, которого ты заслуживаешь.

– Но ты и так лучший друг, который только мог бы у меня быть! – тут же возмущенно вскидывается Юджи, и Мегуми слабо улыбается, наконец видя в нем тень настоящего, живого и яркого Юджи.

– Я буду в порядке, – тихо, но уверенно говорит Мегуми, заглядывая Юджи в глаза. – Я обещаю.

– Значит, нет? – так же тихо спрашивает Юджи, и Мегуми прекрасно понимает, что он имеет в виду.

– Нет.

– Но я ничего не испортил?

В голосе Юджи явственно звучит смесь надежды и страха, отражающаяся и в его глазах, и Мегуми ласково хмыкает.

– Но ты ничего не испортил. Наша дружба – одна из самых важных вещей в моей жизни. Я не хочу это терять. Не могу потерять, – а потом, ощущая неприятный приступ подступившейся неуверенности, ощущая, как страх Юджи зеркалится в нем самом, добавляет: – Если, конечно, ты сам все еще хочешь быть моим другом…

– Я буквально засосал тебя во имя нашей дружбы. А ты еще спрашиваешь! – с деланной веселостью прыскает Юджи, но смотрит робко, неуверенно, мол – ну как, мы уже можем об этом шутить?

Почему вокруг Мегуми одни идиоты – и почему он этими идиотами так дорожит?

Впрочем, это совсем не вопрос.

Мегуми прекрасно знает, почему.

И он разрешает смеху вырваться из своей груди, а когда в него вплетается ответный смех Юджи –наконец чувствует, как давление в грудине начинает снижаться.

Наконец чувствует, как теперь, когда он осознанно отказался от того, что у них с Юджи могло бы быть – что-то внутри расслабляется, будто струна на внутренностях, которая была до предела натянута долгие годы, наконец отпускает напряжение.

И Мегуми может дышать.

Когда собственный хохот затихает, Юджи все еще смеется – и Мегуми с улыбкой его смех слушает.

И вдруг осознает, что в диафрагме у него ничего не вздрагивает от этого звука, ничего не рвется туда, вперед, в чужие руки; что ничего не ломается чуть-чуть, едва уловимо – так, как это бывало когда-то рядом с Юджи.

Что в диафрагме – только тонна тепла и нежности, так похожих на те, которые Мегуми испытывает, когда слышит смех Сатору.

Мегуми застывает, ощущая, как собственная улыбка тает; вдруг осознавая, что далеко не впервые для него все так.

Что далеко не впервые при взгляде на Юджи есть тепло, есть нежность, но боли, но острой потребности – их нет.

Они планомерно сходили на нет уже далеко не первый день.

И – когда это началось?

И – почему не замечал?

Как вдруг, вновь…

…жар дыхания на губах, крепкая хватка на бедрах, голод в чужих глазах; собственная потребность, собственная жажда, собственное, собственное…

Пальцы лихорадочно цепляются за столешницу, перед глазами темнеет.

Даже будучи безответной, влюбленность в Юджи была такой простой, такой легкой; за влюбленность в Юджи было так просто цепляться.

Так просто.

За ней.

Прятаться.

И теперь, когда Мегуми осознает, когда почти физически ощущает, как она тает внутри него, оставляя после себя концентрат братской привязанности, преданности и нежности.

Теперь медленно приходит другое осознание.

Теперь…

Смех Юджи затихает, и Мегуми пару раз моргает, когда его встречает знакомая ясная светлая улыбка, от одного вида которой что-то внутри всегда успокаивается. Мегуми медленно выдыхает, заталкивая все свое внутреннее поглубже, заталкивая поглубже иррациональный и мимолетный, но остро вспыхнувший страх.

Это он обдумает потом. Потом.

Сейчас – Юджи. Сейчас главное, что они ничего не испортили. Сейчас главное, что, кажется, их дружба слишком крепка для разлома одним-единственным поцелуем. Сейчас главное, что, кажется, в мире в принципе нет ничего, способного эту дружбу разрушить.

И Мегуми искренне улыбается Юджи в ответ.

Временно игнорируя то, как внутри рушится что-то, совсем с Юджи не связанное.

Комментарий к (спустя четыре месяца + несколько дней) Осознание

в надежде, что кто-то ждал

========== (за восемь лет и девять месяцев до) Эгоизм ==========

Отыгрывать легкомысленного идиота – одно из любимых занятий Сатору. К идиотам меньше вопросов, с них меньше спросу; за маской идиота проще всего спрятаться.

Но любовь к отыгрышу еще не значит, что Сатору идиот на самом деле…

Ладно.

Хорошо.

Он действительно идиот.

Но он может быть достаточно наблюдательным идиотом, когда этого захочет.

Поэтому мимо внимания Сатору не проходит то, как после случая в переулке, после нападения отбитого мудака и смерти одного из щенков Мегуми замыкается в себе. Распознать это совсем непросто, учитывая, что его ребенок по определению на тысячу замков закрытый – вечность можно потратить на тщательный взлом каждого из них, чтобы в итоге обнаружить, как на месте взломанного появилась новая тысяча.

И все-таки.

Сатору видит.

Замечает изменения в том, как напряжены сталью хрупкие детские плечи, в том, насколько молчаливее стал и без того не склонный к разговорам Мегуми, совсем перестав даже бросать редкие холодно-едкие реплики в ответ на дурацкие шутки Сатору, в том, что он еще больше обычного предпочитает проводить время в одиночестве.

Наверняка и кошмары Мегуми вернулись – хотя Сатору не уверен, уходили ли они вообще. Просто, кажется, его ребенок лучше научился такое скрывать.

И.

Черт.

Сатору понимает. Конечно, понимает. То, что произошло с Мегуми, даже по взрослому человеку с абсолютно здоровой психикой жахнуло бы мощно – а учитывая, что Мегуми все еще ребенок.

Учитывая, через сколькое он прошел – пусть Сатору все еще не знает подробностей, но он может прикинуть масштаб вылившегося на него дерьма…

Ну блядь же.

И Сатору так сильно хочет помочь Мегуми, хочет найти способ вытащить его из этого состояния. Вот только прошло уже больше года с тех пор, как они с Мегуми встретились, и Сатору думал, что к этому моменту наконец начнет хоть немного разбираться во всей этой родительской теме.

А по итогу все еще совершенно не понимает, ни что происходит, ни что он, черт возьми, творит.

Но после судорожно мозгового штурма, после атаки интернета, после доведения нескольких продавщиц в детских магазинах до состояния восторженно-испуганного пре-обморока, Сатору приходит к гениальному решению – велосипед!