– Тебе не было страшно?

– Страшно мне было, когда я умирал, – проворчал Сирил-призрак. – Недолго, впрочем. А тогда бояться уже было нечего. Наоборот, я почувствовал… Ну, что-то вроде мрачной такой радости. Хотели от меня избавиться – а вот не удалось! Смотрел на монастырь и думал, что пусть сюда попробует кто-нибудь прийти, я уж дам знать о себе. И вот я сидел, ждал, снег все шел. Вдруг я услышал за спиной голос. «Так и собираешься тут сидеть?» – спросил он. Я обернулся и увидел человека… Не человека. Не знаю. Он выглядел не как человек, и уж точно не как призрак – ну, не как я. Он был очень высокий и в длинной одежде, но с голыми руками, а ведь снег шел. Но он до него не долетал, так мне показалось. Я ответил таким тоном, за который мне при жизни выговаривали, что я упрямый дурак: «Да, собираюсь. А что, нельзя?» Он сказал: «Можно, если ты так хочешь». Я и сказал: «Да, я так хочу». Он кивнул и ступил за скалу. Я сразу пошел туда, но никого не увидел ни за скалой, ни на склоне. Он тогда был более пологим, можно было немного спуститься.

– Тогда это совсем другое дело, – рассудил Сирил, заинтригованный его рассказом. – Ты сам выбрал! Наверное, ты видел ангела.

– Может быть.

– А ты долго ждал, пока кто-нибудь придет?

– Нет, не очень. В ту же зиму ко мне пришел Стефан, тоже из монастырских ребят. Он ничуть не испугался, заплакал даже и сказал, что рад меня видеть и что он знал, что я вернусь. Можешь себе представить? Я еще тогда подумал, что глупее случая не выдумаешь! Призрак успокаивает человека, плачущего от радости! – Сирил-призрак рассмеялся. – Мы с ним поболтали, потом Стефан ушел, а я скоро заснул и проснулся уже много позже. Больше я никого не видел из тех, кого знал при жизни. Только настоятель еще, кажется, приходил, но я тогда уже как бы спал, и мне вообще не хотелось его ни видеть, ни слышать.

– Почему? – спросил Сирил. – Ты же сказал, что он хорошо к тебе относился.

– Толку-то! Он прекрасно знал, что меня хотят убить, это уж точно, и даже не попытался меня спасти. Никто не пытался, хотя могли. Сборище трусов, а не деревня. Все слишком боялись моего отца.

– А кем был твой отец?

– Он был судьей.

– А-а, – протянул Сирил. – Мой не судья, а адвокат. Оправдывает перед судом всяких богатых людей. Но в моей школе его тоже боятся, наверное, потому, что он много им платит. Просто молча соглашаются со всем, что он скажет. Я тоже не раз думал, какие они трусы и не вступятся за меня, даже если точно знают, что я не виноват.

Воспоминания о случившемся в школе накатили неприятной, затхлой волной. Пытаясь перевести тему и отделаться от нее, Сирил сказал, что хотел бы поесть, и с насмешливого разрешения Сирила-призрака принялся за сэндвичи и колу. Сирил-призрак с минуту безмолвно наблюдал за ним, потом предложил:

– Хочешь, пока ты ешь, я расскажу тебе историю? Она произошла в монастыре.

– Давай! – едва выговорил Сирил с набитым ртом.

Сирил-призрак начал рассказывать.

– Сирил! Тебя ждет настоятель.

Сирил остановился и недовольно посмотрел на запыхавшегося Берна. Он собирался заняться чем-нибудь поинтереснее, чем строить покаянную мину, а то, что именно это и придется делать, не вызывало сомнений.

Берн понял – Сирил не прочь притвориться, что в глаза его сегодня не видел и, следовательно, знать не знал о приказе явиться к настоятелю. А потому поспешил добавить:

– Кажется, это серьезно.

– Ладно. Пойдем, проводишь меня, а потом скажешь остальным, чтобы подождали возле холма.

Берн послушно пошел за Сирилом.

– Интересно, что ему от меня нужно. Я же разобрался с тем дурацким забором. Джозеф даже спасибо сказал.

– Может, он хочет спросить насчет привидений, – ляпнул Берн.

– Привидений? – Сирил приподнял брови и улыбнулся.

– Да. Я случайно слышал разговор… О том, что в подземелье раздается плач, а еще стоны и шорохи…

Сирил кивнул. Эти слухи он и сам слышал сегодня после утренней трапезы, причем не от друзей, а от монахов.

– Эдвин считает, что это мы устроили. Ради шутки.

– Если послушать Эдвина, – сказал Сирил, – мы виноваты во всем вплоть до смерти Христа. Ему следовало стать шерифом, а не священником.

– Ну уж нет! – воскликнул Берн. – Тогда мы бы тут и месяца не протянули. – Он помолчал, искоса глядя на Сирила, и нерешительно спросил: – Ты правда ничего об этом не знаешь?

– Ничего. Поверь, я бы придумал что-нибудь поумнее. После смерти души отправляются в рай или ад, им нечего делать в подземелье.

Они поднялись по лестнице, прошли по широкому коридору и остановились у дверей, красиво украшенных орнаментом. Это считалось гостевой комнатой для особо важных персон, щедро жертвующих свои средства монастырю, дабы они могли расположиться со всеми удобствами. Но благодетели наведывались сюда нечасто, и настоятель предпочитал проводить время именно здесь. Когда же важные личности все-таки удостаивали монастырь своим присутствием, никто не знал, где именно искать настоятеля – местонахождение его покоев оставалось тайной. Сам настоятель утверждал, что ему просто нужно уединенное место для молитв, где ему никто не сможет помешать.

Эти слова служили ребятам темой для постоянных шуток: стоило настоятелю в очередной раз высокопарно высказаться о пользе уединенной молитвы, и они начинали гадать между собой, где для этого лучшее место – в кроне дерева, стоге сена или на вершине холма, куда никто не любил подниматься.

Сирил вспомнил об этом и не сдержал ухмылки. Берн посмотрел на него с уважением.

– Иди, – сказал ему Сирил.

Он без страха распахнул двери и вошел в огромную комнату, увешанную тяжелыми занавесями, на доход с продажи которых монастырь мог питаться не один месяц. Здесь смешались запахи ладана, воска и перезревших фруктов.

– Вот и ты, Сирил, – сказал настоятель. Он сидел за столом и сосредоточенно смотрел на фруктовую корзинку, увенчанную огромным желтым яблоком. – Я ждал тебя. Скажи мне, ты голоден?

Сирил насторожился. Это не походило на предложение угоститься.

– Нет, – ответил он.

– То есть тебе дают достаточно еды? Почему же ты тогда воруешь?

Сирил и сам не раз задавался этим вопросом. Если говорить начистоту, он считал, что было бы лучше, если бы в еду, которую им давали, внесли какое-нибудь разнообразие. Священники, ссылаясь на болезни желудка, питались совсем не так, как подобает служителям Господа, причем на деньги, которые платили за ребят, и Сирил и его друзья, конечно, предпочли бы поменяться с ними местами. С другой стороны, Сирил понимал – они вовсе не голодали. Но, несмотря на это, чуть ли не каждую ночь их несло в чужие сады. Бесспорный грех, однако никто не хотел останавливаться. Возможно ли было удержаться от запретных плодов, маняще качающихся под лунным светом?

В последнюю такую вылазку их застали. Сирил последним рванул через забор, но старый хозяин успел схватить его за край одежды. Сирил упал прямо на ограду и вместе с ней рухнул на землю. Он не стал выдавать товарищей, смиренно выслушал гневные отповеди наставников, простоял несколько часов на коленях у алтаря – так, во всяком случае, думал настоятель – и поставил Джозефу новый забор, решив, что это легче, чем починить старый. Наказание выдалось не таким уж тяжелым: старик даже растрогался, сам помогал ему, а в перерывах угощал теми самыми яблоками, которые Сирилу не удалось вынести из сада. Расстались они почти друзьями.

Поэтому Сирил ответил с вызовом:

– Я извинился перед Джозефом и сделал ему забор. Джозеф простил меня, вы можете спросить у него. Чего вы еще от меня хотите?

Настоятель вздохнул.

– Я хочу, чтобы вместо того, чтобы сначала воровать, а потом восполнять принесенный ущерб, ты не воровал вовсе. – Он помолчал и хмуро сказал: – На этот раз все гораздо серьезнее. Украсть у монастыря – гораздо хуже, чем влезть в деревенский сад.