А ещё он иногда думал, зачем так отчаянно её ищет. Ведь если она сбежала тогда, то какова вероятность, что останется рядом с ним сейчас? Ничтожно мала. Однако Ноэ хотел узнать ответ, услышать его, прочесть в глазах. Или хотя бы освежить в памяти её образ, чтобы сделать свою капсулу, полную осколков воспоминаний, более реальной и живой.

Даже жасмин уже не пах так сильно, как раньше, против столетий даже магия теряла свою силу. Но Ноэ отдал бы очень многое, чтобы снова вдохнуть пьянящий запах волос Адалин, спрятать в них своё лицо, укрывшись тем самым от бренного мира.

И Ноэ Локид знал и верил, что однажды они ещё встретятся.

***

Я поставила перед демоном терпко пахнущую чашку, и он поблагодарил, сверкнув своими разноцветными глазами — один голубой, словно все мировые океаны, второй карий, как самый крепкий на свете виски.

— Сегодня миллениум. Ровно тысячу лет, — он сделал глоток и зажмурился, пуская алкоголь, смешанный с кофеином, по своим венам.

— Вы её обязательно найдёте, иначе и быть не может.

Ноэ кивнул, затем оглянулся, словно почувствовав что-то, опустошил чашку одним махом и выбежал под дождь, заметив белоснежное платье. Может, именно сегодня он наконец найдёт свою Адалин? Не могло же это тысячелетие пройти для демона даром.

========== Палач (Джон, «Теодора») ==========

Комментарий к Палач (Джон, «Теодора»)

Метка «Отрицательный протагонист»

И ристретто.

Ристретто — это смерть.

Это когда вся жизнь — одним глотком.

Выпиваешь, просишь счет и уходишь.

Обычно так.

Макс Фрай «Кофейная книга»

***

Джон Робертс распахнул дверь очень резко.

И нужно признать, эта резкость читалась в нём в каждом движении и в каждой черте, но больше всего — в тёмных глазах. Наверное, если бы кто-то решил поиграть с ним в детскую игру «кто кого переглядит», то этот мужчина взял бы все призы, настолько его взгляд был непробиваем и суров.

Колокольчик над дверью издал жалобное «дзынь» и испуганный замер, словно чего-то ожидая. Даже дождь прекратился, а чёрные тучи грозно нависли над городом. Природа замерла.

— Ристретто, — коротко бросил он.

***

Есть такие люди: то ли плохие, то ли хорошие. Они как Воланд из «Мастера и Маргариты», что есть часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо. Джон считал, что он больше зло, однако всё же пытался совершать правильные поступки.

Однако в целом разве правильно, что человеку предоставлено право принимать решение, кому жить, а кому — нет? Но видит Бог, этой жизни, такого дара (или проклятья?) он не просил и никогда не желал. Даже не думал, что так вообще бывает.

Джон Робертс выбрал профессию врача. Так проще всего было продлевать людям жизнь или отнимать её одним движением руки. Он всегда слыл едва ли не целителем и магом, излечивающим самые страшные недуги, но никто рядом и подумать не мог, что доктор Робертс — иногда палач.

Джон чувствовал зло в других. Он видел в людских глазах все смертные грехи и считал, что таким не нужно помогать, они не достойны жизни, только билета в один конец.

В первый раз вершить судьбу было страшно, впрочем этот страх преследовал его в дальнейшем. Вот и в тот день руки врача дрожали, расплёскивая из полной стеклянной бутылки спирт.

— Не переживай ты так, — сказала ему полная круглолицая медсестра, которая годилась ему в матери, совершенно не понимая истинных причин, — ничего страшного нет. Укольчик поставим, и побежит.

Джон кивнул и поставил бутылку на стол. В его кабинете сидел убийца, которого настигла болезнь. Но Джон считал, что этого мало, его непременно должна настигнуть смерть.

— Сейчас вернусь! — весело прощебетала медсестра и вышла за дверь, оставляя их один на один.

Доктор сел рядом с мужчиной. Тот не выражал никаких эмоций. Его руки были скрещены на груди, изо рта иногда вырывался кашель, на лицо легла бледность, подчеркнув впалые глаза тёмными тенями.

У него было воспаление. Они часто лечили подобные, почти всегда удачно, а этот случай — совсем простой. Джон для порядка ещё раз послушал преступника, но стетоскоп упрямо передавал только сумасшедший галоп его собственного сердца.

Робертс задумался, осталось ли у него вообще сердце. Наверняка, осталось, оно ведь не выпало из груди, раздвинув в стороны рёбра. Но, наверное, биться перестало.

Джон до мельчайших подробностей помнил день, когда всё произошло. Он покинул свой дом поздно вечером, намереваясь провести время с друзьями за парой бокалов горячительных напитков. Дорога была близкой, к тому же, можно было неплохо сократить путь через лондонские подворотни. Грабители, казалось, только и поджидали богатого господина в дорогом костюме.

В рукопашных боях Джон силён не был, да и против троих с острыми ножами оказался слабоват. Он почувствовал, как холодный металл без разрешения касается кожи где-то в районе груди, нащупывает нужное место и впивается в плоть, вырывая из его приоткрытых губ неистовый крик.

Лёжа на холодной земле и глядя на беззвёздное небо, Джон был молчаливым наблюдателем того, как с его тела снимают новый пиджак и начищенные ботинки, стягивают перстень с пальца, достают из кармана брюк часы на цепочке. Он не чувствовал, как они рыскают, ища, чем бы поживиться, а видел как будто со стороны.

Джон очнулся, когда рассвело. Лондон окутала лёгкая дымка тумана, а Темза дышала неприятной прохладой. Он поднялся и потрогал рукой в районе груди, однако не было ни крови, ни раны. Тогда Джон ощупал свою голову, проверяя, не ударили его с такой силой, что всё перемешалось.

Совершенно растерянный и сбитый с толку, он побрёл в сторону своего дома, ступая босыми ступнями по холодной земле. Голова была настолько занята мыслями, что Джон не заметил на дороге автомобиль и уверенно шагнул прямо под его колёса. Водитель предпочёл скрыться, а Джон должен был выть от боли, однако не ощущал абсолютно ничего. Разве что слегка неприятно.

Он отполз на тротуар. Улица была совершенно безлюдна, а всё это напоминало сон. Джон пару раз ущипнул себя, поднялся и всё-таки добрался домой. Родители ещё мирно спали, а после пробуждения ничего странного не обнаружили. Всё было обычно, но Джон знал, что с ним что-то произошло.

Той же ночью он снова отправился в знакомую подворотню, вооружившись подаренным отцом ножом. Грабители были на месте, видимо, праздновали на деньги, вырученные за его часы или запонки. Заметив свою вчерашнюю жертву, они загоготали, пошучивая про реванш.

Самый крупный набросился первым, однако его удары не возымели никакого смысла. Другие тоже не помогли.

Той ночью Джон Робертс стал палачом и казнил своих обидчиков, а утренние газеты написали тогда, что собутыльники что-то не поделили в пьяном угаре. Теперь газета со статьёй всегда лежала в его чемоданчике, который никому не позволено было открывать.

Так Джон понял, что обрёл бессмертие. Со временем он открыл в себе талант к лечению, а позже начал отчётливо чувствовать исходившее от людей зло.

Вынужденный скрывать свою вечную молодость, он часто переезжал, оставляя за собой славу врача от Бога и вымышленные имена. Вот теперь он был Эммануэлем Бернаром, поселившимся во французской провинции. Джон понял, что слишком долго слушает пациента, занятый своими воспоминаниями.

Стетоскоп опустился на шею, Джон поднялся и подошёл к обшарпанному столу, открыл чемодан. Подарок семьи, они безумно радовались, когда сын заявил, что будет врачом.

Эта дрожь перед убийством сопровождала его всегда. Пальцы продолжали мелко дрожать, но Джон уверенно взял ампулу с ядом, и её содержимое перекочевало в шприц.

— Ложитесь, — совершенно без эмоций приказал он подсудимому, который этого даже не знал, — я сделаю укол, и скоро станет легче.

Мгновение спустя яд побежал по его телу, отравляя каждую клетку. Джон знал, что мужчина доберётся домой и покинет этот мир ночью во сне, а утром все будут сокрушаться о таком хорошем человеке, который на самом деле принёс с собой зло.