Небольшую паузу удивленного молчания с большой натяжкой можно было бы назвать удачным моментом для прощания, но другой могло и не представиться, поэтому Вайолет воспользовалась, ей:

– Удачи! – покривила она душой.

– До завра, Лети! – Даниэль, развернувшись, не торопясь пошел в сторону остановки автобуса, а Вайолет, не отрываясь, смотрела ему вслед.

– Если надо, я могу дать тебе платочек, чтобы ты его провожала еще драматичней. – недовольно и очень тихо возмутился Лео.

– Я не…

– Спокойно, принцесса, расслабься. Тут никого нет. Можешь становиться собой.

Вайолет выдохнула. Прямо перед ней стояла ее совесть и якорь в этом мире, и только ему, пожалуй, не имело смысла даже пытаться врать. Глаза ее наполнились неожиданными слезами.

– Ой, все так серьезно? – Лео внимательно смотрел в ее глаза. – Вечером расскажешь?

Вайолет кивнула, пытаясь усмирить подрагивающий подбородок, сама удивляясь тому, что эмоции настолько взяли вверх.

Лицо Лео стало серьезнее.

– Так, спокойно! – парень поймал костяшкой пальца слезинку, скатившуюся по щеке Вайолет. – Не при маме и бабушке. Хочешь еще одну лекцию о тяжести груза беглой королевской семьи и важности выполнения долга? Я лично нет. Так что приводи себя в чувства, пожалуйста, и вперед, тебя ждут две королевские особы.

– Мама тоже там? – всхлипнула она, потирая нижнее веко в попытке высушить слезы.

– Да, вдвоем с бабушкой копаются на чердаке. И я нарушил правило номер один в нашей семье – не называть бабушку бабушкой на улице. – Лео притворно нахмурив лоб, как бы намекая, кто именно повинен в нарушении правил.

Вайолет усмехнулась. Ком, вставший поперек ее горла, как булыжник времен ледникового периода, ушел.

– Ты путаешь. Правило номер один – не называть бабушку бабушкой в принципе. – Вайолет шмыгнула носом, прогоняя последние следы слез.

– Именно. Ну-ка глянь на меня, – Лео предельно внимательно осмотрел ее лицо на предмет явных признаков недавних слез. – Видно, что глаза на мокром месте.

– Я что-нибудь придумаю.

***

– С ума сошел? – Вайолет ошарашено округлила глаза. – Немедленно убери пакеты со стола! Хочешь пасть смертью храбрых?

Лео недовольно хмыкнул, но все же аккуратно переставил пакеты на пол, и убедился, что на столе не осталось следов от этого акта вандализма.

Бабушка славилась своей неиссякаемой и непоколебимой любовью к порядку и крайней непереносимостью бактерий, которых, к слову сказать, действительно скопилась целая цивилизация на дне пакета, однако, засилье их на обеденном столе мало интересовало ее внука, кажется, до конца не осознавшего масштаб кары, которая могла свалиться на его светлую голову, если бы не предупреждение Вайолет.

– Умница! Инстинкт самосохранения все же есть.

Он хмыкнул:

– И что бы она со мной сделала?

– Застрелила бы, – Вайолет кивнула в сторону висевшего на стене ружья.

Леонид перевел глаза на оружие и вздохнул, то ли завистливо, то ли огорченно.

–Знаешь, а быть застреленным из Винчестера тысяча восемьсот девяносто седьмого года – не самая худшая смерть. Как думаешь, из него хоть раз в жизни стреляли?

Вайолет задумалась. Известных ей случаев использования винчестера по назначению она вспомнить не могла, но учитывая, что он висел в столовой ровно столько, сколько она себя помнила, а историей его появления никогда не интересовалась, вполне могло случится так, что для бабушки оно является памятным сувениром, доставшимся ей от родственников, или даже от дедушки.

– Я почти уверена, что да, – наконец ответила она.

– Откуда знаешь?

– Ну помнишь того сантехника, который случайно положил разводной ключ на стол и немного его поцарапал? Беднягу ведь больше не видели, – Вайолет посмотрела на брата, подняла бровь и пожала плечами.

– Вайолет, это ты? – донеслось откуда-то сверху. – Поднимайся, мы тут.

Настроение, успевшее хоть немного перешагнуть отметку «плюс», снова упало на самое дно, покинув ее организм, от греха подальше, вместе с удрученным выдохом.

– Уже иду! – прокричала она вверх, а потом обратилась к брату. – Ты со мной?

Вопрос был, скорее, риторическим. Лео в плеяде своих талантов имел один, за который Вайолет готова была отдать все, что у нее было, включая внутренние органы: умение не лезть на рожон и не ходить на моральное заклание, если это не входило в его планы или же была хотя бы призрачная надежда улизнуть.

– О нет! – ожидаемо отмахнулся он. – Давай сама!

Кивнув, в подтверждение своих мыслей о собственной бесхребетности, что Леонид воспринял как возможность улизнуть, она неохотно побрела в сторону лестницы, которая, минуя нежилой второй этаж (бабушка уже давно перестала утруждать себя подъёмом по крутым ступеням, переделав кабинет в собственные покои), вела наверх, к чердаку.

На темном дереве пола лежала ковровая дорожка, уходящая вверх, призванная скрадывать шаги. Вайолет, обладавшая тяжелой поступью, и точно знавшая, что от звука ее шагов это приспособление будет бесполезно, пыталась идти, не наступая на пятки, дабы дамы, ожидающие ее, не услышали шагов. Ходить по дому миссис Фоул максимально тихо, уже давно вошло в ее привычку, кажется, с самого детства, когда каждое соприкосновение пяток с землей критиковалось и выставлялось недостойным для юной леди поведением, а девушка, как ей говорили, должна ходить тихо, как кошка, и непременно так же грациозно. Только с возрастом Вайолет поняла, что еще должна быть благодарна, что туалетные комнаты находятся достаточно далеко, иначе, кто его знает, что там еще не подобало делать леди.

Остановившись перед дверью на чердак, она выдохнула, выпрямила спину, и, втянув живот, открыла дверь.

– Добрый день, миссис Фоул, – Вайолет слегка согнула колени, делая какую-то смутную пародию на реверанс. – Здравствуй, мама.

В повисшей всего на секунду тишине обе женщины неуловимо оглядели Вайолет с головы до ног, от чего внутри она сжалась, словно закрываясь от потока ледяной воды, которым ее неожиданно окатило. Чувство было знакомым и вполне поддавалось классификации: только что она прошла оценку своего внешнего вида на сегодня. Удовлетворительным результатом считалось отсутствие комментариев по поводу внешности. Такая оценка ставилась тогда, когда наряд был подобран гармонично и скрывал все недостатки тела, такие как выпирающий животик, обреченный на пожизненное втягивание, и выгодно подчеркивал достоинства, например, грудь. «Хорошо» ставилось в зависимости от настроения оценивающих, и порой совершенно неожиданно. Так, однажды миссис Фоул отметила отличный макияж Вайолет после того, как она проплакала час, и растерла всю тушь, смахивая слезы. А вот неудовлетворительную оценку обычно заслуживали новые вещи, которые она покупала без авторитетного взгляда со стороны. Вся же интрига такой визуальной оценки состояла в том, что никогда нельзя было сразу узнать, как тебя оценили. Лишь дома, за чашкой чая Вайолет могли сказать, что какая-то часть гардероба ее абсолютно не красит, делая из женственной фигуры какую-либо фигуру геометрическую. Таким образом, вещи, не удовлетворившие изысканного вкуса дам отправлялись на кладбище в самый дальний угол гардероба, где доживали свой век и, окончательно выйдя из моды, выбрасывались.

Миссис Фоул мимолетно качнула головой, и ее губы слегка дрогнули в улыбке.

– Ты сегодня поздно, – мама удобнее расположилась на софе, грациозно скрестив лодыжки.

– Обедала с Даниэлем.

Вайолет старалась, чтобы тон ее был как можно более непринужденным, чтобы данный факт не вызвал никакой реакции, однако попытка оказалась тщетной:

– О! Даниэль! – округлила глаза миссис Фоул. – Когда же мы увидим этого прекрасного молодого человека у нас за ужином?

Вайолет закрыла за собой дверь и прошла вглубь комнаты к софе, на которой сидела мама. В помещении, которое звалось чердаком, не было ни единой пылинки. Так же как и весь остальной дом, эта комната была со вкусом меблирована, и единственное сходство с настоящим чердаком заключалось в наличии огромного количества коробок, на любой вкус и цвет, расставленных ровными, твердо стоящими пирамидками. Помещение словно олицетворяло всю их жизнь – то тут, то там по ней были расставлены эти маскировочные надежные пирамидки – отец, школьный учитель музыки, приехавший в оживленный Лондон из всеми забытой деревни, не значившейся даже на картах, отчего в достоверности информации никто не сомневался, и даже легкий налет акцента, стремительно исчезающий с годами, становился незаметным по этой же причине. Домохозяйка мама, сдружившаяся с соседкой, которой она попутно помогает по хозяйству, отчего и не нуждается в общении с другими соседями, и двое детей, настолько ничем непримечательных, что, возможно, даже их лиц никто не запоминает. Идеальные пирамидки выдуманной жизни, цель у которых только одна – не выделяться. Идея, засевшая столь глубоко, что даже внутри семьи они разыгрывают спектакль друг перед другом, воображая, что мифический обед с другом Вайолет реален и достижим. Да вот только любой, кто переступит порог их дома поймет, что семейство Гриффин никак не обыкновенная семья, а скорее, сборище посредственных актеров. Мысли об этом и так часто накатывали на Вайолет лавиной, но сегодня она смогла их сдержать, с ужасом ощущая, как сердце начинает биться чаще, а кровь в венах закипает.