– Будешь.

– Скорее бы сдохла, – вздохнул я, но закончить вздох не успел, сильный подзатыльник нагнал меня, я ткнулся лицом в миску с пельменями, больно ударившись об эмалированный край губой. Настроение сразу испортилось. Еще поболтал ложкой в миске:

– Тебя в школу вызывают.

– Из-за чего?

Всем своим мелким существом я почувствовал закипающую в Ляле ярость, и от этого мне становилось лучше.

– Из-за тритона.

– Что еще за тритон!?

– Я в школе тритона съел.

Ляля смотрела на меня почти с отвращением, она даже не спросила, как это у меня получилось.

Я поймал около школы небольшого тритона, зачем-то сунул его в карман, принес на уроки. На уроке я достал тритона, он был таким беспомощным и весь в моей власти. Сначала я тыкал его ручкой, загородив ото всех ладошкой. Но вскоре эта игра наскучила. Я сунул тритона в рот, оставив его заднюю лапку наружу. Лапка мелко дрожала. Это трепыхание было приятным, в животе расползалось что-то теплое. Вдруг одна девочка повернулась ко мне и завизжала. Стали оборачиваться остальные, мне стало смешно. Но тут я увидел, как ко мне подходит учительница, небольшое усилие – и тритон проглочен. Потом меня выгнали с урока, отвели к директору, я там или молчал, или говорил, что ничего не было. Глядя по верх учительских голов, я пытался вызвать в себе ощущение трепыхания живой тритоновой лапки, испуг девочки и мои порывающиеся смешки, но учителя все время мне мешали.

Потом они велели передать матери, чтобы она пришла в школу. Я почти забыл об этом. Я силился вернуть то необычное ощущение, а оно все уплывало от меня.

Я услышал, как Ляля хлопнула входной дверью:

– Дебил.

Но я уже думал про кошку. Кошка была моей тайной. И моим верным способом почувствовать трепыхание.

Я, как обычно, сидел на подоконнике. Была зима, я скучал. Я не любил холод. И тут я увидел, как во дворе взрослые мальчишки засунули кошку в авоську, завязали ее ручки, а потом кидали в кошку камнями. Кошка сначала пыталась убежать, но авоська мешала ей, парни ногами снова толкали ее в центр круга между собой. Один мальчишка принес откуда-то метлу, и тыкал кошку ее прутьями, второй поджег какие-то тряпки и кидал их в деревянную помойку. Под общее ликование помойка разгоралась. Мальчишки продолжали мучить кошку. Когда кошка упала от очередного удара, тот, что сделал поджог, схватил ее за хвост и еще живую кинул в огонь. Остальные встали рядом, замолчали, и, не отрываясь, смотрели в огонь.

Они показались мне жрецами, я тоже замер и, не отрываясь, смотрел на мальчишек.

       Потом кто-то из взрослых закричал, мальчишки бросились за угол. Я даже не узнал, кто они. Помойка осталась догорать.

Когда совсем стемнело, я взял ведро, пошел на помойку. Помойка смердела гарью. Труп кошки лежал сверху. Я достал его, отнес за короб. Кошка с одного бока покрылась коркой от сгоревшей шерсти, я потыкал ее палочкой. Брюхо лопнуло, оттуда полезли синюшно-розовые кишки. Они шевелились, как живые черви. Я застыл над замученной кошкой на корточках и почувствовал, как у меня в животе тоже зашевелился кто-то очень теплый. И это было приятно. Вкусно. Почти как с тритоном.

С тех пор, когда мне хотелось, чтобы в животе у меня шевелилось, я снова и снова представлял себе вываливающиеся из подпаленного брюха кошки розовых червей. С тритоном так не получилось.

Одним из самых важных документов в уголовном деле по убийству является протокол осмотра места происшествия. Почти все следы, которые потом будут использованы для доказательства причастности убийцы, обнаруживаются в ходе осмотра. Восполнить некачественный осмотр места происшествия практически невозможно.

Дело по факту убийства Зенкиной чем-то цепляло ее и не позволяло засунуть в кучу таких же безнадежных дел прошлых лет.

В этом деле осмотр деталями не блистал, две странички матричного серого текста: труп, обнаруженный предмет, расстояние от трупа, факт изъятия. Из описаний – лишь повреждения на трупе. Имелась в протоколе фототаблица – пять черно-белых фотографии в недостаточном фокусе, слегка передержанных в проявителе. Неясная лесополоса вдоль дороги, неестественно белое тело в неестественной позе, несколько человек со спины в темных спортивных куртках, смутные очертания каких-то предметов в траве, опознать которые возможно только после прочтения протокола. Фотографии были приклеены на канцелярский клей, который проступил через фотобумагу желтыми неряшливыми пятнами. Внизу страницы приклеен сверток с негативами, открывать который не имело смысла.

Протокол был скучный и неживой, как будто его писали в кабинете криминалистики с пустыми стенами в заданных условиях, манекеном и разложенными преподавателем по углам вещественными доказательствами. Картинка произошедшего из прочитанного не складывалась.

Вопреки распространенному заблуждению, следователь не занимается раскрытием преступлений, он их расследует. Раскрывают преступления оперативные сотрудники, задача которых, найти, кто совершил преступление, задача следователя – доказать, что преступление совершил (или не совершил) этот человек. Следователь – человек, который профессионально умеет работать с информацией, извлекать ее, воспринимать все ее виды, а, главное, анализировать, оценивать, выделять важное, исключать несущественное. Хороший следователь умеет обращать внимание на детали, причем, на те, которые имеют отношение к делу, и не отвлекаться на второстепенные. Хороший следователь умеет из косвенных доказательств, находящихся в разных слоях пространства и времени, сложить картину преступления, так, чтобы у следующих звеньев юридической цепочки – прокуратуры и суда – не возникло сомнений в виновности преступника. Не малое значение при этом играет следственная интуиция, не врожденное, а приобретаемое качество, возникающее от бесконечной напряженной переработки огромных пластов информации в ходе работы.

Следователь – особый вид мышления, мышление следователя всегда ретроспективное. Далеко не каждый юрист может качественно выполнять работу следователя, потому как это признание и образ жизни.

Одна из главных задач следователя – в ходе осмотра места происшествия представить, что же конкретно произошло в данном случае, найти логическое объяснение либо его варианты для каждой обнаруженной детали. Вот поэтому лучше, когда дело расследует тот следователь, который выезжал на осмотр места происшествия. В большинстве случаев, несмотря на разнообразность сценариев убийств, на месте остаются стандартные следы и предметы, происхождение которых достаточно просто объяснить.

На третий раз бесплодного прочтения протокола Анна решила составить к нему план-схему, однако визуализация не давалась. Пришлось брать Макса Силкина, преодолевая его сопротивление, возмущение и лень, и ехать на место.

Макс бухтел всю дорогу:

– Зачем тебе этот висяк? Мы тогда, знаешь, как все отрабатывали? Козлину того и проверяли, и в СИЗО прессовали. Он тогда крепился, Веня этот. Это же Ленка Зенкина была, Зенка дочка. Зенок когда-то известной личностью был, типа, положенец, крутился рядом со смотрящим. Отморозком был конченным. В восемьдесят седьмом сел за двойную мокруху: завалил одного химика и его пацана. Десять или двенадцать лет пацану было, я уже не помню, это Ванька мне рассказывал. Дали ему тогда четырнадцать лет. Он от звонка до звонка отсидел, черноходом был.

– Слушай, а как там Ванька Попов поживает?

– Да как? Пенсионерит по-тихому. Он после ДТП попробовал в охране поработать, не понравилось. На рыбалки ходит, и побухивает понемногу, пенсии на дешевую водку хватает. Скучает конечно, столько лет в розыске проработать.

Макс с трудом развернулся на водительском сиденье пыльного служебного уазика:

– Ты мне скажи, какого мы сюда приехали? У меня дел – куча, а у тебя – блажь. Висяков у нас тоже куча, чего ты к этому-то делу прицепилась?

– Ты знаешь, вот что-то зацепило, а что именно, понять не могу.