все старые французские короли, он сказал:

— Господа, прошу в тронный зал! Предупредите ваших сопровождающих, а я предупрежу двор. Чего бы ни желали от нас наша кузина Мария и наш кузен Филипп, надо оказать честь их посланцам!

Звуки английской и испанской труб были услышаны не только в зале совета, но и повсюду во дворце, словно эхо, прокатившееся и с севера и с юга.

Поэтому, когда король вошел, почти весь двор был в сборе, а дамы толпились у окон, с любопытством разглядывая обоих герольдов и их свиты.

У дверей зала совета к коннетаблю подошел молодой офицер, которого к нему послал его племянник, адмирал, — тот, кого мы застали у императора Карла V в день его отречения.

Адмирал был, как, надо полагать, уже было сказано, губернатором Пикардии; в случае вторжения он, следовательно, первый принял бы на себя удар.

— А, это вы, Телиньи? note 29 — спросил вполголоса коннетабль.

— Да, монсеньер, — ответил молодой офицер.

— Вы привезли мне известия от господина адмирала?

— Да, монсеньер.

— Вы еще никого не видели и никому ничего не говорили?

— Новости эти предназначены королю, монсеньер, — ответил молодой офицер, — но господин адмирал наказал мне сообщить их прежде всего вам.

— Хорошо, — сказал коннетабль, — идите за мной.

И так же как кардинал Лотарингский отвел герцога Немурского к королеве, так и коннетабль отвел г-на Телиньи к герцогине де Валантинуа.

В это время двор собирался в приемном зале.

Через четверть часа король сидел на троне с королевой по правую руку, в то время как главные должностные лица королевства стояли на ступенях трона, а вокруг него в креслах сидели мадам Маргарита и мадам Елизавета Французская, Мария Стюарт, герцогиня де Валантинуа, четыре Марии и толпился весь блестящий двор Валуа. Его величество приказал ввести английского герольда.

Звон его шпор и шпор сопровождавших его солдат уже давно слышался из соседней комнаты, теперь, наконец, он вошел в зал; на нем был короткий широкий плащ с боковыми разрезами, украшенный гербами Англии и Франции; не снимая головного убора, он прошел по залу и остановился в десяти шагах от трона.

Здесь он снял шляпу, преклонил колено и громко произнес:

— Мария, королева Англии, Ирландии и Франции, Генриху, королю Франции, шлет привет. За то, что ты поддерживаешь дружеские отношения с английскими протестантами, нашими личными врагами, врагами нашей веры и нашего государства, и обещал им помощь и защиту от наших вполне справедливых преследований, мы, Уильям Норрис, герольд английской короны, объявляем тебе войну на суше и на море и в знак вызова бросаем тебе боевую перчатку.

И герольд бросил к ногам короля железную перчатку, глухо ударившуюся об пол.

— Хорошо, — ответил король, не вставая, — я принимаю объявление войны; но хочу, чтобы все знали, что я честно соблюдал по отношению к вашей королеве все, к чему обязывала меня наша дружба, и, поскольку королева столь необоснованно решила напасть на Францию, надеюсь, что Господь не позволит ей ничего завоевать, так же как не позволил ничего завоевать ее предшественникам, когда они нападали на моих предшественников. Впрочем, я потому так учтиво и мягко говорю с вами, что вас послала королева; если бы это был король, я говорил бы с вами иначе!

Потом, повернувшись к Марии Стюарт, он сказал:

— Милая королева Шотландии, поскольку эта война затрагивает вас в не меньшей степени, чем меня, и вы имеете столько же, если не более, прав на английскую корону, сколько наша сестра Мария на французскую, прошу вас, поднимите эту перчатку и подарите храброму сэру Уильяму Норрису золотую цепь с вашей шеи, а дорогая герцогиня де Валантинуа взамен отдаст вам нить жемчуга со своей шеи; я же постараюсь сделать так, чтобы она не очень на этом потеряла. Поспешите! Чтобы поднять женскую перчатку, нужны женские руки!

Мария Стюарт встала, грациозно сняла цепь со своей прекрасной шеи и надела ее на герольда; потом с гордостью, что так шла ее прелестному лицу, она сказала:

— Я поднимаю эту перчатку не только от имени Франции, но и от имени Шотландии! Герольд, передайте это моей сестре Марии!

Герольд поднялся, слегка наклонил голову и, отступив в левую сторону от трона, сказал:

— Все будет сделано согласно желанию короля Генриха Французского и королевы Марии Шотландской.

— Введите герольда нашего брата Филиппа Второго, — сказал Генрих. Снова раздался звон шпор, возвещавший на этот раз появление испанского герольда; он вошел с еще более гордым видом, чем его коллега, и, подкрутив свои кастильские усы, остановился в десяти шагах от короля, но не преклонил колено, а ограничился поклоном и провозгласил:

— Филипп, Божьей милостью король Кастилии, Леона, Гранады, Наварры, Арагона, Неаполя, Сицилии, Майорки, Сардинии, обеих Индий, островов и земель моря-Океана, эрцгерцог Австрии, герцог Бургундии, Лотьера, Брабанта, Лимбурга, Люксембурга и Гелдерланда; граф Фландрии и Артуа, маркиз Священной Римской империи, сеньор Фрисландии, Салена, Малина, городов и краев Утрехта, Оверэйселла и Гренингена, владыка земель в Азии и Африке, ставит в известность тебя, Генриха Французского, что из-за твоих попыток овладеть городом Дуэ и разграбления города Санса, имевших место по приказу и под руководством твоего пикардийского губернатора, мы считаем перемирие, заключенное между нами ранее в Воселе, нарушенным и объявляем тебе войну на суше и на море, и в знак этого вызова и от имени вышеназванного короля, государя и повелителя, я, Гусман д'Авила, герольд Кастилии, Леона, Гранады, Наварры и Арагона, бросаю тебе свою боевую перчатку.

И, сняв с правой руки перчатку, он дерзко бросил ее к ногам короля.

Тут стало видно, как побледнело смуглое и мужественное лицо Генриха II; голос его слегка дрогнул, когда он ответил:

— Мой брат Филипп Второй опередил нас и обратился к нам с упреками, которые мы сами хотели сделать ему, но раз уже у него столько личных обид к нам, то и вызвал бы лучше лично нас. Мы бы в поединке охотно ответили за наши поступки, и Господь Бог нас рассудил бы. И все же передайте ему, дон Гусман д'Авила, что мы от всего сердца принимаем объявление войны, но, если он все же захочет отказаться от него и заменить личным поединком сражение наших армий, я соглашусь с превеликим удовольствием.

В это время коннетабль дотронулся до его руки.

— И добавлю, — продолжал Генрих, — что, услышав это предложение, которое я вам сделал, мой добрый друг коннетабль дотронулся до моей руки, поскольку он знает о предсказании, что я умру в единоборстве… И все же, даже если предсказанию суждено сбыться, я, хотя и не думаю, что оно заставит короля Филиппа принять мое предложение, настаиваю на нем. Господин де Монморанси как коннетабль Франции поднимите, прошу вас, перчатку короля Испании.

— Возьмите, друг мой, — сказал он, обращаясь к герольду и вынимая из-за спины заранее приготовленный кошелек с золотом, — отсюда до Вальядолида далеко, и, поскольку вы явились сюда с такой доброй вестью, было бы несправедливо, чтобы вы потратили на дорогу деньги вашего повелителя или свои собственные. Примите же эти сто золотых экю на дорожные расходы.

— Государь, — ответил герольд, — мой повелитель и я живем в стране, где золото растет, и нам нужно только нагнуться, когда у нас есть в нем потребность.

И, поклонившись королю, он отступил на шаг.

— А он горд, как настоящий кастилец, — прошептал Генрих. — Господин де Монтгомери, возьмите кошелек и одарите золотом людей, что стоят под окнами.

Монтгомери взял кошелек, открыл окно и высыпал из него золото на головы заполнявшим двор лакеям. Со двора раздались радостные крики.

— Господа, — сказал, вставая, Генрих, — обычно у короля Франции бывает праздник, когда кто-то из королей-соседей объявляет ему войну. Сегодня вечером будет двойной праздник, потому что нам объявили войну король и королева.