Он думает, что успешно отвлекает меня от того факта, что почти ничего не ест. Когда Леголас замолкает, чтобы откашляться, я говорю:

— Тебе нужно есть, если хочешь поправиться.

— Я знаю, отец, и клянусь, что постараюсь поесть позже. Но сейчас меня тошнит и мне не хочется напрягать сломанные ребра. — Он лучезарно смотрит на меня. — Я надеюсь, что ты не будешь ссориться со мной из-за еды.

Я хотел сказать ему пару слов насчет обеда, но заметив его умоляющий взгляд, решил промолчать. Галиону придется перенести несколько встреч, чтобы я мог поужинать с сыном.

***

Галион умело выкраивает для меня время среди срочных дел, и я присоединяюсь к Леголасу. К ужину его аппетит не улучшился, и он сидит напротив меня, бледный и несчастный. Он грызет кусок лембаса и потягивает бульон, стараясь подавить кашель. Уверен, что он старается хоть что-то есть, потому что я здесь.

— Ты плохо себя чувствуешь?

— Не могу поверить, что ты обвиняешь меня во лжи, — весело говорит он, стараясь принять бодрый вид.

— Я ни на секунду не поверю, что тебя беспокоит мое мнение.

— Я удивлен, что ты меня не наказал.

— Не надо меня провоцировать.

Он смеется, но тут же закашливается. Мой сын отворачивается от меня, одну руку прижимая к травмированному боку, а другой рукой прикрывает рот салфеткой.

— Извини, — хрипит он.

Я с тревогой сижу на краю своего сиденья, готовый броситься к нему, но он наконец, делает глубокий вдох и выпрямляется. Леголас отодвигает свою тарелку, мрачно сжав губы, и с трудом сглатывает.

— Целители осматривали тебя сегодня утром?

— Они делают это один раз в день, — говорит Леголас и снова кашляет. — Завтра они должны снова меня осмотреть, отец.

— Но тебе стало хуже, а не лучше, — отмечаю я.

— Мне сказали, что такое бывает, — он вздыхает и подавляет новый приступ кашля.

— Ты выполнял все требования целителей?

— Поверьте мне, ваше величество, — говорит мой сын, пытаясь отдышаться, — никто не хочет, чтобы я поправился больше чем я сам. Я почти не выходил из своей комнаты, принял все необходимые лекарства, я ем столько сколько могу… — Он резко сглатывает при мысли о еде. Его лицо зеленеет, и он крепко зажмуривается, делая глубокие вдохи.

Я поспешно подзываю слугу и машу ему рукой, чтобы он убрал еду подальше от моего сына. Леголас открывает глаза и с благодарностью смотрит на меня.

— Ты пил сегодня что-нибудь, чтобы быстрее заснуть?

— Я не против выпить немного вина.

Я качаю головой в удивлении, а он снова усмехается. Но я вижу, что он устал и нуждается в отдыхе.

— Тебе нужно отдохнуть, — говорю я и встаю. Я критически наблюдаю, как Леголас опирается о стол и поднимается на ноги. Он прижимает руку к раненому боку, и я понимаю, что он собирается делать. — Не кланяйся.

Это такая мелочь, но его глаза сияют от благодарности и неуверенности.

— Леголас… — начинаю я.

Он качает головой, словно отгоняя мысли. Он мой сын, но большую часть времени я не понимаю, что твориться у него в голове. Я не знаю следует ли мне настаивать на разговоре или позволить ему высказать свое мнение, когда он будет готов.

— Я просто хотел поблагодарить тебя, — говорит он. — Спасибо, отец, за то, что нашел время поужинать со мной. Спокойной ночи.

***

Я оставляю сына и направляюсь в свои комнаты. Обычная ночная почта ждет меня на столе в гостиной, я поворачиваюсь к обслуживающему меня камердинеру, поглядывая на свитки.

Эльф помогает мне снять мантию и осторожно складывает ее, прежде чем унести для стирки. Я снимаю верхнюю тунику, пока второй слуга готовит для меня ароматную воду и лоскуты ткани, чтобы я мог освежиться перед сном.

Я снова смотрю на свитки. Они выглядят так же, как и каждый вечер, и учитывая дотошность Галиона, они вероятно сложены по важности. Но что-то в сегодняшнем отчете не дает мне покоя.

Я провожу мокрым полотенцем по лицу, рукам и груди, посматривая на бумаги, а слуга приводит в порядок мои волосы. Закончив, я махаю слуге рукой, он быстро понимает намек и убегает из моих покоев, унося использованные полотенца и таз с водой.

Я натягиваю пижаму и иду к столу, но не сажусь. Я беру свитки и быстро их просматриваю, чтобы умерить свое беспокойство. В бумагах отчеты о незначительных вторжениях, передвижении наших войск, местах разрушенных гнезд пауков, успехах учеников, колебаниях рыночных цен на «Дорвинион», проблемах с поставками зерна, ремонте водопроводных систем, доходах от сельского хозяйства, развивающейся торговли травами с соседними поселениями…

Я прочитал отчет еще раз. В свитках нет ничего экстраординарного, что могло бы меня так беспокоить. Я перечитываю отчет еще раз и понимаю, что меня беспокоит не его содержание, а то, что в нем не написано.

Нет никакого упоминания о Леголасе.

Но почему его имя должно быть в отчетах? Он во дворце, выздоравливает. Его не должны упоминать в отчетах.

Я перечитываю свиток снова, не понимая, что именно меня беспокоит. Но вспомнив как он смотрел на меня сегодня вечером, меня начинает подташнивать. Я снова думаю о его выражении лица, как будто он хотел что-то сказать, но не решился.

Прислушиваясь к интуиции, я хватаю свою мантию, быстро надеваю ее и иду обратно к спальне моего сына.

***

Я врываюсь в комнату без предупреждения и обнаруживаю, что мой сын как и я не спит. На нем халат поверх одежды для сна, как будто он собирался лечь в постель, но передумал. Он стоит перед книжной полкой, держа в руке две книги. Леголас выглядит более бледным, чем когда мы расстались этим вечером.

— Отец? — удивленно спрашивает он. Потом кладет книги в сумку, что стоит на столе, она уже наполовину заполнена его личными вещами.

— Ты куда-то собрался?

Леголас смотрит на сумку, а затем переводит взгляд на меня.

— Не пугайся, — осторожно отвечает он. Хуже слов, чтобы успокоить меня и не придумаешь. Увидев мою панику, он неохотно объясняет: — Мне кажется, я нездоров. — Он старается говорить спокойно, но начинает кашлять. — У меня уже была такая травма, и я знаю, на что обращать внимание. Мне сказали найти целителей, если что-то будет не так, и я выполняю этот приказ. Если тебе ничего не нужно, я пойду в целебные залы. Почему ты вернулся, отец? Не то чтобы твое присутствие нежелательно, но…

— Я волновался, — отвечаю я и подхожу к нему. — Леголас, сын мой, посмотри на меня. — Он делает как приказано, и я смотрю в его остекленевшие от боли глаза. — Тебе было плохо пока мы ужинали? Почему ты мне не сказал?

— Когда мне стало плохо я сказал тебе, — отвечает он. Иногда я восхищаюсь его упрямством, а иногда мне хочется встряхнуть его, пока он не даст мне прямого ответа. — Но я не был уверен, стоит ли немедленно идти к целителям. Мне уже сказали ожидать боли и дискомфорта, и они все равно должны будут осмотреть меня завтра.

— А сейчас тебе больно?

Он медленно кивает.

— Конечно, это может быть пустяк, — заявляет мой сын. — Но я знаю ограничения собственного тела. И вопреки распространенному мнению, я сказал тебе, что…

— Я знаю, что ты не пытаешься убить себя!

— Мне холодно, отец, — наконец тихо признается Леголас с грустью в глазах. — Никогда раньше мне не было так холодно. И у меня болит в груди.

Я прижимаю руку к его шее. Его пульс трепещет под моими пальцами, кожа горячая и липкая. Он дрожит под моим прикосновением и прижимает руку к раненому боку.

— Ложись обратно, — говорю я ему, пытаясь сохранять спокойствие. Я знаю, что такое лихорадка для солдата с переломом ребер. Могут возникнуть проблемы с легкими. Он тоже это знает, и боится осложнений. — Я позову кого-нибудь.

— Я могу дойти до целебных залов, отец, — решительно говорит он мне. — Там есть все необходимое, что может им понадобиться. Целители все равно прикажут меня туда перенести, так что с таким же успехом я могу пойти сам, пока у меня есть силы. Так будет быстрее.

Меня убеждает слово «быстрее». Возможно, мы рано обнаружили это осложнение и сможем предотвратить наихудшие последствия. Он также сдержал свое обещание и не перенапрягался, ел, когда я ему велел, и принимал лекарства в соответствии с инструкциями.