— Целебные залы? — вздыхаю я. — Тебе следовало прийти ко мне раньше, Галион.

— Лорд Маенор сказал, что рана принца не серьезная, и милорд Леголас приказал мне не нарушать ваш график из-за «такой пустяковой раны».

— А желание короля по какой-то причине не было учтено, — указал я.

Галион ежиться, но не извиняется, провожая меня в целебные залы.

Сегодня в залах исцеления много раненых, но мой сын обычно лечится в частной нише в конце помещения, закрытой плотной занавеской и под охраной. Это дает ему уединение и комфорт, соответствующие его рангу, и в то же время целители быстро могут ему помочь.

Я отпускаю Галиона и охранников, и замираю у занавески, приготовившись к тому, что предстанет перед моими глазами. Я слышу Леголаса и главного целителя Маенора. Они разговаривают тихо и добродушно, и немного успокаиваюсь.

Мой сын вернулся живой и более-менее здоровый.

— Ты знаешь, как это бывает, малыш.

— О, естественно, — бормочет Леголас.

Я слышу отвратительный хруст и Леголас рычит от боли, стукнув кулаком по каркасу кровати, пытаясь сдержать крик.

— Все хорошо, — успокаивает целитель.

— Легко вам говорить, — хрипло отвечает Леголас со смешком. — Это случается так часто, что я должен был уже привыкнуть.

— Только ты мог бы этого ожидать, — сухо говорит Маенор. — Оптимист.

Леголас хихикает.

— Теперь прижми это к плечу, — приказывает целитель, и я слышу как тарахтят небольшие плоские речные камни в мешочке. Иногда их хранят на дне реки для охлаждения, иногда на огне для тепла.

— Сегодня они горячие. Никогда не знаю, что вы целители предпримите.

— Когда вы обычно поступаете к нам, милорд, вы всегда на волосок от шока из-за боли и потери крови, — объясняет Менор. — Я думаю, мы можем побеспокоиться об отеке позже. Сначала я хочу дать согреть тебя и дать что-то от боли.

— Со мной все нормально, — протестует Леголас, и я закатываю глаза. — Отек не позволит мне работать, и я не собираюсь впадать в шок.

— Мне судить об этом, — мягко отвечает Маенор. — Ты выполняешь свою работу, принц, значит, позволь выполнить мне мою.

Леголас только тяжело вздыхает в ответ.

— Теперь позвольте нам позаботиться об остальных твоих травмах.

Эльберет, он здесь уже больше часа. Какие еще раны они не спели обработать?

Они долгое время молчат, а я, король эльфов, унижаюсь, прячась за дверью и пытаясь подслушать их разговор.

Ученица целителей выходит из комнаты, неся подносы с окровавленными тканями и чашу с грязной водой. Она кланяется мне и открывает рот, чтобы объявить о моем присутствии, но я прижимаю палец к губам и безмолвно приказываю ей уйти. Я хочу сам увидеть или, точнее, услышать, в каком состоянии мой сын. Потому что обычно он старается скрыть от меня насколько ему плохо. Целительница кивает, кланяется и уходит.

— Леголас, как ты умудряешься так пораниться? — удивляется Маенор.

Я понимаю, что теперь целитель зашивает раны, потому что мой сын громко дышит, когда игла впивается в его кожу.

— Думаю, твоя кровь уже залила половину леса, ты, безрассудный лесной эльф.

Целитель сказал это спокойно, но в его голосе слышится гордость. Меня тоже радует, что мой ребенок, как и я, любит лес и готов защищать его любой ценой. Но как король и гражданин нашего королевства, я чувствую гордость за силу нашего принца и его способности вести за собой воинов. Это вселяет в нас уверенность и надежду, так что каждый воин всегда готов и хочет отправиться с ним даже на самые опасные задания. Они всегда выходят в бой с верой в то, что могут победить.

Эту верность мы заработали с большим трудом, а не получили ее по праву рождения. Это обязанности, а не привилегии.

— Конечно, целитель твоего мастерства, уже должен это знать, — отвечает Леголас сквозь стиснутые зубы. — Но во мне дыра, из которой вытекает красная жидкость.

Маенор тихо посмеивается над непочтительным ответом Леголаса.

— Но почему только половина леса? — спрашивает Леголас, тихо зашипев от боли. — Отец сказал бы, что я обленился, если не залил весь лес своей кровью.

Я рад, что они могут шутить, но у меня замирает сердце от их слов. Мой сын проливает кровь, пот и слезы за наш дом. Он является частью леса, так же как лес является частью него. Деревья питают, лечат и успокаивают его. Он знает весь лес вдоль и поперек. Это его жизнь и его работа. Иногда он словно растворяется в лесу.

И по состоянию моего сына можно понять состояние нашего леса. Его тело стало символом победы и поражения. Когда он возвращается здоровым, целым и счастливым, значит, мы побеждаем. Когда он возвращается раненым и полностью истощенным, мы, вероятно, теряем позиции.

В последнее время он часто возвращался домой раненым, и из его разговора с Галионом, я понимаю, что он задумывался о собственной смерти. Все мы когда-то исчезнем.

Однако мы с Майнором подозреваем, что он устает сильнее, чем остальные. Потому что когда он не во дворце, и, следовательно, не на наших глазах, он выходит в патрули каждый день. Мы просто не знаем наверняка, потому что ничего не говорит.

Бренион спрашивал нескольких солдат Леголаса, которые, как обычно, молчали, старались соблюдать цепочку командования, потому что именно Леголас был их прямым начальником. Брениона, Маенора и меня они считали всего лишь старыми эльфами в церемониальных мантиях, которые сидели в великолепных комнатах, в то время как эти молодые дураки считали себя закаленными солдатами, которые могут позаботиться о себе. И хотя они молчали из преданности и уважения к принцу, они так же хотели, чтобы Леголас был с ними в любое время, и не важно в каком он был состоянии. Таким образом, мы не знаем сколько сил он тратит в патруле и можем судить об этом только по состоянию его тела.

Но мы знаем, что Леголас никогда не дает себе отдохнуть, и когда возвращается домой, он все меньше и меньше похож на себя. Он бледнее, потому что в той части леса где он служит нет солнца. Он похудел, потому что мало отдыхает. В последнее время он часто бывает рассеянным, потому что думает о следующей задаче, о прошедшей битве, о завтрашнем задании, и хочет побыстрее уйти, чтобы подготовиться.

Маенор умен, и старается не давить на Леголаса. Он знает, что мой сын устанет, и таким образом быстрее вернется домой. Но так продолжаться не может.

Я отодвигаю занавеску, чтобы объявить о своем приходе.

— Отец! — весело зовет Леголас. — Входи, не прячься в тени!

Я закатываю глаза, но делаю, как меня просят, и вхожу в комнату.

Мой сын одет только в сапоги и рваные штаны. Он сидит на простом деревянном стуле, опираясь о спинку. Левой рукой прижимает небольшой мешочек с горячими камнями к голому плечу. Правую руку он положил на стол, от локтя до плеча она вся в синяках.

Маенор присел рядом с ним, зашивая длинную ужасную рану, которая начинается от правого бока до самой поясницы. Целитель поворачивается ко мне, словно собираясь встать и поклониться мне, но я отмахиваюсь от него, молча приказывая продолжать работу. Мы в уединении ниши, и Леголас даже не назвал меня своим королем. Возможно потому что не может поклониться или даже встать (его левая нога тоже вытянута и обездвижена шинами и кожаными ремнями от голени до середины бедра). Еще один мешочек горячих углей лежит на его левом бедре, которое тоже все в синяках.

Кажется, он достаточно здоров, бодр и в хорошем настроении, но я вздрагиваю, глядя на него. Если его беспокоит только опухшее плечо, то Маенор был прав, мой сын оптимист. Я сомневаюсь, что он сможет нормально ходить, не говоря уже о том, чтобы бегать, стрелять из лука или драться. Я не знаю, как он сможет ходить даже с помощью костыля.

— Ты знал, что это я, — говорю я обвиняюще.

— Твоя одежда шелестит как листья по траве, — объясняет Леголас, — а твои волосы пахнут маслами, — поддразнивает он, опустив голову. — Я услышал и унюхал тебя. Я почти всегда знаю, когда ты рядом.

Я приподнимаю брови при этом заявлении, и мне интересно, знал ли он, что я подслушал его разговор с Галионом две недели назад.