Финниган больше не отпускает язвительных комментариев в мой адрес, ограничиваясь презрительными кривыми усмешками, а Уоррингтон и Ургхарт и вовсе сидят тише воды, ниже травы.

Однако чувство тревоги, надвигающейся беды никак не желает покидать меня, оно только усиливается от того, что Гарри всё чаще и дольше пропадает на занятиях с профессором Дамблдором. То, что он возвращается с этих таинственных занятий встревоженным и озабоченным, не добавляет мне спокойствия и уверенности. В такие дни Гарри с ещё большей страстью отдаётся поцелуям и сжимает меня в объятиях так, словно каждый из этих моментов — последний. Я хрипло дышу, плавясь под его ладонями, мне отчаянно хочется большего — более откровенных прикосновений, более смелых ласк, больше обнажённой кожи, больше Гарри… И однажды я решаюсь. Набрав для храбрости полную грудь воздуха, опускаюсь перед ним на колени, раздвигаю полы его мантии и расстёгиваю ремень его брюк.

— Драко, что… что ты собираешься делать? — в его глазах почти ужас. — О, Мерлин, ты… ты не должен…

— Но я хочу, — шепчу я и осторожно, почти благоговейно прикасаюсь губами.

Гарри шипит, закусив зубами нижнюю губу, и продолжает повторять: «Драко, Драко…», — пока я, примеряясь и собираясь с духом, облизываю головку, сжимаю её губами и, осторожно посасываю, пробуя на вкус, а потом, взяв в рот, скольжу губами всё ниже. Я вспоминаю один из своих снов в Больничном Крыле, в котором Гарри грубо насаживал меня на свой член, схватив за волосы, и мне почти хочется, чтобы он сделал это сейчас, чтобы я почувствовал его сполна, запомнил эти мгновения на всю оставшуюся жизнь, если нам придётся расстаться. Но всё, что он может — это дрожать, беспомощно всхлипывать и повторять: «Драко… Драко… Дра…-ах!» — всё заканчивается, не успев толком начаться, мы сидим на холодном полу, оба в равной степени ошеломлённые произошедшим. И я даже не знаю, есть ли у нас впереди время, чтобы, как обычные счастливые влюблённые, изучать друг друга — шаг за шагом, дюйм за дюймом, поцелуй за поцелуем.

*****

В феврале у нас начинаются уроки аппарации, которые проводит присланный из Министерства инструктор. Мадам Помфри не допускает меня до этих занятий по причине так и не вернувшейся памяти. По её словам, любые нарушения здоровья, как физического, так и ментального, могут пагубно сказаться на неопытном, только осваивающем азы искусства аппарации волшебнике, и привести к расщеплению.

— В Вашем случае мы можем столкнуться не с физическим расщеплением, а с расщеплением памяти, — строго говорит целительница. — Вы ведь не хотите утратить ещё и часть воспоминаний за последние месяцы?

Я представляю, как аппарирую на другой конец тренировочного зала и снова напрочь забываю своё имя или, что ещё страшнее, забываю ощущение поцелуев Гарри на своих губах, и согласно киваю. Пожалуй, пока я вполне обойдусь и без аппарации.

*****

В один из дней, когда я сижу в библиотеке, в то время, как мои однокурсники с хлопками и нервным смехом перемещаются по залу, исчезают в одном углу и, очумело выпучив глаза, материализуются в другом, мне на плечи ложатся чьи-то узкие ладошки. Я недоумённо оборачиваюсь:

— Кэти! Ох, Салазар, Кэти, ты вернулась! Как ты?

— В Мунго была такая скукотища без тебя, Драко, — смеётся Кэти. — Никто не читал мне вслух, не развлекал разговорами. Моей соседкой по палате была скучная старая ведьма, которая из-за наложенного на неё проклятия возомнила себя Гремучей Ивой. Целыми днями она молчала, как и полагается дереву, а как только к ней приближались целители, принималась махать руками и драться.

— Ого, жёстко! А что по поводу твоего проклятия? Так и не выяснилось, кто заколдовал и передал тебе это ожерелье?

— Нет, — мрачнеет Кэти. — Ко мне в палату приходили авроры и допрашивали меня, но я так и не смогла ничего вспомнить.

— Мне так жаль!

— Ну, главное, что всё это уже позади, и я снова здесь. А почему ты не на занятиях по аппарации?

— Помфри не допустила, — вздыхаю я. — Я тоже так ничего и не вспомнил. Она сказала, что в таком состоянии аппарация может привести к ещё большим повреждениям памяти.

— Бедняга, — сочувственно качает головой Кэти, — как я тебя понимаю! У меня ведь такая же история. В прошлом году, когда у наших были эти занятия, я слегла с сильной простудой, ну, а сейчас… — она досадливо машет рукой. — Так что составлю тебе компанию. Может, сгоняем на кухню к эльфам за чем-нибудь вкусненьким?

— А можно? — удивляюсь я.

— Конечно! — убеждённо говорит Кэти. — Неужели Гарри ещё не рассказал тебе об этом? Я слышала, вы теперь вместе. Я так рада за тебя, Драко! — Кэти тепло улыбается и тащит меня вниз по бесконечным лестницам.

Мы спускаемся в подземелья и, пройдя по длинному коридору, доходим до картины, на которой изображены самые разнообразные фрукты. Что-то с этими фруктами не так, и, присмотревшись, я обнаруживаю, что все они смотрят на меня весёлыми глазками и задорно, как-то очень по-фруктовому, улыбаются. Кэти щекочет пальчиками пузатую грушу, та неудержимо, заразительно хохочет, а затем превращается в зелёную дверную ручку, повернув которую, мы входим в просторное, наполненное ароматами еды помещение. Нас тут же окружает толпа одетых в полотенца с гербом Хогвартса эльфов с половниками, венчиками для взбивания и прочими предметами кухонной утвари, о назначении которых я могу лишь догадываться.

— Мисс Кэти! Мисс Кэти вернуться в Хогвартс! — на все лады пищат домовики.

А один из них, старый и морщинистый, с пучками седых, торчащих из ушей волос, вдруг хлопается на пол прямо передо мной и принимается выть:

— Солнце спустилось с небес на землю! Сам благороднейший, сиятельный юный лорд Малфой пожаловал к нам! Но старый Кричер волнуется: приличествует ли столь достойному, чистокровному юноше находиться здесь, среди кухонного смрада и грязных, презренных…

— Кричер не будет говорить дурные вещи о кухне Хогвартса и о других эльфах! — яростно вопит другой домовик.

В отличие от остальных, одетых лишь в тоги из полотенец, этот щеголяет в мятом коричневом свитере и сразу нескольких уродливых вязаных шапочках. «Добби!» — догадываюсь я. Гарри рассказывал мне об этом домовике, который раньше принадлежал моей семье, а теперь, не без участия Гарри, гордо носит звание свободного эльфа.

— Молодой Малфой обличием своим напоминает изысканные стати моей хозяйки, а манеры его… — продолжает завывать Кричер под гомерический хохот Кэти, пока Добби не шмякает его поварёшкой по голове.

— Не могли бы вы принести нам с благороднейшим мистером Малфоем перекусить? — сквозь смех выдавливает Кэти.

И на столе тут же появляются чашки с ароматым чаем, гора сэндвичей, пирожных и фруктов.

— Надо бы почаще приводить тебя сюда, сиятельный лорд Малфой, — говорит Кэти, с улыбкой наблюдая за тем, как я уписываю третий по счёту сэндвич. — Ты выглядишь немного более худым, чем нужно.

Кэти не первая, кто сообщает мне об этом, но что я могу поделать, если я не в состоянии нормально есть, когда неясная тревога постоянно сжимает моё нутро? Однако сейчас, когда мы, словно старые добрые друзья, весело болтаем с Кэти, мои страхи и волнения почти отступают, спугнутыми пауками разбежавшись и схоронившись в дальних закоулках моей души.

*****

Первого марта у Рональда Уизли день рождения, и Гарри говорит, что должен провести этот субботний день со своим другом. Тяжело вздохнув, я соглашаюсь, тем более, что первого марта наша с Панси очередь дежурить по школе. Мы уже заканчиваем наш утренний обход и возвращаемся к себе в подземелье, когда видим чем-то очень раздражённого Гарри и чуть ли не вприпрыжку спешащего за ним Рональда с каким-то невероятно идиотским выражением лица.

— Хорё-ок, Паркинсон! — расплывается в улыбке Уизли, завидев нас с Панси, и, понизив голос, доверительно сообщает:

— Гарри ведёт меня к Слагхорну. У него в кабинете сидит Ромильда Вейн. Вы знаете Ромильду Вейн? У неё чёрные и блестящие, прямо-таки шёлковые волосы. А глаза! Эти большие тёмные глаза… — тут он вперяет в меня подозрительный взгляд: — Даже не думай закадрить её, Малфой! Она — моя возлюбленная!