А Гарри? Как он поведёт себя со мной у всех на виду, когда мы встретимся на завтраке в Большом Зале? Сделает вид, что ничего не было? Просто удачный эксперимент? Блестящее подтверждение очередной теории умницы Грейнджер? Я закрываю глаза и вспоминаю его поцелуи, его надёжные руки, обнимающие меня, укрывающие от всего ополчившегося против меня мира. Он спросил, хочу ли я, чтобы он стал моим парнем? Пожалуйста, Мерлин и Салазар, все великие волшебники, ведь это не было игрой моего воображения? Возможно ли, что он спросил это просто из интереса? А если… если он хорошенько поразмыслит и решит, что ему, популярному и всеми любимому, вовсе незачем связываться с чокнутым, которого, к тому же, ненавидит вся школа?

Мысли идут по кругу, застревают, путаются в голове, и наконец, уже к утру, я ненадолго забываюсь, чтобы увидеть во сне, как лицо Гарри, приближающееся ко мне, превращается в злобную рожу Ургхарта, который издевательски цедит:

— Решил стать тайной подстилкой Избранного, малыш Драко? Маленьким грязным секретом?

Мимо на метле проносится Элоиза Миджен. Она оборачивает ко мне своё обезображенное прыщами лицо и кричит:

— Не слушай его, Драко, слушай только своё сердце!

Тут в её голову врезается бладжер, Элоиза падает с метлы и разбивается об землю. Из её неподвижного тела вылетает призрачная Плакса Миртл.

— Я знаю, чьё имя выкрикивает Гарри Поттер, — хитро говорит она, — сейчас я скажу тебе!

Но тут птички Рионы окружают Миртл плотным кольцом и поднимают такой гвалт, что я не могу ничего расслышать.

— Хей, Драко, опоздаешь на завтрак! — чирикает один из понарошку-фениксов голосом Блейза, и я открываю глаза с ощущением, что птички всю ночь клевали меня в голову.

*****

Зеркало над раковиной в туалете демонстрирует мне осунувшееся лицо с красными, припухшими глазами. Гарри точно пожалеет, что вчера поцеловал меня.

Я не представляю, как отреагирует мой факультет на то, что я вчера оштрафовал своих же. Однако Ургхарт с Уоррингтоном по какой-то причине молчат об этом и лишь угрюмо оправдываются перед разъярёнными однокурсниками, искоса поглядывая в мою сторону с затаённой злобой.

— Не хочешь вернуть наши палочки? — шипит Ургхарт, улучив момент, когда я оказываюсь поблизости от него и нас никто не слышит.

— Не раньше, чем вы извинитесь перед этой девочкой, Элоизой Миджен, — так же шиплю я, изо всех сил стараясь не выказать страха.

Ургхарт бормочет проклятия в мой адрес, но, к счастью, он не владеет беспалочковой магией.

*****

Во время завтрака все передают друг другу новость: сегодня рано утром отец забрал Элоизу Миджен из Хогвартса. Официальная, озвученная директором Дамблдором версия — по семейным обстоятельствам. Настоящей причины не знает, похоже, никто, но я подозреваю, что издевательства Уоррингтона и Ургхарта стали последней каплей, заставившей Элоизу принять такое решение.

Гарри немного опаздывает. Войдя в Большой Зал, он сразу находит меня взглядом, улыбается и машет рукой. Я давлюсь булочкой, и Панси приходится постучать меня по спине, а когда это не помогает, применить заклинание «Анапнео».

— Ого! — я впечатлён, и, как только мучительный кашель оставляет меня, интересуюсь, когда и как она успела освоить целительское заклинание.

— Мама научила, — объясняет Панси. — Когда у тебя есть престарелый дедушка, который постоянно давится едой, приходится научиться и такому. Лучше скажи-ка мне, Драко, дорогой, с чего это Поттер сияет, как новенький галеон, и с какого перепугу машет тебе? Драко?!

— Ну-у… — я мнусь и точно уверен, что моё лицо и шея пошли красными пятнами. Благо, Крэбб и Гойл полностью поглощены своими гигантскими порциями, а Блейз нежно воркует с Дафной Гринграсс и не прислушивается к нашему разговору.

— Когда вы успели подружиться? — не отстаёт Панси. — Вчера Поттер весь день околачивался на стадионе, а ты, насколько я знаю, торчал в библиотеке, несчастный зубрила, а вечером расслаблялся в ванне старост. О… — её глаза расширяются, — только не говори мне, что вы пообщались в ванне старост. Вы что…

— Нет! — шёпотом ужасаюсь я. — Мы просто… просто поцеловались.

— Просто поцеловались?! Даже не думай, что легко отделаешься от меня, я жажду подробностей!

Уоррингтон и Ургхарт с другого конца стола сверлят меня ненавидящими взглядами, но выступать не решаются. Закончив есть, я встаю и выжидательно смотрю на Панси.

— Иди уже, — легонько подталкивает она меня, — вон твой Поттер тоже позавтракал и, видимо, говорит своим, что пойдёт без них.

Я вспыхиваю и торопливым шагом иду к выходу. Гарри нагоняет меня, берёт за руку и разворачивает лицом к себе.

— Доброе утро! — тихо говорит он, глядя мне прямо в глаза и легонько, почти невесомо целует в губы. Однако этого оказывается достаточно, чтобы Большой Зал взорвался. Потрясённые ахи-охи, нервные смешки, свист… Рыжий Уизли давится пирожком, так же, как я в начале завтрака.

— Анапнео! — сердито говорит Гермиона и немного сильнее, чем это необходимо, хлопает его по спине. Ну, в том, что эта умница знает все заклинания на свете, я и не сомневался.

— Идём? — как ни в чём не бывало, говорит мне Гарри, и я, всё ещё не вполне веря в происходящее, иду за ним.

*****

Уже в коридоре нас догоняют хмурые Уоррингтон и Ургхарт.

— Можно нам получить наши палочки, Малфой? — сквозь зубы спрашивает Уоррингтон.

Я молча достаю палочки из кармана моей мантии и протягиваю им — ситуацию с Элоизой всё равно уже не исправишь. Вряд ли она захочет вернуться, даже если эти ублюдки пошлют ей извинения с совой. Гарри окидывает их мрачным, тяжёлым взглядом, но, как только они уходят, его лицо светлеет.

— Выходит, я совсем не знал тебя, Драко. Никогда бы не подумал, что ты заступишься за кого-нибудь, а уж тем более, за девочку-гриффиндорку. Ведь ты всегда был таким…

Видимо, в моём лице появляется что-то такое, от чего Гарри осекается:

— Прости меня. Иногда я забываю, что ты совсем ничего не помнишь.

А я впервые думаю, что, возможно, и не хочу вспоминать, кто я и каким я был.

*****

Но мне вряд ли позволят это сделать. Как только уроки заканчиваются, и Гарри уходит на дополнительное занятие к нашему директору, ко мне тут же, с не предвещающим ничего хорошего видом подходят его верные друзья. Вернее, подходит Уизли, а Гермиона следует за ним, явно недовольная тем, что он собрался сделать.

— Слушай сюда, Хорёчья Морда, — практически рычит Уизли. — Когда Гарри в начале учебного года уверял меня, что ты что-то задумал, я не поверил. Но сейчас… Что ты сделал с Гарри? Признавайся, что у тебя на уме? Я ни минуты не верил в то, что ты потерял память, мерзавец! Искусно притворяешься, так же, как и на третьем курсе, когда сделал вид, будто тебя изувечил Клювокрыл!

Я ошарашен этим напором и не знаю, как реагировать. Я уже в курсе, почему рыжий зовёт меня Хорьком, но кто такой этот Клювокрыл? Возможно, это гиппогриф, о котором упоминала мадам Помфри? Но я вовсе не притворялся тогда, об этом свидетельствуют оставшиеся на руке отметины. Мадам Помфри сказала, что практически невозможно избавиться от шрамов, оставленных магическим существом. Я чувствую себя слепым, которого грозятся наказать, если он тотчас же не прочитает написанное на доске. Гермиона явно видит мою растерянность и возмущённо осаживает брызжущего слюной Уизли:

— Рон, как тебе не стыдно? Он нездоров!

— О, конечно! Бедненький больной Малфой! Когда его самого останавливало, что кто-то болен, слаб или не так богат и влиятелен, как его драгоценный папенька? Разве он жалел тебя, когда называл «поганой грязнокровкой»?

Гермиона болезненно морщится. Ох, Мерлин! «Грязнокровка» — совершенно недопустимое, отвратительное оскорбление, призванное унизить волшебника магловского происхождения. Я называл так Гермиону? Умницу, талантливую колдунью, справедливую и чуткую девочку, которая даже после такого способна испытывать ко мне сочувствие?!

— Прости, — срывается с моих губ. А в голове неожиданно вспышками мелькают обрывки странных, практически сюрреалистичных воспоминаний: Уизли, согнувшийся пополам и блюющий слизнями, разгневанная Гермиона, со всей дури впечатывающая кулак в мою переносицу. Могло ли такое быть на самом деле?